Том 2. Черное море. Дым отечества - Константин Георгиевич Паустовский

Асфальтовая дорога огибала каменистый холм. Налево темнело море. Впереди были видны только серое небо и метлы сухих тополей. Под ногами трещали ракушки. На дороге не было ни души.

Швейцер шел медленно. Ему хотелось встретить Татьяну Андреевну именно здесь, среди парка, где ветер свистел в разрушенных стенах старинной таможни.

Черная собака с косматой бородой бежала навстречу Швейцеру. Она остановилась, прижала уши и тонко залаяла. Швейцер не останавливался, и собака, испуганно озираясь на него, побежала назад. И тотчас же он увидел, как по боковой аллее навстречу ему шла Татьяна Андреевна. Она показалась ему выше, чем в Михайловском. На ней была та же черная меховая шапочка, и глаза ее блестели, как они обычно блестят у женщин из-под вуали. Но вуали не было.

Они крепко расцеловались.

– А мне в последние дни так хотелось, чтобы приехал кто-нибудь из своих, – сказала Татьяна Андреевна. – Очень хотелось. Ну, пойдемте. Я вас накормлю, напою и буду слушать хоть до утра.

Они пошли через парк. Ветер стихал. В домах за парком зажигались огни.

– А как же портрет? – спросила Татьяна Андреевна. – Нашли?

Швейцер рассказал о Чиркове, Зильбере, о том, что он не спрашивал ни Чиркова, ни антиквара, есть ли на портрете строфы пушкинских стихов.

– Но почему же? – удивилась Татьяна Андреевна.

– Да что вы! Разве можно откровенничать с такими жуликами? Они тогда ни за что бы не сказали, где найти портрет.

– Значит, вы поедете теперь в Ялту?

– Да, через несколько дней.

– Вот если бы я могла поехать с вами! – вздохнула Татьяна Андреевна.

Швейцер сейчас же взволновался.

– Поедемте, честное слово! – воскликнул он. – Это будет здорово! Зима, горы, пустые палубы!

– А вы все такой же ребенок! – Татьяна Андреевна потрепала Швейцера по руке.

– А что? – испугался Швейцер. – Разве это нехорошо?

– Наоборот, хорошо. Я иногда чувствую себя гораздо старше вас.

– Да, – вздохнул Швейцер. – Вот если бы мне скинуть с плеч хотя бы двадцать лет…

– То что бы было?

– Опоздало счастье, – сказал шутливо Швейцер. – И намного.

Татьяна Андреевна остановилась и вопросительно взглянула на Швейцера. Они стояли в переулке около высокой каменной ограды.

– Хороший переулок, – пробормотал Швейцер, – прямо замечательный! Как он называется?

– Батарейный, – ответила Татьяна Андреевна и улыбнулась. – Что же вы замолчали? Неужели вы чувствуете себя несчастным?

– Да нет, глупости, – засмеялся Швейцер. – Наоборот. Мне в жизни редко бывало так хорошо. Я радуюсь теперь всему – шуму бури, даже холодным этим сумеркам. У меня с недавних пор круто переменилась жизнь. Знаете, так бывает. Человек не может решиться сделать смелый шаг. Он тянет, мучится. Потом решается, но при этом обязательно говорит себе: «Ну, все равно – я пропал!» И после этого «я пропал», когда нет дороги назад, человек чувствует, что не только не пропал, а, наоборот, в него ворвалось чувство свободы, сила, отвага. Вот это примерно и происходит со мной.

– И вам этого мало?

– Татьяна Андреевна, милая, – сказал умоляюще Швейцер. – Я и сам знаю. Но человеку всегда мало. Да и не стоит говорить об этом.

Татьяна Андреевна удержала Швейцера за руку и открыла решетчатую железную калитку в высокой ограде.

– Вот и мой дом, – сказала она. – Здесь у меня как в скиту.

Глава 22

– Кажется, здесь, – прошептала Нина. Из сада тянуло запахом мерзлой травы. За облетевшими деревьями виднелся небольшой дом. Окна во втором этаже были освещены.

– А вы знаете, – сказала Нина, – я, кажется, боюсь.

Дуварджоглу внушительно закашлял. Они прошли через сад. На узкой лестнице горела синяя электрическая лампочка.

– Какая же квартира? – спросила Нина и прислушалась.

Наверху кто-то играл на рояле.

– Это, должно быть, она, – прошептала Нина. – Пойдемте.

Она потащила Дуварджоглу по лестнице на второй этаж и позвонила у двери, где не было никакой таблички. Открыл ей Швейцер. Это было так неожиданно, что Нина забыла задать давно приготовленные вопросы – здесь ли живет Татьяна Андреевна Боброва и дома ли она.

– Везет мне! – закричал Швейцер. – Какая встреча! Что за город эта ваша Одесса! Входите! Татьяна Андреевна дома.

Татьяна Андреевна выбежала в переднюю, вскрикнула, увидев Нину, и они, должно быть, от неожиданности, крепко расцеловались. Дуварджоглу галантно держал на отлете, как держат цилиндр, свою мокрую шляпу и сладко улыбался.

– Это старый приятель нашей тети Полины, – сказала растерянно Нина и покраснела, – и моего отца… Он проводил меня к вам. Я только на минуту.

Но Швейцер уже снимал с нее пальто, а Дуварджоглу тряс руку Татьяне Андреевне, и в кармане у него бренчали янтарные четки. Потом Христофор Григорьевич достал огромный носовой платок – синий с белым горошком, со вкусом высморкался, вытер усы, и по всему его виду Нина поняла, что он не собирается скоро уходить. У нее упало сердце.

Но вскоре и Нине не захотелось уходить. Так весело летел пар из электрического чайника и так хорошо было вспоминать Псков, лыжный поход, вечер в пушкинском доме… Да, вечер в пушкинском доме…

Нина перестала улыбаться и замолкла. Ведь она пришла к Татьяне Андреевне рассказать о Перейро. Но как это сделать?

Татьяна Андреевна была так оживлена, что Нина уже решила ничего не говорить. Нет, все-таки надо сказать. Все равно надо. После нескольких слов в Михайловском Нина догадалась, что Перейро был как-то связан с Татьяной Андреевной.

«А может быть, я дура и вовсе ничего не надо говорить? – подумала Нина. – Зачем я лезу в чужие дела? Нет, скажу», – тут же решила она, тряхнула головой, и у нее вылетели шпильки, упала и расплелась коса.

Нина вышла в соседнюю комнату, чтобы ее заплести. Она заплетала косу перед зеркалом и смотрела на фотографии на столе. На одной была снята дряхлая сутулая старушка. Около нее стояла девочка в летнем ситцевом платье. Глаза и лоб у девочки были совсем такие же, как у Татьяны Андреевны.

«Неужели дочь? – подумала Нина. – Нет, должно быть, сестра».

На второй карточке был снят деревянный дом с кривым крылечком, с кадкой для дождевой воды у порога и мезонином, похожим на скворечню.

Вошла Татьяна Андреевна, и Нина сразу решилась. Не оглядываясь, все еще продолжая заплетать косу, она сказала:

– Помните «Коимбру»? Мой отец видел ее в Феодосии.

– Да? – дрогнувшим голосом спросила Татьяна Андреевна.

– Да, – ответила Нина и опустила глаза: она боялась смотреть в зеркало на Татьяну Андреевну. –