Андрей Островский - Напряжение
— Не шуми, — сказал строго Олег. — Я тебя тоже спрашиваю: почему ты взъелся на Беклемишева? Потому что он сразу увидел, что первая версия — чепуха?
— Может, потому… А может, я ему… может, я ему завидую, а?.. Я, старик, завидую ему, сопляку… Что ты тогда скажешь? Может, я и…
Олег вздрогнул от рявкнувшего под рукой звонка.
— Кунгуров? К начальнику, срочно…
— К начальнику? — переспросил Олег. — К какому?
— К какому, к какому… К самому главному.
— Да кто это говорит? Постой, постой…
— Я бы на твоем месте раньше догадался.
— Генка! Ты?!
— Так какого же черта болтаешься на работе? Ты получил «повестку»?
Лишь сейчас Олег вспомнил о письме, засунутом в левый карман. Он не видел Генку давно, год, может быть, два, и ему хотелось встретиться с ним. Но как-то так сразу… А Петька?.. Опять он один будет весь вечер. Олег попытался перенести встречу.
— Иди ты к дьяволу, — сказал Генка. — Я и слышать ничего не желаю. Немедленно! Садись в такси и катай сюда.
Генка умел настаивать, а Олег не умел отказываться.
Позвонив Петьке, Олег сказал, чтобы он быстрее доделывал уроки и ложился спать, не дожидаясь его. Потом взял Гуляшкина под руку и вышел с ним на улицу.
3
Проводив Гуляшкина до дому, Олег сел в такси и поехал к Геннадию. Он добрался до него поздно, в начале десятого. На каждом точеном колышке большой дубовой вешалки висело по нескольку пальто, из чего Олег заключил, что у Генки полно гостей. Раздеваясь, он слышал за дверью буйные выкрики, смех, частую одновременную болтовню. Из комнаты просачивался дух съестного вместе с табачным дымом и спиртным запахом.
— Я не знаю, что у тебя сегодня, уж не день ли рождения? В любом случае это пригодится, — сказал Олег, отдавая Геннадию бутылку коньяка.
— Отгадал, что пригодится, и не отгадал насчет дня рождения.
Он ввел Олега в комнату. Их встретило нестройное «ура!». Олег был удивлен и обрадован: за столом сидели те, с кем он учился в школе.
— Прошу внимания, — поднял руку Генка. — Наш класс в результате естественных земных процессов почти удвоился. Поэтому знакомлю заново: Кунгуров Олег, личность чрезвычайно загадочная и в то же время проницательная. То, что проницательная, вы можете убедиться, взглянув на этот вполне реальный и доброкачественный коньяк. Холост, но имеет ребенка. Это ли не пример загадочности?
— Не заставляй его краснеть!
— Олег, научи…
Ему втиснули стул между Риммой Новиковой и незнакомой черноглазой соседкой Борьки Аникеева, которого прозвали Тютей-Путей за его манеру складывать губы трубочкой и говорить быстро и не очень разборчиво. Олег подумал, что в классе, видно, навечно останутся воспоминания о детских привязанностях и симпатиях. Иначе стул его не оказался бы именно здесь.
Римма раздобрела, черты лица ее огрубели, но она осталась такой же тихой и застенчивой, как прежде. Нагибаясь, Олег пожимал через стол руки, подмигивал тем, кого не мог достать, и старался каждому сказать что-нибудь шутливое, колкое или ласковое, приятное. Когда он здоровался с Риммой, она в смущении опустила глаза и проговорила:
— Познакомься, мой муж, — и качнулась на стуле, чтобы дать им возможность протянуть руки.
— И тут я опоздал…
— Штрафную Олежке!
— Будет знать, как опаздывать…
— Кунгуров, тост!
Олег поспешно положил в тарелочку салат и поднялся:
— Поесть не дадут… Ребята, вы же знаете: я принципиальный и воинствующий противник штрафов, — и продолжал, перекрикивая общее возмущение: — А выпить я готов. Я предлагаю тост за самоотверженную Клаву и за нашего очкарика, у которого за двадцать с лишним лет наконец-то впервые блеснула остроумная мысль собрать всех в кучу после стольких лет тяжкой разлуки.
— Ура-а-а!!
Он чокнулся с Генкой и Клавой. Геннадий опрокинул рюмку, пожевал лимон, потом снял очки с золотыми планками и начал протирать стекла краешком скатерти:
— Видите, ценит! Я всегда говорил, что из него толк выйдет…
— …одна бестолочь останется, — добавил Тютя-Путя.
— А ты все так и живешь остротами пятидесятых годов, бедняга? Кстати, в то время они тоже не были свеженькими, потому что перекочевали из девятнадцатого века.
— Я же не общаюсь с преступниками.
— О, если б они приносили остроты!..
— Аникеев, Кунгуров! Что вы там не поделили?! Выйдите из класса!..
— У Марии Ивановны голос был понежнее.
— Разве вы с Борисом сидели за одной партой? — спросила Олега черноглазая соседка.
— Представьте, да. Мучились, но сидели.
— Разве он очень плохой?
— «Очень» — лишнее слово. И потом неизвестно, кто из нас хуже… Он плох уже хотя бы тем, что не догадался познакомить меня с вами. Но он никогда не отличался тактичностью. Давайте сами знакомиться.
— И правда, зачем нам посредники… Тамара. Вам положить буженины?
— Благодарю вас, но я сам хотел поухаживать за вами, пока муж не видит.
— У-у, я уже ничего не хочу.
— Скажите, если не секрет, когда этот очаровательный молодой человек успел жениться?
— Конечно, не секрет. Я его невеста. Мы еще не поженились.
— Ах вот как?! Тогда все мои грубости по его адресу забудьте. С этого момента я говорю только самые лестные вещи о моем «напартнике». В раннем детстве он больше всего любил природу, птиц и никогда не стрелял в них из рогатки. Он не бил стекол, не получал замечаний на уроках, и в его тетрадках вы не увидели бы клякс…
— Чем это вы так увлечены? — Борис повернулся к Олегу с Тамарой и положил один локоть на стол, другой на спинку Тамариного стула.
— Ты помешал самому главному. Я рисую ангельский портрет Бориса Аникеева. Осталось дорисовать последнее крылышко. А ты все испортил.
— Ладно, давай-ка выпьем. Давно я тебя не видел. — Он налил в рюмки коньяк. — Поехали!.. Ох, хорошо!.. А ты все такой же, как в школе, худой и длинный.
— Короче мне не удалось стать, — сказал Олег, — хоть и старался. Традиционный разговор. Но мы ведь не сорок лет не виделись! — Тепло, а вместе с ним радость и спокойствие разошлись по телу. Олегу было приятно сидеть здесь, среди своих, даже около Борьки, с которым они всегда враждовали. — Какой молодчина Генка! Сразу видно, организатор масс! Как это он ловко провернул.
— Отчаянный парень. Ну что ж! Он неплохо устроился: две тысячи имеет сам да Клавка почти девятьсот… Старыми, конечно. Около трех на двоих — жить можно. И можно позволить себе иногда такой сабантуйчик.
— Ну, сколько бы они ни зарабатывали, — возразил Олег, — мы должны сложиться и вернуть деньги.
— Что за вопрос… Только я в толк не возьму, с чего бы это Генка? Хлопот… Потом посуду мой… Ну, понимаю, хотел бы с Леночкой встретиться. Так он давно женат, она тоже замужем, да еще и на Сахалине… А ты находчивый парень: не успел появиться и сразу — тост за хозяев. Не промах!
— Когда встречаются друзья, лучше не мешать, — сказала Тамара и вышла.
— Ты убежден в моей находчивости? Соображаешь…
Еще в детстве Олег заметил, что Борькин нос напоминает парус на яхте. Парус остался таким же, только вырос и, должно быть, хорошо реагировал на ветер.
— Ну, так как твоя жизнь молодая? Все в своей милиции? Сыщик? Шерлок Холмс? Хм… Романтично… Но в девятнадцатом веке, а не сейчас. Знаешь, в школе ты так здорово учился, что я тебе даже немного завидовал, теперь могу признаться. И я не мог предположить, что ты выберешь такой… странный путь. Но вам, наверно, хорошо платят?
— Да как тебе сказать? Меньше, чем академику, но больше, чем профессору.
— Серьезно? — Борис сморщил потный лоб, и Олег предположил, что нетрезвая Борькина голова превратилась сейчас в быстродействующую электронно-счетную машину. — И как же у вас? Вам за каждого преступника платят? В отдельности? Или ставка?
— Ну какая там ставка. С выработки. С головы. За каждого отдельно. Причем за глупого меньше дают, за умного — больше. Есть специальные расценки.
— Понимаю, понимаю… Умного труднее разыскать, потому он дороже и ценится. Правильно, логично. Что ж, тогда, может быть, и есть смысл работать.
— Может, пойдешь к нам? Я тебе протекцию составлю.
— Спасибо, но это не для меня… Я, понимаешь ли, тут на распутье стоял. Диссертацию думаю защищать. Год походил в научных сотрудниках. Теперь надо расти. Что такое научный сотрудник? Сам понимаешь, сто десять рублей. А станешь кандидатом — глядишь, триста — четыреста можно будет свободно заколачивать. Смотря на какую должность сядешь. А работа — что сейчас, что потом… Выбрал я тут темку одну, вроде бы ничего, пойдет, начал уже материал подбирать и — отказался. Почему? А вот почему. Пленум по химии прошел! О, брат, это великое дело, на много лет. Сейчас что ни дай, какую абракадабру ни напиши, но про химию — суй, пойдет знаешь как? В общем котле все сварится… Вот я и сменил тему, то есть не совсем сменил, а связал ее с химией…
