Повести, рассказы - Самуил Вульфович Гордон
— Ты уверен?
— Да, Борух. Надо читать газеты. Скоро, ручаюсь вам, вы не найдете ни одного местечка, где не будет заводов и фабрик. А раз будут фабрики и заводы...
— «Жила на свете козочка...» — запел Кива. — Пророк реб Шая уже начал вещать.
В разгар спора о судьбе местечка явилась озабоченная Ципа.
— Тут нет моего Йоны? — спросила она. — Значит, у реб Гилела. Целый день он все толкует с ним, уговаривает его. В самом деле, чем виновата бедняжка Эстерка, что бог дал ей такого отца, будь он проклят вместе с Алешкой!
— А я, думаете, мало с ним говорил? Привел ему в качестве примера декабристов. Кто, скажем, были родители декабристов? Они ведь были...
— Опять взялся вещать, Шая? — остановил его Кива. — Думаешь, никто, кроме тебя, газет не читает? Ципа, вон ваш Йона.
— Ты идешь от него? — встретила Ципа мужа. — Ну что?
Йона махнул рукой:
— Он даже слушать не хочет. Мечет громы и молнии. Пусть так, уступил я ему, может, действительно надо сильнее разжечь в себе пламя ненависти. И что касается детей, я тоже уступил ему, — может, он прав, надо и в детях воспитать непримиримую ненависть ко всем, кто сотрудничал с фашистами. Но требовать, чтобы дети расплачивались за грехи родителей...
— Не верится даже, чтобы Гилел говорил такое, — отозвался Борух. — Но на эту свадьбу он, по-моему, не согласится.
— Какое значение имеет, согласится он или не согласится? Скоро уже две недели, как свадьба состоялась. Тут, собственно, должна была состояться дубль-свадьба, — заметил Манус.
— Может, вы будете так добры и все же откроете нам секрет, что такое дубль-свадьба? — спросила Йохевед.
Так как Манус не ответил, Борух взялся разъяснить ей:
— Дубль-свадьба — это, как я догадываюсь, то же, что шушн-пурим, то есть день, следующий за праздником пурим и считающийся как бы повторением этого праздника. Либер все же удивляет меня — как он мог жениться без согласия и благословения родителей...
— А что тут такого? В былые времена тоже случалось...
— Да, верно, — согласился Йона. — Но тут речь идет, дорогой Эммануил Данилович, не о приданом и не о знатности. Речь идет совсем о другом — о человеке и звере в образе человека. Если б не Алешка — Гилел сидел бы сейчас за одним столом с Матушем.
— Представляю, что будет твориться в Ленинграде, когда там узнают.
— Кто узнает? — спросил Кива Боруха.
— А я вам не рассказывал? Реб Гилел еще на рассвете прибежал ко мне, чтобы я отдал ему все фотографии, которые Матуш заказал мне и не успел забрать. Гилел хочет отправить эти фотографии в милицию. Звери, говорит Гилел, не должны жить среди людей, их надо держать подальше от людей.
— Теперь я уже не жалею, что съездил в Меджибож, — сказал как бы про себя Манус. — Буду знать, что представляет собой меджибожец. — Посмотрев на часы, он взял кларнет. — Время не ждет, скоро надо собираться в путь.
— Сегодня, значит, уезжаете? — спросил Йона.
— Послушайте, — обратилась Ципа к Манусу, — может, все же останетесь у нас?
— А что ему тут делать: латать брюки или взбираться на пожарную лестницу «алхимика» Кивы?
— Не унывайте, Хевед! — выпрямился Йона. — Музыканты у нас не будут сидеть без дела, как говорит наш пророк Шая.
Шая немедленно отозвался:
— Придет время, и местечко станет городом, и у нас будут свадьбы, много свадеб...
— Аминь! — улыбнулся Кива.
— Можете смеяться, Кива, сколько угодно, но я уверен, что в скором времени в местечке вырастут фабрики и заводы. Вот увидите. Для меня это больше не «диалема».
При этих словах Шаи Манус вынул из бумажника какую-то бумажку и подал Шае.
— Что это? — удивленно спросил тот, разглядывая плотную, глянцевитую бумажку.
— Моя визитная карточка. Раз, по вашим словам, у вас тут посыплются свадьбы, то я оставляю вам свои координаты — адрес и телефон. Если надумаете связаться со мной по телефону, звоните, пожалуйста, после десяти утра, так как с восьми до десяти я в бассейне. Купаюсь даже в сильнейшие морозы.
— Вы идете, видно, туда, чтобы совершить омовение перед занятиями музыкой, подобно писцу, совершающему омовение перед тем, как приступить к писанию торы.
— Играть на свадьбе после того, что мы перенесли, реб Борух, святое дело, — сказал Манус. — Давидка, запомнил мелодию?
— Да, дядя Манус.
— А ты знаешь, сколько лет этой мелодии? Нет? Я тоже не знаю. Наверно, много, очень много лет. Может, ее пел мой дедушка, мой прадедушка, мой прапрадедушка. Поколение уходит, поколение приходит, а путь мелодии подобен роднику, который то исчезает, то вдруг возникает там, где его и не ожидали. Так сыграй же мне, Давидка, на прощание мелодию, которую пела моя замученная мать. На всех свадьбах и торжествах играй ее!
Манус уступил Давидке место, и Давидка заиграл в сопровождении капеллы «фрейлехс моей матери».
В это время незаметно появился во дворе Гилел.
— Еще раз, Давидка! — скомандовал Манус.
И Давидка снова заиграл, но уже иначе, чем играл эту мелодию Манус. Печаль в «фрейлехс моей матери» была иная, и радость была иная.
1972
РАССКАЗЫ
ДОМОЙ
Стоя в дверях захолустного вокзальчика, я вдруг услышал вдали голос:
— Гей, цоб-цобе! А ну, Фиалка, не балуй! Мать и так за тебя отдувается, а ты еще тут свои штучки выкидываешь. Цо-бе!
В той стороне, где раздавался голос, ничего нельзя было разглядеть. Мешал дождь. Было только слышно, как шлепают по грязи несколько пар ног. Прошло добрых десять минут, прежде чем я увидел двух коров, тащивших
