Вилис Лацис - Собрание сочинений. Т. 3. Буря
— Когда вам будет трудно, вы долго не раздумывайте, — сказала она. — Продавайте все, только голодными не сидите.
— Разве уж такие времена настанут, что мастеровой человек не сможет заработать на кусок хлеба, — ответил отец. — А ты за свое имущество не беспокойся. Мы потом еще разок сходим. Там еще много хороших вещей.
— Зеркала, занавески, подушечки с дивана… — начала перечислять мать. — А какие красивые книги. Зачем мы будем чужим людям оставлять? Если иначе нельзя, зароем в землю, а немцам не дадим.
Пришла пора прощаться. Отец поудобнее пристроил Маре за спину дорожный мешок. Долгие пожатия дрожащих рук, последние поцелуи и взгляд влажных, покрасневших глаз…
— До свиданья, родные. Ждите с победой. Мы обязательно победим!
Часы показывали начало девятого. Пройдя немного по улице, Мара услышала стрельбу в центре города. Где-то в направлении первой городской больницы или чуть подальше заговорили автоматы и винтовки. Неизвестно почему, в дневное время в воздух поднимались ракеты. «Немцы? Пятая колонна?»
Что-то там происходило.
Дальше улицы Мира нельзя было пробраться. По улице Свободы двигалось несколько легких танков. Стрельба усилилась, похоже было на настоящий бой. Мимо Мары пробегали испуганные люди. Громко плакали женщины. Мужчины беспокойно оглядывались и спешили дальше.
— Вы чего здесь стоите! — крикнул Маре какой-то милиционер. — Хотите, чтобы вас пристрелили или задавили?
— Что тут происходит? — спросила Мара.
— Диверсанты спрятались на чердаках и обстреливают улицу. Пятая колонна… Ну, наши зададут им жару!
Вдруг завыли сирены. Воздух вздрагивал от гула моторов и грохота зениток.
Стоять здесь не имело смысла. К райкому не пробраться. Похоже было, что именно там шла самая ожесточенная стрельба. «А вдруг наши уже уехали? — подумала Мара. — Не будут же люди сидеть в открытой машине и дожидаться Мары Павулан. Не сумасшедшие же они!»
Она повернула направо и твердым шагом пошла к станции Брасла. Здесь было гораздо меньше людей. Постепенно стихала и перестрелка в центре города. Через час Мара достигла железнодорожного переезда. В половине одиннадцатого вечера, пройдя через Чиекуркалн, она добралась до шоссе Свободы, километра на два дальше ВЭФа и «Вайрога». Глазам Мары открылось страшное зрелище. На территории «Вайрога» бушевал пожар. Совсем недалеко горел новый двухэтажный дом, и странно было, что никто не думает тушить его. Даже обычной в таких случаях толпы любопытных не было. Сгоревшие машины и убитые лошади валялись на дороге. Недавно это место бомбили немецкие самолеты. Кровь, трупы, исковерканный металл, груды золы и повсюду запах гари. В сторону моста через реку Юглу тянулся нескончаемый поток людей, повозок и машин. Мара окунулась в этот поток.
Надвинулась ночь. Знойное, багровое от зарева пожаров небо нависло над Ригой. По окнам домов пробегали огненные блики. Громыхали телеги, скрипел и визжал нагретый металл. Ездовые трубили, ругались и нахлестывали лошадей. Пешеходы молча шагали по обеим сторонам шоссе. Все в одном направлении.
У моста образовалась пробка. Машины, орудия и повозки стояли в три-четыре ряда. Регулировщики боролись с нетерпеливыми ездоками, рвавшимися вперед.
— Товарищи, соблюдайте порядок! — кричал усатый лейтенант. — Ну куда вы прете, черт вас дери! Если не послушаетесь, велю сбросить вашу машину в реку.
Затор мало-помалу рассосался. Сначала пропустили тяжелую артиллерию, потом машины.
Перейдя мост, Мара пошла вдоль левой стороны шоссе. Там уже пешеходы протоптали по лугу тропинку. Шоссе курилось от пыли. С реки тянулся туман.
Впереди шла целая семья: муж, жена и мальчик лет шести. Они, видимо, надели на себя все что было из зимнего платья. У отца с матерью были большие узлы за спиной. В длинных брюках, коротком пальто, в зимней шапке, с шерстяным шарфом на шее, шагал между родителями мальчуган. Отец и мать держали его за руки, и он усердно перебирал ножонками, словно понимал, какая опасность ему угрожает. При виде этого ребенка, который молча, не жалуясь, шагал ночью по дорогам войны, у Мары сжалось сердце: «И тебе, малыш, надо бежать, спасаться… иначе тебя ждет гибель. За что ты должен нести это бремя на своих детских плечиках?»
У Баложской корчмы маленькую семью и Мару подобрали в какую-то армейскую грузовую машину. Красноармейцы помогли им взобраться и усадили на куче шинелей. Мальчик дышал часто, тяжело. Когда мать протянула ему кусочек хлеба, он покачал головой и не взял.
Колонна тихо продвигалась вперед. Они ехали всю ночь. Между Ропажами и Сигулдой их обстреляли из придорожного кустарника. Красноармейцы схватили винтовки, соскочили с грузовиков и окружили кусты. Минут через десять группа диверсантов — четыре немецких парашютиста и два айзсарга — была уничтожена. Захватив с собою трофеи — несколько немецких автоматов, два бинокля и планшет с документами, — красноармейцы вернулись к колонне, и она снова тронулась.
Один из красноармейцев протянул мальчику жетон, снятый с убитого диверсанта.
— Это тебе на память о первом бое. Сохрани и вспоминай, когда вырастешь, что это было ночью 28 июня.
Мальчик несмело улыбнулся, взял жетон, осмотрел со всех сторон и спрятал в карман.
— Вам не холодно, товарищ? — спросил Мару сержант. — Возьмите, накройтесь шинелью, ночью прохладно будет.
— Благодарю, — прошептала Мара.
Завернувшись в шинель, она в глубоком, тяжелом раздумье глядела назад, в сторону Риги. Они отъехали уже далеко, только у самого края горизонта можно было еще различить зарево пожара. Тяжелый грузовик слегка покачивало, но сон не шел. Всю ночь наблюдала Мара за потоком беженцев на шоссе.
Остановившийся на дороге автобус обступила толпа людей.
— Одолжите десять литров бензину, — обращались они ко всем проезжавшим. — У нас ни капли не осталось. Нельзя же оставлять немцу такой прекрасный автобус.
Молодой парень вел велосипед, на котором сидела девушка. Наверно, жена или сестра, а может быть, невеста… Мужчина тащил нагруженную вещами тележку, а жена и двое подростков подталкивали ее сзади. На заре Мара увидела молодую женщину с двумя маленькими детьми. Она сидела в придорожной канаве, прижимая к груди детей, и плакала. Почти каждая машина останавливалась и женщине предлагали место, но она устало качала головой и еще крепче прижимала к себе детей.
— Я больше не могу, не могу, не могу… — Как стон раненого, звучал сквозь слезы ее голос. Широко раскрытыми глазами, как безумная, смотрела она на людей, не видя их.
И машины ехали дальше.
«Где-то сейчас Жубур? — думала Мара. — Может быть, так же вот трясется по пыльной дороге… Или дерется на улицах Риги? Может быть, его уже нет».
Неизвестность, как огромная черная туча, нависла над людьми. И все казалось померкшим, даже яркое утреннее солнце.
«Неужели это возможно, что я никогда больше не вернусь сюда? — думала Мара. — Нет, нас нельзя победить. Мы выдержим бурю и победим. Ради этого стоит жить… Жить, чтобы бороться до победы…»
Колонна двигалась на северо-восток по Псковскому шоссе.
10Целый день шли жаркие бои в Задвинье. К полудню гитлеровские войска подошли к Бишумуйже. Соединения Красной Армии и группы рабочей гвардии вступили в бой, как только немцы попробовали ворваться в город. Бок о бок с рижанами боролись рабочие Елгавы и Кулдиги, недавно прибывшие в Ригу. Весть о героических боях лиепайцев просочилась через фронт и долетела до Риги. Жубур рассказал об этом своей роте.
— Лиепайцы показывают пример, как надо защищать свой родной город. Разве рижане будут драться хуже их?
В этот тяжелый, решающий час Юрис, Айя, Петер и Силениек снова очутились вместе. И каждый привел с собой своих людей. Набережная Даугавы превратилась в поле битвы. На мостах были построены заграждения и баррикады из мешков с песком и камней. На правом берегу рабочие выламывали из мостовых камни и строили одиночные огневые позиции. Участники боев в Испании готовили бутылки с горючей смесью и учили новичков бороться с немецкими танками. Все были обвешаны ручными гранатами.
— А ведь тебе бы лучше всего уехать отсюда, — сказал Юрис Айе. — Скоро здесь такое пекло начнется, что свой своего не узнает.
— Вот это будет славно. Бросить своих комсомольцев, а самой — в тыл? Нет уж, милый, тебе не удастся сделать жену трусихой. Если придется уходить, уйдем все вместе. Где ты, там и я.
— Тогда по крайней мере не показывайся на берегу, — сердился Юрис. — И скажи своим девчонкам, чтобы они не совались куда не надо. Пускай сидят на своем перевязочном пункте и ждут, когда для них будет работа. Мы позовем.
— Ладно, Юри, я их отошлю отсюда, — сдалась Айя. — Но меня ты все равно не прогонишь. Я ведь ревнивая и всегда хочу знать, как ведет себя мой милый муж.
