Иван Сотников - Свет всему свету
«Умна и красива, — с удовольствием подумал Максим Якорев, присматриваясь к чешке. — И упорна, эта спуску не даст!» Он сравнивал ее со своей Олей, что сидела сейчас рядом, и находил в них много общего, только черноволосая Власта, привыкшая командовать (она возглавляла партизанскую группу), была более резкой, а белокурая Оля выглядела нежнее и ласковее, хотя ее порывистость временами оказывалась столь упорной, что Максиму приходилось во всем уступать девушке. Сейчас же она просто светилась радостью и не скрывала, как соскучилась по Максиму. Еще бы! Она не видела его с витановских событий, когда он на руках принес ее в санчасть, всю израненную и истекавшую кровью.
Их встреча в Праге была неожиданной и особенно радостной. Оля думала, он в Берлине, а Максим с танками Конева тоже примчался в Прагу одновременно с дивизией Жарова.
Последние недели войны Максим провел в разъездах и был полон самых необычных впечатлений. Пришлось объездить чуть не весь фронт и видеть подвиги своих войск.
За столом никто не скучал, и непринужденный разговор не смолкал ни на минуту. В больших кружках, поданных официантами, слабо пенилась пресная брага. Пражский отель «Алькрон» — один из лучших, но и в его ресторане буфет совершенно пуст. Хорошо, офицеры захватили с собой и закуски, и золотистого токайского, и русской горькой: им есть чем угостить чешских друзей.
— Перестань, Власта, — заступался Вилем за Евжена. — Лучше расскажи о своем Пльзне, — напомнил он, взглядом приглашая сестру поделиться впечатлением о городе, где обосновались американцы. — Как они там?
— А ну их! — раздраженно отмахнулась девушка. — Ждем не дождемся, когда унесет их ветер.
— Это почему же? — весь подался вперед Йозеф, но рассказу девушки помешал громкий стук в дверь.
— Войдите, — с неудовольствием обернулся Жаров.
В комнату ввалились четверо с бутылками виски в руках; трое — в американской форме, один — в английской. Все они разом заговорили на ломаном немецком, и понять их было почти невозможно.
— Разве господа офицеры не владеют своим языком? — обратился к ним Березин на чистом английском.
— О'кей! — немало подивились вошедшие звукам родной речи.
Приехав из Пльзня, они остановились здесь же в гостинице. Им хочется побыть в компании русских и чешских офицеров.
Все знакомства американцы начинают с тоста, и они наперебой предлагали виски. Понюхав из налитой рюмки, Юров поморщился.
— Чистый сырец! — скривил он губы. — Нальем лучше русской.
Двух американцев Максим узнал сразу. Он видел их за столом на приеме у Конева. На Эльбе, в Торгау. Вот встреча!
Березин поднял бокал за победу, за дружбу между народами, за всех, кто честно боролся против фашистской Германии. После тоста общая беседа стала совсем непринужденной, весь разговор шел больше по-английски, а Березин превратился в активного собеседника и переводчика. Когда говорила Власта, ее с чешского на русский переводил Вилем или Евжен, а с русского на английский — уже Березин.
Старшим из англосаксов по возрасту и по чину был майор Уилби: высокий грузный мужчина с лысой головой и крупным мясистым лицом. Человек бурного действия, он почти не сидел в кресле, а все время метался по комнате. Майор явно был раздражен и раздосадован, хотя пытался скрыть это и сдержать свои чувства. Усевшись наконец в кресло, он начал доказывать Березину, что истинная справедливость присуща не массам, а лишь избранным и сильным личностям, способным руководить массами, подчинять их своей воле. Березин долго и убежденно возражал. Он говорил о силе масс, выигравших эту войну, об их могуществе и стойкости, о героизме советских людей, о Коммунистической партии.
Откинувшись в кресле, Уилби криво усмехнулся.
— Нет, нет, — качал он головой, — не верю в массы: конгломерат из песка и камня, просто конгломерат. Только у хозяина с кнутом такая масса становится силой.
— Вся история опровергает вашу мысль, — парировал Березин.
— История что кокотка, она непостоянна, — и Уилби извинительно взглянул на Олю и Власту, отошедших к окну.
— История — из тех видов оружия, — с философическим спокойствием доказывал Березин, — пренебрегать которым весьма опасно.
— Оставим историю, господа, — потирая лоб рукою, лавировал Уилби. — Даже самая организованная масса не идет к цели одной дорогой. Сколько единиц в ней, столько и направлений.
— Это верно! — поддакнул вдруг молчаливый англичанин, облизывая сухие губы. Сутулый, жилистый, длиннорукий, он малоподвижен и несловоохотлив. У него маленькая голова с костистой физиономией, надутые губы.
— Нет, мистер Джон Роу, неправда, абсурд! — повернулся к нему Березин. — Жизнь опровергает это.
— Скорее подтверждает, — по-прежнему упорствовал Уилби, бесцеремонно перебив начавшего что-то говорить англичанина. — Возьмите пулемет, отличный современный пулемет. Поставьте обычную стрелковую мишень с черным яблочком посредине. Ну, выпустите сто, двести, тысячу пуль. Это ли не организованная и целеустремленная масса! Но подойдите к цели. Если вы даже прекрасный стрелок, очень немногие пули окажутся в яблочке. Что поделать: закон рассеивания. Так и с людьми, с массами... Как ни направляй их, очень немногие достигнут цели, попадут в яблочко. Разве не так?
Подавшись вперед, Уилби усмехался, блестя глазами.
— Да это же бред! — наклонившись к Жарову, негромко произнес Максим, как только Григорий перевел тираду американца.
— Какая тут истина, — спокойно возразил Березин, — если вся философия построена на ложных посылках. Нельзя же законы физики механически переносить на законы общественной жизни, а уж если рассуждать, используя ваш образ, зачем же брать столь мелкую цель? Возьмите большую. Тогда и закон рассеивания потеряет значение: ничто и никто не минует цели.
— Таких целей не существует.
— Есть, и много таких целей: дружба народов, их стремление к миру, весь труд на их благо, наконец, коммунизм — вот цель, мимо которой не может пройти человечество, как бы ни было велико временное расхождение путей, по которым оно движется вперед.
— Пропаганда! — отмахнулся Уилби.
— А по-моему, крепко, — вмешался в разговор и лейтенант Мартин Ривер, коренастый блондин с твердым взглядом серых глаз. — Крепко и верно. У русских все построено на разуме, и все — для всех, а у нас — на игре страстей, и все — для немногих. Нет, я поддерживаю ваши мысли, — поднимаясь, обратился он к Березину. — Знаю, их одобрили б и все рабочие механического цеха в Нью-Йорке, где я до войны работал инженером. Ваше здоровье!
Четвертый из незваных гостей — лейтенант Фрэнк Монти. Рыжий долговязый офицер из тех янки, про которых говорят, что у них прежде всего замечаешь зубы. Вначале он был шумен, а потом приутих и заскучал. Улучив момент, подошел к Жарову с Якоревым и молча потянул их к двери. Обернувшись, Максим перехватил недовольный и завистливый взгляд Уилби, которого в чем-то опередили. Фрэнк провел офицеров в свою комнату, то и дело приговаривая по-немецки, видимо, привычное восклицание: «Айн момент!» В комнате, замусоренной окурками, консервными банками и обрывками бечевы и бумаги, — гора чемоданов. Монти снял один из них и, расшаркиваясь, самодовольно открыл крышку.
— Хотите, очень дешево! — предложил он по-немецки, указывая на часы.
Изумившись, Жаров отрицательно покачал головой.
— Айн момент, — и Фрэнк открыл второй чемодан, набитый дамскими подвязками. — Шедевр! — восхищался он своим товаром. — Уилби возьмет с вас в два раза дороже.
— Разве и он торгует? — поинтересовался полковник, делая вид, что это нисколько его не удивляет.
— О да, это наш малый бизнес, — разъяснил Фрэнк, — но мы делаем и большой бизнес: скупаем ценные бумаги. Сейчас вся армия торгует, и конкуренты на каждом шагу. Так как же? — возвратился он к подвязкам. — Шедевр?
Офицеры отказались и от шедевра. Тогда Фрэнк распахнул еще один чемодан — с иголками для швейных машин.
— Лучшие в мире! И не дорого.
Офицеры переглянулись. Он рассмешил их, Фрэнк Монти.
— Знаете, Фрэнк, — сказал Жаров, — война не торговля, наших офицеров не занимает купля-продажа.
— Ну знаете, — изумился Монти, — это фикция. Война — бизнес, кому — большой, кому — малый, а все равно — бизнес, — с досадой захлопнул он крышки чемоданов.
— Мы не сговоримся: нам вот и бизнес ваш кажется обманом, грабежом, если хотите, гнусной наживой на чужой беде.
— Ну и ну, — все больше изумлялся Максим, шагая за Жаровым по коридору гостиницы и не обращая внимания на рыжего янки, который, впрочем, все равно ничего не понимал по-русски. — Вот вошли они сегодня, все высоченные, а мне сразу показалось — нам по пояс только. Поговорили — они еще короче сделались. А вот начали торговать — так совсем в карликов-уродцев превратились, едва до колен достают.
— Погоди, Максим, — подхватил Андрей, — узнаем их как следует, они совсем пигмеями станут. Вот не больше кулака, так, кажется, греки считали.
