В гору - Анна Оттовна Саксе
Ольга замолчала. Долго молчал и Озол. Против своей воли он снова стал сравнивать двух женщин — Эльза не побоялась пустить Бауску в волость, в которой свирепствовали бандиты, не сказала: «Почему именно тебе надо ехать?» И снова ему пришлось заставить себя отогнать эти воспоминания и думать только об Ольге. Он взял ее за обе руки и, крепко сжимая их, сказал:
— Оля, милая, почему ты не хочешь быть моим боевым товарищем? Ты мне больше поможешь, если станешь рядом со мной. И если нужно будет, зарядишь и подашь оружие. А не так, как сейчас, — ходишь за мной и охаешь.
— Ты за эти годы стал таким странным, — сказала Ольга. — Мне все кажется, что семья тебя больше не интересует.
— Это не так! — протестовал Озол. — Совсем не так. Моя семья только стала более многолюдной, — улыбнулся он. — И ты, наверное, ревнуешь, что все свои мысли я не могу посвятить лишь вам троим! Ну, признайся!
— А ну тебя, Юрис, когда ты говоришь, я не могу понять — всерьез ты или в шутку, — уклонилась Ольга от ответа.
— Нам надо заново знакомиться, Оля, — смеялся Озол. — За эти годы я, действительно, изменился. Но не думай, что оставлю тебя неизменившейся — хочешь того или не хочешь, но я не позволю тебе только возиться по дому.
— Да куда уж мне, — отмахнулась Ольга. — Пусть молодые занимаются, Мирдза такая проворная. Не знаю — в кого она уродилась.
— В свой век уродилась! — подхватил Озол. — Нехорошо хвастаться своим ребенком, но Мирдза мне нравится. Она еще не сложилась, все в ней бродит и формируется, но в ней чувствуется жизнь, молодость всей страны.
— Не такая, как я, — добавила Ольга.
— Опять начинаешь, — упрекнул Озол. — Ты словно нарочно уговариваешь себя, что стара и только годишься, чтобы для нас, «проворных», чулки штопать и похлебку варить. Погоди, мы и тебе найдем другую работу. И тогда годы побегут обратно. Будешь только удивляться — вот тебе уже тридцать, вот уже двадцать пять! В один прекрасный день я только рот разину — какая молоденькая у меня Оля!
— С ума ты сошел, право, — рассмеялась и Ольга. — Разошелся, как мальчишка! Я лучше подам ужин.
— А я тебе помогу, — вызвался Озол. — Надо привыкать к тому, что я больше не гость в своем доме.
Ольга не хотела, чтобы ей помогали — там и одной делать нечего, но Озол вышел с нею на кухню, взял из ее рук тарелки и ложки, понес в комнату и со звоном расставил на столе.
Услышав шум, вышла из своей комнаты Мирдза — поздоровавшись и поговорив немного с отцом, она ушла кончать задачу по алгебре.
— Ты, папа, должно быть, хочешь меня пристыдить, — упрекнула она отца, увидев, что он хлопочет по хозяйству. — Мирдза, мол, важная барышня, привыкла садиться за стол, когда уже все готово.
— Ты мне лучше скажи, чему равен угол в квадрате? — шутил Озол, потянув дочь за прядь волос.
— Девяноста градусам, — ответила Мирдза и гордо посмотрела отцу в глаза, как бы говоря: «Вот и не удалось поймать на удочку!»
— Садись. Пять! — Озол указал ей на стул, подражая тону учителя. — А чему равно a плюс b?
— a плюс b равно c, — не подумав, сказала Мирдза и тут же закричала: — Нет, нет, я оговорилась!
— Ничего не поделаешь! Два! — смеялся Озол. — a плюс b есть a плюс b. По алгебре тебя надо будет проверить. Откровенно говоря, мне тоже не мешало бы освежить свои познания. Сколько уже утекло воды с тех пор, как я за сарайчиком учился.
— Ах, боже мой, как же я одна двух школьников в школу собирать буду, — теперь к ним присоединилась и Ольга. — А что будет, если и Карлен тоже вздумает учиться этим «а» и «бе»?
— Непременно захочет! — воскликнула Мирдза.
— Тогда будем учиться вчетвером, — радовался Озол. — Попросим комиссара просвещения, чтобы открыл для нас здесь, на коннопрокатном пункте, вечернюю школу.
— Папа, такая школа в самом деле нужна, — подхватила Мирдза. — Тогда многие бы учились. Одному трудно себя заставить взяться за учебу. Я иногда хожу к Салениеку. Петеру Ванагу помогает Зента. А если бы открылась вечерняя школа, многие пошли бы туда. В особенности комсомольцы.
— Много их у вас? А как же Эрик? — спросил Озол, пытливо посмотрев на Мирдзу.
Мирдза смутилась и даже слегка зарделась. На ее лицо легла едва заметная тень недовольства.
— Ему ведь во всем мамашу надо слушать, — наконец заметила она с легким пренебрежением. — Комсомольцы в бога не верят, а ей кажется, что без божьей воли у Эрика волос с головы не упадет.
— А Эрик верит?
— Этого я не знаю. Мне стыдно его спрашивать, — тихо ответила Мирдза.
— Все же не худо спросить, — посоветовал Озол. — Пусть начинает думать своим умом. Мать уже стара — ее не переделаешь. Так и отдаст душу прямо в руки своему выдуманному богу. Но Эрик еще молодой, его еще можно переубедить.
Мирдза молчала. В присутствии отца и матери ей было неловко проявлять интерес к Эрику; он уже вернулся из госпиталя и при последней встрече дал понять, что Мирдзе надо было бы перейти в его дом хозяйкой. Даже комнату начал ремонтировать. Пусть ремонтирует, все это хорошо. Но когда она заговорила о его вступлении в комсомол, он пробормотал что-то невнятное. Зато его мать насторожилась и проявила словоохотливость. Начала возмущаться, что комсомольцы в бога не веруют. Вот я Мирдза, уже взрослая девушка, а еще не конфирмовалась, какой же пастор станет ее венчать. «Да ведь церкви-то больше нет, — возразила Мирдза шуткой, — так что всем теперь придется обойтись без пасторского венчания». «Бог ты мой! — рассердилась старушка. — Что это будет за девушка, которая без венчания пойдет к парню!» Ей нельзя было втолковать, что можно сочетаться браком и в загсе. «Это не законный брак, — говорила она, — мало ли что там какой-то безбожник запишет, дети будут все равно что в позоре прижитые». Мирдза тогда сдержала себя — нельзя ведь старого человека высмеивать или сердиться на него, но на Эрика, когда мать вышла, она рассердилась. Вот тихоня! Не держит ни ту, ни другую сторону. Мог хотя бы
