Борис Полевой - Глубокий тыл
— Фрейлейн Марта, ну где же вы пропадаете? — сказал помощник коменданта, с раздражением швырнув молчащую трубку. — Господин подполковник перенес свой вымпел в бункер… У него там… срочное совещание. Вы ему не нужны, спешите в бургомистрат, к господину Влади-славлеву. Он только что получил от нас кучу заданий, вам придется с ним потрудиться.
— Но ради бога, что случилось? — спросила Женя, стараясь поскорее снова войти в роль фрейлейн Марты и потому особенно подчеркивая свой вполне понятный страх.
— Ничего, ровным счетом ничего, — отвечал офицер, нервно застегивая китель. — Просто иваны сказали нам с воздуха «доброе утро»… Ну, а все эти господа, — он пренебрежительно кивнул в сторону бледных, нервно суетившихся в комнатах тыловиков, — все они, слышавшие выстрелы разве только на охоте, подняли здесь глупый шум. Только это, и больше ничего… Кстати, скажите там господину Владиславлеву, чтобы он никуда не смел отлучаться… Впрочем, не надо. Мы об этом и сами позаботились, правда, немножко поздно. Почтенный бургомистрат, эта паршивая «кунсткамера», начал разбегаться… В случае чего звоните прямо ко мне.
Кривая улыбка помощника коменданта насторожила девушку. Происходило что-то очень серьезное.
В отличие от комендатуры бургомистрат был почти пуст. Лишь в дальнем конце коридора, где находился аппарат советника по экономическим вопросам, вдоль стен сидели на корточках какие-то фигуры. У двери, где на дощечке с твердыми знаками значилось «Дипломированный инженер О. И. Владиславлев, заместитель бургомистра по экономическим делам», стоял солдат. Это было новостью. Пропуском Женя не запаслась. Но фрейлейн Марта из комендатуры была здесь хорошо известна. Подняв в два приема автомат, часовой молча взял на караул.
В целом помещение бургомистрата Ржавы напоминало оклад награбленных вещей. Но кабинет советника по экономическим делам был обставлен строго: тяжелая мебель, письменный стол, просторный, как футбольное поле, высокие часы в углу неторопливо покачивали маятником. Все это было перенесено сюда из управления железной дороги. Теперь в окружении этой солидной мебели невысокий, плотный человек с измученным и все-таки румяным лицом и пышными угольно-черными усами надсадно умолял кого-то в телефон:
— Господа, господа, не сердитесь! Я не говорю по-немецки… Их шпрехе дойч нихт… Ах, боже ты мой, нихт, понимаете, нихт! — Произнося это, он со страхом глядел на другой телефон, что звонил еще назойливее, еще требовательнее и злее. — Фрейлейн Марта! — радостно воскликнул он, увидев в дверях девушку. — Наконец-то! Эти телефоны… С ума можно сойти…
— Выпейте холодной воды, господин Владиславлев, — несколько надменно произнесла Женя, присаживаясь к столу. — Успокойтесь, и начнем работать.
Давно прошел и уже забылся тот жуткий день, когда Женя вошла сюда в первый раз со страхом в душе: а вдруг этот человек узнает её? С трудом заставила она себя тогда взглянуть в это румяное черноусое лицо. Но, увидя, что темные, маслянистые глаза смотрят на нее с заискивающим любопытством, она сразу успокоилась. В бургомистрате фрейлейн Марта держала себя холодно, свысока. Она, как, впрочем, и все работники комендатуры, как бы подчеркивала, что не принимает этого учреждения всерьез, считает его декорацией, которую, увы, приходится выставлять из политических соображений.
— Вы, господин Владиславлев, выглядите так, будто за вами кто-то гнался… Испугались бомбежки?
— Э, бомбежка!.. Этот гул, слышите? Они начали наступление… И сразу у меня все рухнуло… Рабочая сила, всем нужна рабочая сила, всем подай рабочую силу! Всем срочно, всем скорее, всем больше, а где я ее возьму? У меня самые спешные дела остановились… Нет, еще немного, и я рехнусь!..
— Это ваше личное дело, — хладнокровно произносит переводчица и, достав из сумочки блокнот и карандаш, спрашивает: — Может быть, все-таки оставим переживания и начнем работать? Кстати, где ваши люди?
— Люди? Разве это люди? — Инженер Владиславлев безнадежно махнул рукой.
В самом деле, если отдаленный гром артиллерийской подготовки вызвал в комендатуре судорожную суету, здесь, в бургомистрате, началась настоящая паника. Бургомистр исчез вместе с печатью. Поступили сведения, что его видели где-то в районе станции, но, спохватившись, найти уже не смогли… Его советник по делам культуры — неправдоподобно длинный человек, с головой, будто насаженной на палку, по совместительству редактировавший в оккупированной Ржаве газету «Глас России», выходившую раньше в Верхне-волжске, — появился лишь затем, чтобы спросить, будут ли эвакуировать сотрудников бургомистра-та, и, ничего толком не узнав, тоже исчез. Лишь Владиславлев был на месте. Теперь переводчица поняла усмешку офицера: часовой, стоявший возле кабинета, имел, по-видимому, приказание не только охранять, но и никуда не выпускать и самого господина советника.
И вот теперь Женя с удивлением наблюдала, как Владиславлев упорно, упрямо, со свойственной ему методичной энергией, преодолевая панику, и неразбериху, старался вновь наладить демонтаж оборудования и возобновить погрузочные работы у элеватора, на западных и восточных складах. Он кричал до хрипоты, сулил продуктовые подачки, грозил расстрелом и действительно попросил коменданта для острастки публично расстрелять кого-то за саботаж.
В ходе работы Владиславлев проговорился, что комендант обещал ему, что в случае успешной эвакуации запасов зерна, продовольствия и оборудования он, если потребует обстановка, предоставит инженеру специальный грузовик. Теперь, переводя его телефонные разговоры, распоряжения, невольно поражаясь напористости, с которой действовал этот человек, девушка иногда с любопытством вскидывала на него глаза: «Что же заставляет тебя так стараться? Приверженность к идеям нацизма? Страх перед надвигающимся возмездием? Или это обещание коменданта дать трузовик для вывоза барахла?»
Вообще в бургомистрате, который офицеры комендатуры звали между собой кунсткамерой, Владиславлев был диковинкой. Бургомистр, бывший гусарский офицер, работавший перед войной банщиком и промышлявший тайным винокурением, а за эти месяцы отрастивший усы и нозд-ревские курчавые бакенбарды, был Жене понятен. Растленный человечек, он тайком сводничал, поставляя девочек офицерам из (комендатуры, напившись, пел под гитару жестокие романсы и что-то там такое бормотал о великой трагедии русского царского офицерства. Таких врагов Женя не раз видела в кино. Советник по делам культуры тоже не представлял загадки. Последний отпрыск старинной дворянской фамилии, он когда-то слыл в Верхневоджске за безобидного чудака. Носил «чеховское» пенсне на темном шнурочке, демонстративно крестился на все церкви, как действующие, так и превращенные в музеи, дребезжащим тенорком подтягивал у клироса певчим. Лютый враг, двадцать пять лет скрывавшийся под личиной человека не от мира сего. Остальные деятели ржавского бургомистрата были и того проще: бывшие люди, пройдохи, спекулянты, типы с уголовным прошлым, выпущенные немцами из тюрьмы и выдававшие себя за жертв политических убеждений. Все это жалкое «содружество» обычно кишело в коридорах бургомистрата, болтало «о единой и неделимой», о вере и демократии и бойко поторговывало исподтишка патентами на магазины и ремесла, грабило оставленные квартиры, меняло рубли на оккупационные марки и, получая от всего этого немалый доход, потихоньку делилось с офицерами из комендатуры.
Ни в чем подобном инженер Владиславлев замечен не был. Работая с ним, Женя замечала, что он никогда не бранит вслух советскую власть, не клевещет на Красную Армию, брезгливо отодвигает газету «Глас России» всякий раз, когда она попадает к нему на стол. Но вот сейчас, когда советские войска снова начали наступление на Ржаву и прорвались к ее окраинам, когда вся «кунсткамера» в страхе перед возмездием разбежалась, один он остался на месте и продолжал работать, как хорошо налаженная машина. И девушке было ясно, что если на складах, на элеваторе, на железнодорожных путях и удается сейчас хоть как-нибудь возобновить погрузку эшелонов и автоколонн, вывозящих «трофеи», — это только благодаря ему, с помощью им придуманной шкалы продуктовых поощрений, которые сегодня комендант по его совету удвоил и даже утроил. Только эти подачки и могли заставить голодных, доведенных до крайности людей работать… Как Владиславлев, человек, пользовавшийся недавно на «Большевичке» неплохой репутацией, попал в «кунсткамеру»? Этот вопрос мучил Женю.
Впрочем, сегодня ей об этом некогда было думать. Сейчас, когда все взволнованы и напуганы, люди меньше остерегались, забывали обычные предосторожности. У девушки богатый улов. Нужно только запоминать номера эшелонов и колонн, названия грузов, точки формирований, маршруты и, запомнив, не перепутать. Это так важно! От цифр и названий пухла голова. Переводчица едва дождалась, пока короткая стрелка коснулась цифры «два» и по кабинету расплылся густой, благородный бас старинных часов. Оборвав перевод на полуфразе, девушка решительно поднялась.
