Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

— И Мотря догадалась?

— И Мотря.

«Господи, какая же я наивная дура! — мысленно ужаснулась Нина. — Думала, что о таком только в газетах пишут, а тут под носом!»

— Ты помнишь дорогу к тому месту, где Савелий зарывал ящики?

— Очень хорошо помню: там столько примет, там береза как арка. У самой полянки, где ящики зарыты, — огромный пень. Там еще недалеко крест стоит. Теперь, наверное, много снега нанесло. Я могу пойти и все вам показать. Я все помню.

— Ничего показывать не надо. Возьми листок бумаги и нарисуй-ка мне дорогу со всеми приметами.

На прощанье Петренко сказал:

— Помни, Ниночко, никому ни слова. Тебе, наверное, скажут, если мы найдем оружие. Ты промолчи, будто ничего не знала. Это хорошо, что ты уезжаешь — тебя при этом не было. Ясно? Будь осторожна. Пугать тебя не хочу. Савелий сбежал, а сын здесь где-то прячется. Читала в газете, что селькора убили в Колотушкине? Ну, там народ другой. Но все же одна по улице не ходи…

Она ехала в город в удобной кошевке. На этот раз ее возницей была Ульяна, статная улыбчивая женщина лет сорока. Она подергивала вожжами и что-то тихонько сквозь зубы напевала.

Чем ближе к городу, тем тише тревога. Ничто не мешало думать о Викторе, пыталась представить встречу с ним. Падал тихий снежок. Темный лес безмолвно принимал на свои плечи снежную заметь. Гудели провода — звали в город.

Лошадь сытая, а зимняя дорога по ледяной реке сократила долгий путь. Добрались до города, когда начало смеркаться. Душа Нины вбирала с детства привычный мир: золотые луковицы — купола церквей, двухэтажные дома, подсвеченные изнутри разноцветными абажурами. Вот и ворота, из которых она вырвалась в самостоятельную жизнь. Въехали в широкий двор, такой просторный после деревенских дворов. Нина, улыбаясь, кивнула роще, серой громадой теснившейся за забором. Прыгая через ступеньку, взбежала на крыльцо с навесом, лежащим на витых столбиках.

Дома гости за праздничным обедом: бабушка и тетя Дунечка. Все вышли в коридор. Нина переходила из объятий в объятия.

— Деревенский воздух пошел тебе на пользу, — отметила бабушка.

Ульяна сообщила, что поедет к своим сродственникам.

Оказалось, что совещание переносится на понедельник. Тем лучше — можно сегодня же сходить к Виктору в депо…

Депо на другом конце города. Нина села в промерзший, набитый пассажирами автобус. Он вздрагивал на ухабах, и казалось, вот-вот перевернется.

Постепенно автобус пустел. А вдруг Виктора нет в депо? Но писал же он: «Работаем без выходных». Наконец-то Виктор увидит ее прилично одетой. На ногах у нее не старые, подшитые пимы, а новенькие, маленькие, их купила мама на Нинины деньги. Мама приготовила ей кучу обновок: пальто (из старого маминого) с роскошным воротником из маминой пушистой муфты (рысь), из каких-то старых кротовых манжет мама сшила ей шапочку.

Долго плутала, шагая через рельсы мимо обшарпанных вагонов, деревянных бараков, пока отыскала депо. Грохот, лязг. Совсем рядом гудки паровозов. Пробиралась по огромному депо, косясь на застывший паровоз. Прежде Нина видела паровозы «живые», они сыпали искры, весело пыхтели, выпуская клубы пара.

— Гражданочка, вы куда?

Нина оглянулась — прямо на нее чумазый парень (только белки глаз да зубы сверкали белизной) катил тачку. Нина поспешно отскочила.

— Вы не знаете, как пройти в слесарную мастерскую?

Парень (кепка назад козырьком) оглядел Нину и утвердительно сказал:

— Из окружкома комсомола. Идите за мной.

Посредине цеха красное полотнище, а на нем огромными буквами: «Даешь трактор деревне!» Ясно, что именно здесь работает Виктор. Чумазого окружили рабочие. Все молодежь. Они, кажется, за что-то его ругали. К Нине подошел высокий худощавый парень и, строго приподняв белесые брови, спросил:

— А вам, товарищ, по какому вопросу нужен Зорин?

— Нам надо поговорить, — неуверенно произнесла Нина.

Из-за станка высунулся круглолицый парнишка.

— Вам Зорина? Тут он, на верстаке, спит.

Спит? Да, он спал на верстаке, подложив под голову полено и накрывшись кожаной тужуркой. Нина обернулась. Парни во все глаза смотрели на нее.

— Скажите: он болен?

Парни переглянулись. Чумазый теперь уж с сомнением спросил:

— Так вы не из окружкома?

Нина отрицательно качнула головой. Кажется, чумазый обрадовался, что она не из окружкома, и, переходя на «ты», сказал:

— Понимаешь, он две ночи не спал. Случай тут у нас был. Ну, братва уговорила его малость поспать, — и с сожалением добавил: — Всего часа два как лег. Охота, чтобы выспался. Разбудить?

Ах, как им всем хотелось, чтобы Виктор выспался! В то же время им любопытно: кто же она такая? Это тоже видно по их глазам.

— Нет, пусть спит. Я ему записку оставлю. Есть у кого-нибудь бумага и карандаш?

И то и другое появилось тотчас. Нина написала: «Витя, я приехала на совещание. Приходи вечером. Буду ждать. Нина».

Попрощалась со всеми за руку. И снова холодное железо, безмолвный паровоз, а где-то за стенами депо — гудки «живых» паровозов.

Виктор догнал ее, когда выходила из депо. Улыбаясь, еще заспанным голосом сказал:

— Ты на них не обижайся, они прочитали твою записку и, видишь, решили разбудить.

Как только вышли из депо, Виктор обнял ее и поцеловал. Оба засмеялись и, взявшись за руки, побежали к автобусной остановке.

В автобусе, кажется, не так уж бесприютно. И даже весело. На ухабах Виктор поддерживал ее. Они сидели на последней скамейке. Виктор снял с Нины рукавички и взял ее руки в свои. «Теперь не замерзнут». Было хорошо и совсем не нужны слова. В центре сошли с автобуса. Слабо освещенные улочки дремали. Валил густой снег. На перекрестках, где горели фонари, снег искрился. Незаметно очутились около студенческой столовки.

— Жаль, что закрыта, — сказал Виктор. — У меня есть два талона. Жрать охота.

«Позвать его к себе? Нет, дома Африкан».

— Отсюда недалеко живет моя бабушка, пойдем к ней, — предложила Нина, — у нее поедим.

Упрашивать Виктора не потребовалось.

Бабушка жила в небольшом одноэтажном домике. Окна ее комнаты освещены. Значит, не спит. «Лучше бы спала. Коля-то ничего. Разве только начнет усмехаться. А вот бабушка… Возьмет и скажет при Викторе: „Это что еще за наглость заявляться так поздно?“ Что, если сначала одной зайти? Подготовить… А он будет на улице ждать? Догадается. Нет, так не годится… Отступать поздно».

Постучала в окно. Открыла бабушка. В тесном коридорчике Нина лепетала что-то маловразумительное. Шли из депо. Замерзли. Решили зайти…

— Обметайте ноги, раздевайтесь и проходите, — тоном, в котором быди и недовольство и выговор, сказала бабушка. Повернулась и ушла в комнату.

Нина боялась взглянуть на Виктора. Он шепнул:

— Давай удерем.

— Неудобно. Раздевайся.

Да, одет Виктор не ахти как: гимнастерка засаленная, брюки в мазуте, на коленях грубые заплаты. Ну и пусть.

Бабушка появилась в дверях. Может, она надеялась, что они уйдут. Они, конечно, сразу же уйдут, но Виктор должен сначала поесть.

— Бабушка, познакомься — это Виктор Зорин.

Пренебрегая правилами хорошего тона, Виктор первый протянул руку.

— Проходите, — все так же вежливо и сухо проговорила бабушка и прошла в комнату, служившую одновременно ей спальней и столовой.

— Коля дома?

— Нет, они с Лелей в кои-то веки выбрались в театр, — бабушка села к столу и принялась за пасьянс.

— Гадаете? — спросил Виктор.

«О господи! Это бабушка-то гадает! Кажется, все-таки не надо было его сюда приводить».

— Нет, это пасьянс. Такая игра с самим собой.

— Как в шахматы играешь сам с собой. Неинтересно.

Бабушка встала и молча направилась в кухню.

— А ну ее, эту шамовку! Пошли, — тоскливо проговорил Виктор.

«Значит, он все время об еде думает».

— Ладно. Подожди. Я сейчас, — Нина помчалась в кухню. «Я все сейчас ей выскажу». Что «все», Нина не успела додумать.

Бабушка подкидывала угли в самовар.

— Что это за поздний визит? Что за манера, глядя на ночь, приводить в дом посторонних?

Глупо было ожидать другого. Конечно, только выговор. Нина молчала всего несколько секунд, а потом сорвалась… За что бабушка презирает Виктора? Что он рабочий и на нем замасленная одежда? Мысленно одернула себя: «Что я говорю? При чем здесь „презрение“?» Но ее несло. Виктор двое суток не выходил из депо. Они тракторы собирают в нерабочее время. Их никто не просил. Они сами. Он спал на верстаке. Она видела собственными глазами. Голодный. А столовка закрыта. Если бы не Африкан, она повела бы его домой. Но боится Африкана, он такое скажет, что гостю кусок в горло не полезет.

Замолчала. Когда она успела схватить полотенце и так его скомкать? Теперь оставалось одно — уйти.