Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева
Помнила Мария ночь. Сырой запах лестницы, под которой они, ребята, спали, прижавшись друг к другу. И вдруг фонарь, резкий свет в лицо, красная звезда на буденовке. Потом детский дом, к которому она привыкала медленно и трудно. Грусть была родной сестрой Марии. Если бы эту грусть, застывшую в ее глазах, разделить на всех счастливых девочек, она бы только украсила их. Но зато когда Мария улыбалась, — даже ее светло-русые волосы от этой улыбки делались золотыми.
Выросла. Стала студенткой Тимирязевки. Но, несмотря на то что и в детском доме, и в институте Марию любили, она держалась замкнуто.
Вроде бы она почти и не вспоминала свое сиротское детство. Но с той поры что-то окаменело в ней и, быть может, навсегда…
И вот по распределению она попала в этот аул. У каждого находились какие-нибудь причины, чтобы остаться поближе к дому: у той больная мать, у другой — жених. У Марии же не было никого. И дома не было. И потому любой уголок страны мог стать ей домом. Она поехала в Дагестан.
Но на первом же совете старейшин, где она выступала со своим предложением разбить здесь сады, ее осмеяли. «Вырастить деревья на Хунзахском плато! Да его горы покрыты вечными ледниками. Погляди, они даже позеленели от времени. И прадеды наши видели этот снег, и мы смотрим на него, и дети наши будут смотреть. А ты хочешь разбить здесь сады. Разве у нас мало дел, чтобы мы еще взялись за эту пустую затею? И так руки в мозолях, что крепче вбитого в стену гвоздя. Нет, девушка, ты лучше не бери высоко струну, гляди — лопнет. Аллах сам поделил землю. Нам он не дал участков для фруктовых садов. Наше богатство — камни. Из них мы выжимаем и хлеб и соль. Рот выше глаз не может прыгнуть».
Мария стояла посреди комнаты в окружении почтенных старейшин с головами, подобными вершинам гор, с бородами, словно водопады. И она поняла, что их не расшевелить словами, как прикосновением руки не сдвинуть с места эти горы.
Но Мария не отступила. Только теперь путь, выбранный ею, стал не прямым, а окольным. Вместе с учителем ботаники, который один поддерживал ее, и кроме того, что очень важно, хорошо знал местность и был своим человеком в любом соседнем ауле, она поехала по районам долин: они славились своими садами. Но и здесь Мария увидела печальную картину: сады из-за неправильного ухода редели и гибли. Переставали плодоносить старые деревья, а новых почти не было. Мария собирала людей, рассказывала им о том, как надо ухаживать за фруктовыми деревьями. Сама окапывала их, обрезала лишние ветки, показывала, как класть удобрения.
Ей удалось добиться разрешения привезти с Севера саженцы мичуринских холодоустойчивых сортов. Председатель райисполкома под напором ее доводов вынужден был согласиться и даже выделить немного средств. Сколотили бригаду из комсомольцев и поехали. Правда, Мария скрыла от председателя тот факт, что она намерена привезти саженцы не только для садов долин, но и для Хунзахского плато.
И вот настал день, когда Мария вышла на заброшенные земли, которые, веками томясь бесплодием, лежали над пропастью Цолбок.
Потом она привела с собой учителей и нескольких учеников. Вместе они рыли ямы, свозили навоз, сажали гибкие деревца.
Но все же они были одиноки в своем старании. Кроме них, никто в ауле не верил в эту затею и никто не помогал им.
И вдруг в один прекрасный день на участок вышло несколько женщин. За ними — другие. А причиной тому был, как это часто бывает, совсем пустяковый случай.
Как-то Мария между делом сшила платье для дочери хозяйки. Когда платье было готово, хозяйка только руками всплеснула:
— Когда, доченька, ты все успеваешь?! Золотые у тебя руки. С утра до вечера то в поле, то в горах. Никогда тебя и не видим. А вечером ты последняя гасишь лампу. Так и ослепнуть можно.
Мария в ответ улыбнулась той редкой улыбкой, которая была как солнце сквозь дождик. Тут-то хозяйка и увидела впервые, как она улыбается.
— Чем же мне тебя отблагодарить? — спросила она.
— Да что вы, ничего не надо. Я бы всегда шила, если бы время было.
— Знаешь что! — воскликнула вдруг хозяйка. — Давай-ка мы тебе поможем деревья сажать.
— Верно, — обрадовалась Мария. — Я вам платье, а вы мне три дерева…
Эта шутливая сделка превратилась в серьезную. А скоро к ним примкнули и другие женщины. Они сажали, поливали, удобряли «свои» деревья, ревниво поглядывая на деревья других. Постепенно все так втянулись в работу, что стали почти как сама Мария болеть душой за каждый слабый кустик, обещавший стать деревом и давать плоды. Каменистая земля покрылась гибкими саженцами, которые должны были стать пышным садом.
Люди при встрече уже почтительно кланялись этой странной русской девушке, которая, как они теперь поняли, пришла к ним с добрыми намерениями. Женщины помнили, какое кто дерево посадил, и, ревниво сберегая его, ждали, ждали поры, когда черные прутики оживятся от зеленых весенних побегов…
Стояло прозрачное горное утро, обещающее солнечный день. Орлы уходили высоко в небо, бросая оттуда зловещие тени от своих распластанных крыльев.
Еще издали Мария увидела пустые ямы, как воронки из-под снарядов. Деревьев, которые, как она считала, уже должны были приняться, не было. Только лужицы от быстро прошедшего дождя мутнели в ямках.
Прибежавшие женщины подняли шум. Каждая высказывала свое подозрение. Кто-то побежал в милицию. Но Мария, безучастная ко всему, спустилась по расщелине вниз, в пропасть, где строптиво шумела река.
Когда она поднялась, уже была ночь. Вершины, залитые свинцовой синевой, смотрели угрожающе. Грохот водопада в ночной тишине звучал, как обвал в горах. Каждая скала, каждый камень сейчас виделись совсем другими, не такими, как днем, словно в их тени пряталась мрачная тайна. Насторожившись, Мария торопливо поднялась наверх по природной лестнице, образовавшейся в этой лощине, и замерла, услышав быстрый, горячий цокот копыт. И сразу же перед ней вырос всадник.
— Испугалась? — услышала она высокий чистый голос, особенно звучный в этой тишине.
— Нет, — сказала Мария, но голос ее дрожал.
— Чего ты искала там? — спросил незнакомец, кивнув в сторону пропасти.
И Мария, сама не зная почему и зачем, рассказала ему о своем горе.
Был он в серой каракулевой папахе, в темной гимнастерке с блестящими пуговицами и широким ремнем, в таких же галифе, заправленных в кирзовые сапоги. Длинный нос загнут
