Пространство и время - Георгий Викторович Баженов
— Ну, явился не запылился! — усмехнулась она, осмотрев Ипашку с головы до ног. — Чего приехал-то?
Гена Ипатьев недавно уволился из армии в запас, стоял перед Томкой в полевой солдатской форме, в сапогах, с небольшим чемоданом в руках.
— Решил попроведать. Не чужие все же…
— Родственник нашелся! Ну держи хоть сетку, что ли. А то стоишь… — Она протянула ему сетку с продуктами, ручка сетки туго и режуще вошла в его ладонь.
— На неделю закупаешь? — кивнул он.
— На год. — Она еще раз внимательно оглядела его, будто убеждаясь, что Ипашка, как и она, не застыл во времени — менялся там, в далеких своих краях, на охране государственных границ Отчизны. До этого, сколько она помнила его еще по школе, что-то он не очень был силен в иронии. — Да, впрок запасаюсь, — сказала она, — чтоб таких, как ты, субчиков спокойно ждать по два года…
— Ждала меня?
— Спешила-падала.
— А почему на письма перестала отвечать?
— Слушай, ты откуда взялся такой? Поезжай, куда едешь, там тебе все расскажут.
— Еще поеду, успеется.
Она остановилась около подъезда, мимо них прошли трое парней, один из них, приложив два пальца к клетчатой фуражке, усмешливо, но по-свойски сказал: «Томик, привет военному арьергарду!» — на что Томка, не задумываясь, бросила в ответ:
— Иди-топай куда подальше, приветчик!
— Гражданские товарищи? — спросил Ипатьев почти серьезно.
— Чего?
— Я говорю, твои товарищи по гражданке?
— Это вас таким манерам обучили? Ох-хо-хо… — Она с жалостливой насмешливостью взглянула на Ипашку и покачала головой. — Ну да ладно, делать нечего, пошли уж ко мне в гости… Только предупреждаю: без соплей чтоб. Понял?
— Без каких соплей?
— А без таких. Заведешь там то да се. Трали-вали, тары-бары… Я давно уже не та. Я теперь укусить могу. Понял?
— Ну, даешь! — искренне удивился Гена Ипатьев и зашагал следом за Томкой по лестнице на третий этаж. Свет в подъезде был тусклый, Ипатьев споткнулся, полетел вперед, головой в Томку.
— Эх ты, Аника-воин! Ну-ка, давай руку.
Томка забрала у него чемодан, а свободной рукой взяла его за левое запястье. Ипатьев почувствовал, что ладонь у Томки стала шершавой и твердой, а года два назад, он помнит, была вялая, такая, совсем девичья, мягкая.
— Ты где мой адрес-то взял? — спросила она, открывая дверь.
— Мать написала.
— Проворонил ты меня со своей армией. Так что зря старался — искал. — Томка поставила чемодан на стул в коридоре, перехватила у Ипатьева сетку. — Сапоги можешь не снимать. И вообще — глаза особо не таращь: у меня жизнь бьет ключом. Живем — не тужим, лишь бы день был наш.
— Ясно. — Ипатьев потихоньку осматривался в квартире. Коридор, кухня, комната. Окурки, бутылки, немытая посуда, смятые рубахи, белье в куче.
— Понял про меня что-нибудь? — усмехнулась она.
— Кое-что понял, — сказал он.
— А ты о любви размечтался! — зло рассмеялась Томка. — Эх, котята вы, котята, смотри теперь — узнавай жизнь…
— У тебя сесть-то где можно?
— А где хочешь, там и садись. Не барин. Демобилизованный солдат.
— Это верно. — Ипатьев присел на стул и, не зная, куда девать ноги — сидит как-никак прямо в сапогах посреди квартиры, — невольно скрипел новыми сапогами.
— Что, «костюмчик новенький, колесики со скрипом»?..
— Чего? — не понял Ипатьев.
— Я говорю, песня есть такая. Грустная песня. — Томка вышла из кухни и, навалившись плечом на косяк, смотрела на Ипатьева тяжелым сосредоточенным взглядом, но будто и не видела его, а заглядывала куда-то в себя, глубоко внутрь.
— Не знаю такой песни, — сказал Гена Ипатьев.
— Ты чего приехал-то? В самом деле? — словно очнулась Томка. — Ну-ка, пойдем в кухню, расскажешь про свое житье-бытье. А то расселся тут, молчит… Тоже мне воин. — На кухне Томка зашумела кой-какой посудой, а из увесистой сетки достала несколько крупных, с добрый мужской кулак, помидорин, слегка ополоснула под краном и крупно нарезала. На ярких кромках тут же проступил сахаристый иней — Ипатьев будто почувствовал вкус помидора. Он прокашлялся и глухо сказал:
— У меня тут в чемоданчике… Я сейчас… — И вышел в коридор.
Он принес, чего она никак не ожидала, — шампанское. Покачала головой и даже рассмеялась.
— В первый раз такой кавалер. Вот они, земляки, а не то что… — Томка нагнулась и одним движением вытащила из кухонного столика початую бутылку водки. — А у меня вот эта, нектарная. Не против?
— С шампанского бы надо. Разговор один есть…
Томка весело-откровенно рассмеялась:
— Знаем ваши разговоры… Ну ладно, садись, а то шпроты остывают…
Гена Ипатьев, недавний солдат, никак еще не мог освоиться с этой непривычной для него, новой манерой Томки говорить: как это могут остыть шпроты, консервы все же? — а Томка уже снова усмехалась-подсмеивалась над ним, играла свою въедливую игру:
— Садись, Ипашка… Ей-богу, ты мне нравишься, был хорош, а стал еще лучше…
Он сел, и она села напротив, смотрела на Ипатьева непривычным для него дотошно-смелым взглядом, то ли смеялась над ним, то ли просто-напросто все ей было безразлично, — он не мог понять этого, то и дело опускал глаза, хотя в армии, надо сказать, он побывал в нескольких хороших передрягах, и в общем-то смутить его было не так-то просто… Короче, Гена Ипатьев давно уже не был тем ягненком, каким он запомнился Томке в пору их школьной любви, но еще больше изменилась, а точнее, стала совсем другой сама Томка, и узнать ее было не узнать, и понять было трудно.
— Так какой же разговор, Ипашка? — Томка подперла лицо кулаками и продолжала смотреть на него прежним своим взглядом. — Наливай шампанское, посидим, поговорим…
Пробка ударила в потолок, шампанское полилось на стол — сразу видно, Гена Ипатьев был мастер небольшого разряда по этой части, та-а-ак, посмотрим, по какой же части он мастер. Томка хотела уже съязвить на этот счет, да вдруг передумала: «Ладно уж, и так, как рак, красный, пыжится, пусть отдышится малость…» Сказала только:
— Гуляешь, значит… Ну, гуляй, Ипаша, не переживай. За встречу, что ли?
Ипатьев был ей благодарен сейчас, прокашлялся чуть-чуть, поднял стакан:
— Давай, Тома, выпьем, чтоб хорошая она у нас была. Эта встреча.
— Там посмотрим. — Томка чокнулась с Ипатьевым и красиво, легко выпила половину, покрутила стакан перед глазами, поглядела на густые лопающиеся пузырьки, даже поулыбалась неизвестно чему и так же красиво, свободно и легко допила шампанское.
— Забыла, а смотри, как вкусно, — сказала она.
Было видно, Ипатьев на что-то решался, он как-то мялся и ерзал на стуле, Томка даже подумала: «Ну, сейчас начнет в любви признаваться…» — и как подумала, так ей зло и горячо в груди сделалось, слышать она не
