Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый
Назиров ласково похлопал старушку по спине.
— Интересный ты человек, Биби-апа. Многого не понимаешь.
Наспех перекусив, Назиров занялся укладкой вещей. Усевшись прямо на пол, он принялся перебирать книги. Все нужное — в чемодан, менее нужное откладывал на стол, чтобы забрать в следующий раз, ненужное бросал на пол.
Он так увлекся переборкой книг, что даже звонка не услышал. И был поражен, когда внезапно в открытую дверь ввалилась шумной толпой молодежь. И позади всех Гульчира.
6А получилось это так. После собрания молодежь механического цеха окружила Гульчиру, наперебой приглашая вместе с ними участвовать в проводах Назирова. Глаза у Гульчиры повлажнели, она заставила себя сказать, что пойти не сможет, и поспешила в кабинет Ясновой.
Надежда Николаевна уже собиралась домой. Гульчира бросилась ей на шею и заплакала.
— Не надо, Гульчира, не надо, дорогая. — Она не спрашивала о причине — сердцем почуяла ее.
— Не могу идти к нему на квартиру… Я сама видела, как оттуда вышла…
Тихо приоткрылась дверь. Надежда Николаевна увидела кончик носа Басыра и отрицательно помотала головой. Дверь так же тихо закрылась.
Гульчира не плакала так с того злосчастного дня, когда своими глазами увидела, как из парадного дома, где жил Назиров, вышла Идмас. И тогда она плакала недолго, — сердце словно окаменело от горя, от обиды, от нанесенного ее женской гордости оскорбления, и слезы сами собой высохли.
Впоследствии она услышала, что Назиров тогда прогнал от себя Идмас, но не сразу поверила этому. Хотела верить и не могла.
«Нет, нет, все кончено. Назиров не существует для меня!» Сколько раз повторяла она себе, как клятву, эти слова. И все же, чем упрямее Гульчира старалась забыть Назирова, тем сильнее всем сердцем устремлялась к нему. И с тайной надеждой, которую старалась скрыть даже от самой себя, ждала, что Назиров придет к ней и попросит прощения. Но шли дни, месяцы, а он не приходил.
Надежда Николаевна подождала, пока Гульчира успокоится, и, нежно сжав в руках голову девушки и заглянув в ее влажные глаза, сказала:
— Гульчира, милая, послушай меня. Если любишь по-настоящему, не мучь себя, все равно не вырвешь его из своего сердца. И Азат тебя любит…
— Ой, не надо, не надо, не говорите… — И Гульчира разрыдалась.
Надежда Николаевна с материнской нежностью ласкала девушку. Гульчира мало-помалу успокоилась.
— Что, если я с ребятами пойду на проводы, это не будет неприлично?.. — пролепетала наконец Гульчира.
Надежда Николаевна еще раньше поняла, что Гульчира не сможет не проводить Назирова, что вопрос этот задан лишь для успокоения совести.
Гульчира вышла к ребятам, — они все еще гурьбой стояли у конторки, дожидаясь ее. Узнав, что Гульчира решила все же отправиться с ними, они довольно шумно проявили свою радость по этому поводу. Шафика даже поцеловала ее.
Купив по дороге все, что было нужно, они направились к Назирову.
…Сдерживая невольную улыбку, смотрела Гульчира на Азата, — он сидел на полу посреди комнаты, по-мальчишески подвернув под себя ноги, и рылся в груде книг.
А Назиров глазам своим не верил. Гульчира… Гульчира пришла к нему!..
Он вскочил и, немного заикаясь от волнения, проговорил, не спуская ошеломленных глаз с Гульчиры:
— П-прошу. Р-раздевайтесь. Я сейчас… — Он хватал одну книгу за другой, а они валились у него из рук.
Тогда он выбежал в кухню и зашептался с тетушкой.
— Что будем делать, Биби-апа, дорогая? Когда гость приходит, варится мясо, а не варится мясо, у хозяина лицо делается как обваренное… — пытался под шутливым тоном скрыть он свою растерянность.
— На стольких гостей… — старуха развела руками, — просто ума не приложу… И в магазине ничего небось не найдешь — время уже позднее.
Тут на кухне появилась Гульчира с другими девушками.
— Азат, — сказала она, скрывая смущение, — уйди-ка ты лучше отсюда, мы сами с апа управимся.
Назиров и Биби-апа недоуменно переглянулись.
— Гульчира… у нас…
— Ну, иди же, чего стоишь, — улыбнулась Гульчира. Из глаз ее брызнул такой поток радости, что Назирова будто к небу подбросило.
Когда дверь за ним закрылась, Биби-апа заахала:
— Опозорились ведь, дочка… У этого холостяка никакого запаса в доме нет.
— Не горюй, апа, мы все принесли с собой.
— Ну и гости! Да благословит вас аллах…
Подозвав Карима с Басыром, — эти два паренька были теперь самыми преданными ее компаньонами, — Гульчира попросила принести сумку, которую они спрятали за дверью.
— Дочка… Имени твоего не знаю… — сказала Биби-апа.
— Гульчира.
— Дочка Гульчира, вроде ты здесь и раньше бывала? Я вот, хоть и прежде тебя пришла, путаюсь, совсем не знаю, где что лежит, а ты… все знаешь.
Щеки Гульчиры вспыхнули малиновым румянцем. Но она была так счастлива сегодня, а счастливый человек редко теряется.
— Эти новые дома, апа, все под одно. Ведь мы и сами в новом доме живем, потому и знаю, где и что.
Вошел Назиров и, увидев на столе разную снедь, удивился:
— Что это значит?
— Это? Это значит, Азат, сынок мой, что хорошая хозяйка и на снегу сварит лапшу и напечет медовых пряников, — развеселилась Биби-апа. — Невестка Гульчира… Ой, неладное слово, кажется, сказала… — И Биби-апа сконфуженно закрыла рот кончиком головного платка.
7В детстве Муртазин однажды чуть не утонул. Мальчишки стали дразнить его, что он не умеет плавать, что силенок мало. Хасан заупрямился и полез на глубину. Не доплыв и до середины реки, он захлебнулся и камнем пошел на дно, словно его кто за ногу тянул, но, собрав последние силы, все же вынырнул на поверхность и кое-как добрался до берега. Отдышавшись, Муртазин оттузил ребят, дразнивших его. Он до сих пор помнил, как с разбегу ударил головой вожака, и тот полетел кубарем, второму залепил оглушительную оплеуху. Мальчишки разбежались, крича издали: «Хасан взбесился, Хасан взбесился, в нем водяной сидит!»
И сейчас Муртазину в пору было вот так же на ком-то сорвать злость. Но на ком? Может быть, на Семене Ивановиче Чагане? Ведь это он первый поднял нелепую шумиху вокруг своих натяжных станций, — и теперь Муртазину не давали покоя, теребили и из Москвы, из обкома, и из республиканского министерства. Он не сомневался, впрочем, что верх все равно будет его. Так или иначе, а он заставит Чагана серьезно подумать об удешевлении своей продукции. И все же не Чагана хотелось бы ему сегодня отдубасить.
«Ты еще запляшешь у меня, чертова кукла!» — подумал он, вызывая по телефону Зубкова.
Через несколько минут Маркел Генрихович был в кабинете директора.
— Ну, что скажете? — Муртазин уставился на Зубкова тяжелым взглядом.
Маркел Генрихович сразу догадался, о чем пойдет речь. В такую критическую минуту с директором можно говорить без обиняков.
— Вы, Хасан Шакирович, — начал он мягким, вкрадчивым голосом, — напрасно нервируете себя. Вы ничего не видели, ничего не знали. Пусть проверяют на здоровье, кто виноват. Начальник цеха или начальник ОТК. Они подписали ложный акт, они вас обманули. Для пущей убедительности можно даже… Простите, немножко нетактично… Это связано с вашей родственницей. — Маркел Генрихович нарочно сделал паузу и не назвал Марьям. Он предварительно прощупывал на этот счет Муртазина.
— Говорите.
По логике вещей, Уразметова должна была обнаружить это дело еще в прошлом году. Готовая продукция проходит через ее руки, она отвечает за ее отправку, А сколько она тянула? Значит, у нее дела запущены, и она сама не знает, что у нее творится на участке.
«Какой наглец…» — подумал Муртазин. Впервые Зубков так бесцеремонно раскрылся перед ним. Однако вслух он ничего не сказал, лишь, отведя руки назад, начал прохаживаться по кабинету, — нелегко было ему спокойно смотреть на Зубкова. В это время послышался сухой шорох. Муртазин обернулся и увидел упавший к его ногам жухлый лист фикуса. Заметив, что Муртазин на мгновение задержался, Зубков спросил с ехидно-кроткой улыбкой:
— Вы верите в приметы?
Муртазин через плечо покосился на Зубкова, продолжая молча шагать туда и обратно.
Зубков понял, что разговор о Марьям продолжать не следует. Он открыл папку, которую все это время держал в руках, достал документы.
— Подпишите, пожалуйста, Хасан Шакирович.
— Что там? — Надев очки, Муртазин прочитал бумаги. — Пусть останутся. — Коротким жестом он отодвинул от себя документы.
— Очень срочно нужны, Хасан Шакирович.
— Пусть останутся! — повторил Муртазин начальническим, не допускающим возражения голосом.
Домой Муртазин вернулся не в духе. Ильшат ждала его, — стол был уже накрыт. Но еда не шла в горло.
— Хасан, ты почти совсем перестал есть. Что с тобой? — тревожно спросила Ильшат. — Неприятности?
