Росток - Георгий Арсентьевич Кныш
— Я только что оттуда вернулась... — Майя открыла дверцу «Лады». — Вези!
...Они подъехали к станции одновременно с пригородным поездом. Не взяв билета, Майя побежала к вагону.
— Смотри! В случае чего, тебя найдут! — злобно кинул ей вдогонку Иосиф Самуилович. — Найдут и покарают!
Он переночевал в лесу. Утром отправился в пансионат Научного центра. Сам не знал, на что надеялся.
Возле ворот увидел Савича с забинтованной головой, сидевшего в коляске мотоцикла. Взгляды их встретились. Иосиф Самуилович вздрогнул. По глазам Савича понял: ему все известно.
— Зальют царапины йодом... — седоватый старик нажал на педаль. Рев мотора заглушил его дальнейшие слова.
Иосиф Самуилович бросился к машине. Скорее в город! Савич не замедлит с ответным ударом.
Всю дорогу он ломал голову, как выпутаться из этой кошмарной истории. Сидеть сложа руки и ждать у моря погоды он не собирался. Можно попробовать заранее смягчить следователя дорогим подарком. Можно и на Савича найти управу. Даром, что ли, он ковырялся во рту все более входящего в силу Лысорука! Вся культура, наука, искусство города пребывают под его недреманным оком. Нет, еще не все потеряно. Есть лазейки...
Сердце Майи билось в унисон с перестуком колес: «Ку‑да? Ку‑да?.. К ко‑му? К ко‑му?..» По непостижимому капризу случая она миновала роковой омут, где оборвалась бы нить ее существования. Почему? Никто не ответит. Она сама — тоже. Утешаться безвольным и неопределенным — так было судьбе угодно — не хотела. Более близкой была мысль, что еще не исчерпала предназначенных ей горя и радости, поэтому и осталась живой. Значит, надо жить дальше. А как? По спине пробежали мурашки, когда вспомнила слова Иосифа Самуиловича: «Тебя найдут... Найдут и покарают».
Электричка остановилась под сводами городского вокзала. Вместе с пассажирами Майя вышла на ярко освещенную фонарями привокзальную площадь, заторопилась, как и все приезжие, к трамвайной остановке. И вдруг замерла, как оглушенная. «Ёська сам не станет... Подошлет кого-нибудь. Хотя бы того же парня, что готовил запись моего выступления... Нет, в свою квартиру возвращаться опасно. На улицу Листопада — тоже. Куда же пойти? У кого попросить уюта?..»
Майя вернулась на вокзал. Прошла в зал для транзитных пассажиров. В отдаленном углу увидела свободное место. Переступая через вещи и ноги, пробралась туда, села на лавку, подтянула к подбородку колени и застыла.
На грубой деревянной лавке сидеть было неудобно. И все-таки Майя чувствовала себя уютно. Может, потому что немного успокоилась — длинные руки Иосифа Самуиловича сюда не дотянутся. Может, потому что влилась в струю настоящей, обычной жизни с ее будничными хлопотами, радостями и огорчениями. А ведь совсем недавно, благодаря стараниям Иосифа Самуиловича и его покровителей, она просила защиты от этой жизни.
«Хотела отомстить... И вот отомстила... самой себе. Ничего, Григорий вытащил меня из омута... Из грязи — сама выберусь».
Проснувшись рано утром, Майя не сразу поняла, где находится. Вглядываясь в лица незнакомых людей, она почувствовала свою причастность к ним. Ей захотелось поговорить о чем-нибудь с ними, спросить: куда уезжают, откуда приехали, зачем? Может, кому-нибудь нужна ее помощь? Она же хорошо знает город. Здесь родилась, здесь... Но ведь ей самой необходима помощь! Как же она забыла об этом? И эта помощь нужна немедленно. Сейчас!
Майя выбежала на площадь, вскочила в трамвай.
35
Тах-тах-тах! — раскатисто, гулко отражалось от стены соседнего дома и возвращалось снова к Аиде. Взмахивая длинной пластиковой выбивалкой, она неустанно била и била по ковру.
Тах-тах-тах! Тах-тах-тах!..
Казалось, на ее балконе громко стучит чье-то огромное, неспокойное сердце.
Повесив ковер на перила, чтобы хорошенько просох на солнце, Аида взяла банку с мастикой, тряпку — надо натереть пол. Густой запах скипидара, будто сгущенный и непонятно чем приправленный запах леса, забивал дыхание.
Хорошо сейчас в лесу! Все зеленое. Птицы щебечут. Порхают в поисках букашек для своих пушистых желтоклювиков. Пусть Гриша побудет там, наберется сил. Несладко ему, ой, несладко! Как и ей. Приехала бы мама или школьная подруга — поделились бы новостями, поплакалась бы, услышала слова утешения... Нет-нет! Зачем выставлять напоказ свои беды?
Аида поставила ногу на щетку. Полотера не признавала. После него паркет кажется исполосованным.
Шарк-шарк... Шарк-шарк...
Вот и хорошо! Легче живется, когда есть забота, когда знаешь, что ты кому-то нужна. Хотя бы Григорию в их общей квартире под одной крышей. Под одной! Она не какая-то там Майя, чтобы слоняться по чужим квартирам.
Откинув со лба белую шелковистую прядку, остановилась перевести дыхание. Да, конечно! После того, как оторвала Григория от Майи, в их доме поселился непрочный, будто настороженный, но все-таки покой.
Аида была уверена, что буря миновала. Она лишь остро и больно задела ее. Может, это и к лучшему, что так случилось. У нее есть работа, появились новые заботы. Хотя и обременительные, но приятные.
Шарк-шарк... Шарк-шарк...
...Новая заведующая терапевтическим отделением Евгения Михайловна Кошик (ее назначили сразу после прибытия Григория из Киева) ни на кого не повышала голоса, со всеми была вежлива, обходительна.
Аиде нравилось, что она сама частенько делала компрессы ребятишкам, ставила им банки, прикладывала горчичники. Нравилось, как она нежно, осторожно маленькими полными пальчиками простукивала спинки и груди.
Евгения Михайловна похвалила свою предшественницу за то, что она стала готовить медсестер из старательных и сообразительных санитарок. Продолжила это дело. Как и прежде, три раза в неделю собирались усталые, озабоченные девушки и женщины в кабинете заведующей, слушали профессоров или доцентов из медицинского института об анатомии и физиологии детского организма, особенностях его роста и формирования, об отклонениях в развитии нервной системы и психики...
Шарк-шарк... Шарк-шарк...
Аида стала сравнивать бывшую заведующую и нынешнюю. Беркович — импульсивная женщина, порывистая, горячая. Евгения Михайловна — уравновешенная, спокойная. Внешне обе привлекательные. Евгения Михайловна едва ли уступит... Но... Но... Она никогда, наверное, не взяла бы на работу незнакомую неумеху с улицы. Ведь это не какая-то рядовая районная поликлиника, а Институт матери и ребенка! А вот Беркович взяла. Мало того, стала растить из нее, обычной санитарки-чернорабочей, медицинскую сестру.
