Анатолий Злобин - Дом среди сосен
Даю интервью в газету, выступаю по нашему энскому телевидению. Меня приглашают руководить семинаром торговых работников.
25 сентября закрываем годовой план, а ярмарка все работает. Погода стоит прекрасная — моя золотая осень с радужным облаком. Наконец в конце октября последний день ярмарки — у нас уже 110 процентов годового оборота. Я умом понимаю, что так не бывает, надо остановиться, но меня азарт взял: сколько же я смогу дать до конца года? К тому же Афанасий Семенович меня подстегивает:
— Ты, Нина, не останавливайся (он уже со мной на «ты»). Твоя ярмарка всю область выжала, в районах положение тяжелое, в городе тоже не ахти. Спасай область, Нина, своим оборотом. Жми на всю железку.
Я хоть в гору иду, а сама как с горы — разбежалась так, что не остановиться. Мне хочется еще и еще. А тут открывается благоприятная ситуация: юбилей Энска. Все месткомы оптом закупают сувениры для подарков, им все равно что дарить. В начале зимы серия кустовых совещаний, приехал народ из глубинки — мы опять на коне. Словом, ты не поверишь: когда к Новому году подсчитали окончательные итоги, у нас оказалось сто тридцать шесть процентов. Такого в наших краях еще не бывало.
Сильно я торговый мир удивила.
Но к чему стремилась, то и заработала. Через две недели приходит мне новый план. Штампуют, как обычно: факт прошлого года плюс семь процентов прироста. А там кому какое дело, что у меня прошлый факт сто тридцать шесть процентов? Теперь они превратились в заурядные сто. И плюс семь процентов не от ста, а от ста тридцати шести, это уже не семь, а все девять с половиной.
Такая выходит арифметика: просто и волнующе.
Но мне что, я не унываю, не трушу. Ярмарка-то при мне. Поскольку мы хорошо поработали, у нас и фонды развития появились, можно к весне построить на ярмарке новые павильоны, закусочную. Идеи должны развиваться. Иной вообще живет всю жизнь на одну-единственную идею.
Тем временем продолжаю пожинать лавры, этого у меня не отнимешь. Заделалась представительной дамой — демонстрирую на всех областных мероприятиях нашу торговую сеть, сижу в президиумах. На меня напускают всех столичных корреспондентов, расправляюсь с ними с улыбкой. Один философ заметил, что женщина, которая отучается бояться мужчин, теряет свои самые женственные инстинкты. Я и эти рифы миновала, мне по-прежнему море по колено. Так с улыбкой и угодила на обложку столичного еженедельника. Через ту обложку получила двести писем с предложением руки и сердца, один из них, учти, доктор наук, но, увы, ветеринарных — не пригодился. Даже Александр больше не устраивал сцен. Теперь он позволял лишь легкое подшучивание над моими успехами. Жена да обскакала мужа.
Ты не поверишь, Кира, секрет успеха оказался таким простым, что это даже разочаровывало. Сколотила полсотни теремков из горбыля и фанеры — вот и весь секрет. Адекватно ли это успеху? Нет, меня не терзали сомнения, я принимала все как должное. Но тут был такой явный перекос с моим взлетом, что-то непременно должно было случиться, причем в любую сторону — либо еще выше, либо вовсе в пропасть. Надо мной нависал рок.
И грянуло. В тот день я как раз собиралась завозить на ярмарку новые конструкции.
В четыре часа утра телефонный звонок на дом: на реке паводок. Вода поднялась.
Как я вскочила, как до реки добралась, ничего не помню. Стою на берегу у автовокзала и реву как белуга, а мои теремочки снимаются с насиженного места, выныривают на поверхность. Вода их крутит, раскачивает, влечет в неведомую даль. Наверное, это было красивое зрелище. За рекой поднималось солнце и подсвечивало всю мою ярмарочную пестроту. А я реву. Уже снимаются с якоря последние грибочки.
Подбежал Александр, успокаивает меня. Как он сюда попал? Подъехал на машине Афанасий Семенович, молчит и смотрит.
Уплыла моя ярмарка в Каспийское море. Несколько столбов осталось в назидание потомству.
Откуда же явилась такая злая вода? Потом-то наши гидрологи высчитали: сорок лет не было такого паводка, это уже не паводок, а наводнение, стихийное бедствие. Пострадали две фабрики на берегу, было затоплено несколько городских улиц.
Надо же так — раз в сорок лет, и этот рок должен был выпасть именно на меня.
Афанасий Семенович сказал в то утро на берегу:
— Не горюй, новые теремочки выстроим.
Но я-то понимала: все завершилось, чудеса не повторяются.
У меня теперь иные заботы. Надо списывать убытки на стихию, составлять акты, добывать справки. Убытки-то я спишу, а вот спущенного плана мне никто не срежет. Как я буду теперь давать этот сверхплан? Мое будущее уплыло вместе с теремками.
Дальше пошло как по-писаному. Санитарная и пожарная инспекция дружно объявили пустырь аварийной зоной, любое строительство там было запрещено. Потянулся первый слушок: ярмарка-де была явной и сознательной авантюрой.
Я вроде бы еще на вершине прошлогоднего успеха, еще сижу по инерции в президиумах, выступаю на семинарах, но посвященным уже ясна подлинная картина — восхождение завершилось, остается ждать часа, когда начнется падение. Всем любопытно, как и куда я буду падать.
Завершаю полугодовой оборот на уровне плана прошлого года, но теперь это засчитывается мне всего за тридцать пять процентов. И никакой благоприятной ситуации, ни совещаний, ни юбилеев, ни симпозиумов, сплошные будни, серый мрак.
Продолжаю улыбаться, а сама чувствую: нет сил на улыбку. Так бы заперлась у себя в кабинете и разревелась в голос. За что меня жизнь наказывает? Я же старалась, горела, ночей не спала.
Новое испытание. Однажды вызывают в инстанции:
— Почему вы отказались принять партию обуви у наших обувщиков? Или у вас с планом благополучно?
Стараюсь отвечать как можно спокойнее:
— Это же неходовая обувь. Потребитель ее брать не будет.
— Что значит — не будет? Наши доблестные обувщики старались, развернули соревнование, перевыполнили план, а теперь вы поставили всю фабрику перед катастрофой — рабочим нечем платить зарплату.
— Вы же сами учите нас бороться за качество. А они соревновались за производство брака, перевыполнили план по браку...
— О да, вы лучше знаете, как надо выполнять план. Изыщите средства. Поработайте с потребителем. Дайте рекламу. Но партию обуви вы должны принять.
Могла ли я устоять под таким нажимом? Приняла обуви на четыреста тысяч и за месяц продала три пары. Вот тебе и передовой товарище. Теперь еще и затоваривание на мне висеть будет.
В начале октября, как обычно, совещание по итогам третьего квартала. Меня уже ставят в пример, как не надо работать. А тот наш старикан, который все зубы на торговле съел, подошел ко мне после критики и говорит:
— Привыкай, девочка.
Вот и вся моя история, Кира. Чем же кончилось? Не менее тривиально. Дала ровно семьдесят процентов годового оборота. Такого у нас тоже не бывало. Меня уже хотели перебрасывать на низовую работу, наверное, опять на секцию зонтиков, но в это время мой Александр пошел в гору — получил приглашение в Москву, переводом. Ему дают отдел в головном московском институте и возможность работать над докторской. Что тут раздумывать? Я ушла по собственному, не дожидаясь оргвыводов. Запаковали мебель в контейнеры и поехали в престольную столицу. Как видишь, трагедии не случилось. Единственное, что произошло, рассталась я с моим радужным облаком. Больше на нем не витаю.
Эпизод? Ты все о моем эпизоде страдаешь? Прошли мы с тобой эпизод, проскочил он стремительно и бурно, растаял, как весенняя льдина на реке. Я уж и думать об этом забыла, Кира. Уверяю тебя, ничего серьезного. Виктор был художником, оформлял мою ярмарку. Познакомились мы с ним в теремке, а встречались у него в мастерской, когда я якобы утверждала эскизы. Он воспылал на полном серьезе, предлагал оставить семью. Но это же смешно. У меня Света, Александр, дом — и облако, тогда оно еще было. Мой Александр владеет секретом правильной жизни. Он руководит отделом и точно знает, как это надо делать. Александр всегда в полном порядке и на высоте. Его лозунг: жить и работать на сто один процент. И сама видишь, он оказался прав, хотя прежде мы до хрипоты спорили, на сколько процентов надо жить и работать. Я хотела отдавать себя жизни на сто тридцать шесть, на двести процентов... Больше не спорю на эту тему.
Кто теперь я? Разве ты не прочла табличку на двери? У меня тоже отдел, как у Александра, только у меня в магазине: отдел философии. Третий год на этом месте. Учусь философствовать. Магазин солидный, на проспекте, отдел спокойный, дает хороший оборот — сто один процент.
Кажется, моя вдова в окне маячит, опять подарочек мне сделает, сейчас выйду к ней. Прошлый раз она принесла занятную книжицу: издание Битнера, 1907 год, Фридрих Ницше «По ту сторону добра и зла». Конечно, он дуалист порядочный, ниспровергатель, но иногда у него рождаются настоящие перлы. Вот она, на полке. Смотри. Старинную книгу за версту видно.
