Сергей Снегов - Взрыв
Он сел, высокомерно отвернувшись от Симака. Волынский качал головой и тыкал пальцами в сводку, неопровержимо доказывавшую, что четверть рабочих выполняет по полторы нормы, а половина выше двух третей не поднимается. Симак через плечо Волынского хмуро глядел на ту же сводку. Пинегин обратился к Мациевичу:
— Ты, Владислав Иванович, первый отвечаешь за безопасность шахты. Нас интересует следующее — все ли меры по обеспечению безопасности рабочих у вас приняты? Можешь дать прямую гарантию?
Мациевич снова поднялся. Он говорил твердо и решительно. Он категорически отводил любые сомнения. Да, он ручается — все меры, обеспечивающие безопасность, проведены в жизнь. Страхи, смущающие рабочих, не имеют никаких объективных оснований, именно поэтому он так восстает против того, чтобы придавалось им значение. Переоборудование шахты не закончено только на верхних горизонтах, в районе устья, — метана здесь никогда не бывало, все данные утверждают, что его тут и не будет, ему не прорваться сквозь все эти толщи мерзлых пород. А если метан и прорвется — он, Мациевич, высказывает даже это немыслимое предположение, — то и это не страшно: мощные массы воздуха, вдуваемые в шахту двумя вентиляторами, немедленно снизят концентрацию газа, она в десятки раз будет меньше того, что взрывоопасно. Люди, спускающиеся под землю, гак же гарантированы от несчастья, как и на любой другой шахте комбината, не больше и не меньше того.
Пинегин обратился к Озерову и Симаку:
— Вы, старые горняки, опровергаете вы утверждение своего главного инженера, что объективно шахта вне опасности? Я металлург, я сам не могу проконтролировать это — должен вам верить.
Симак промолчал, Озеров рассудительно заметил:
— Иван Лукьяныч, у тебя имеется заключение горнотехнической инспекции, тебе незачем нам верить — отчет инспекторов совпадает с тем, что докладывал товарищ Мациевич.
Пинегин кивнул Волынскому.
— Ты хочешь, Игорь Васильевич?
Волынский говорил, не поднимаясь с дивана. У него несколько замечаний. Самая главная проблема — решительно и срочно увеличить добычу коксующегося угля. Против подобной необходимости сами горняки не возражают, это хорошо. Что касается остального, то он просто не понимает, из-за чего люди спорят. Обе стороны по-своему правы. Главный инженер гарантирует безопасность подземных работ — великолепно. Парторг требует ускоренного завершения реконструкции — законное требование, ничего против этого не возразишь. А в результате ненужных споров появилось два вредных течения: главный инженер забрасывает реконструкцию, считая ее необязательной, а парторг ослабляет воспитательную работу среди масс, утверждая, что не в ней суть. С этим пора кончать, товарищи. Он, Волынский, имеет претензию к директору комбината — Иван Лукьяныч тоже успокоился, как только закончили аварийные работы по обеспечению безопасности газоносных горизонтов. Начал дело, так кончай — этого правила нельзя забывать. Рассеять необоснованные тревоги рабочих нужно, с этим он полностью согласен, но и пренебрегать тем, что шахтеры тревожатся, не следует. Люди остаются людьми, нужно радикально истребить все поводы для тревоги, быстро этого не сделать, а сделать все равно придется.
Пинегин повеселел, он уже не хмурился — ему нравилась позиция Волынского. Он спросил Симака:
— Ты имеешь что-либо против этого — налаживать дружную работу?
Тот отозвался:
— Нет, конечно. Кто же станет против дружной работы возражать?
Пинегин решил, как всегда, категорически и безапелляционно:
— Давайте примем такое решение. Людей на седьмую шахту подбросим, не столько, как вначале планировали, — у вас, оказывается, имеются солидные внутренние резервы, — но поможем. И окончание реконструкции ускорим — направим рапорт в министерство, чтоб поторопились с присылкой остающегося оборудования. А вы, товарищи, мобилизуйтесь, дальше такое положение нетерпимо. Попрошу, товарищ Озеров, завтра же приготовить проекты рапорта в Москву и приказа по комбинату, обяжем вас официально — перестраиваться.
На этом заседание было закончено. Волынский еще остался у Пинегина, остальные вышли. На улице Озеров посмотрел на ожидавшую их машину и предложил:
— Погода хорошая, светло, ветерка нет, давайте пройдем пешком к подъемнику. Не люблю я этого кружного пути — по горам. Сколько раз проверял: пешком короче.
Они отпустили шофера и пошли по склону горы через территорию обогатительной фабрики. Внизу в дымке морозного тумана лежал город. Озеров сказал, останавливаясь на обрыве:
— Красота какая — настроили домов! А в свое время на этих местах сам я охотился на песцов и куропаток, бил медведя. Невероятная охота была, и за тридцать километров отсюда теперь такой нет.
Симак, как Озеров и Комосов, был страстным охотником. Ему не посчастливилось самому видеть, как к устью первой штольни, заложенной в полярных горах, забирались по ночам медведи, но он с наслаждением слушал рассказы об этих удивительных временах, кончившихся лет десять назад. Он заметил со вздохом:
— Что ты — тридцать километров! Я за пятьдесят забирался — даже там слышны гудки нашей ТЭЦ и самолеты над головой летают. Гусей, конечно, хватает, и песец встречается, а медведь рева мотора не переносит — техника ему противопоказана.
Мациевич не вмешивался в их беседу. Он был равнодушен к охоте. Он шел замкнутый, он был уязвлен. Решение Пинегина ему не понравилось. Несмотря на категоричность внешней формы, оно было дипломатично и двойственно — точь-в-точь такое, какого желал Озеров. Всех обругали и всех оправдали — виновников нет. И потребовали — перестроиться, дружно работать. Ему перестраиваться не нужно — он работает, просто работает, выполняет свои обязанности, никто не осмелится сказать, что он выполняет их плохо. А если кто требует дружной работы, то пусть с ним, с Мациевичем, срабатывается — только так, от этого он не отступится. Мациевич предвидел, что согласия не будет, нажим на него со всех сторон усилится, — он заранее раздражался.
Они не торопились, целый час прошел, пока они добрались до подъемника. Небо уже потемнело, северный зимний день кончился. Они поднялись в стальном вагончике на двухсотметровую высоту и выбрались на площадку. У выхода дежурный по подъемнику кричал по телефону: «Нет их, нет, не проходили! Пошлите машины по разным дорогам — где-нибудь поймают!» Увидев Мациевича — тот шел первым, — дежурный бросил трубку мимо рычага и побежал навстречу. Он был бледен и встревожен.
— Вас ищут! — закричал он. — От Пинегина звонили. На седьмой взрыв, люди погибли!
Потрясенный Озеров вскрикнул, он схватил дежурного за плечи, тут же оставил его и кинулся к телефону, стал отчаянно вызывать шахту. Симак сперва метнулся за Озеровым, потом бросился за Мациевичем. Мациевич бежал по обледенелой скользкой дороге, не разбирая в сумраке уклонов и поворотов. Симак с трудом догнал его и схватил за руку.
— До шахты не добежишь! — крикнул он. — На таком морозе бежать — сердце не выдержит!
Мациевич, обернувшись, молча вырвался. Симак бросил взгляд на его искаженное лицо и не стал больше догонять. В стороне от подъемника стоял грузовик рудника, шофер дремал у руля — он, видимо, ожидал снизу каких-то грузов. Симак влетел в кабину и рванул шофера.
— Живо на седьмую! — распорядился он. — Крой по склону — на шахте несчастье!
Ошеломленный шофер торопливо разворачивал машину в обратную сторону. Озеров вскочил в кабину на ходу, ему пришлось бежать за машиной: Симак даже не услышал его криков. Озеров торопливо сказал:
— Точно ничего не известно, только несчастье крупное. Нижние горизонты отрезаны пламенем, связь не работает. Система вентиляции во многих местах разбита, те, кто и остался в живых, могут ежеминутно погибнуть. Петя, Петя, как же мы это допустили!
Он с отчаянием обхватил голову руками, весь трясся. Симак не повернулся в его сторону, он не отрывался от стекла — впереди, падая на льду, снова поднимаясь, бежал Мациевич. Симак приказал шоферу:
— Затормози, прихватим с собою. — Он, не глядя на Озерова, схватил его за плечо, встряхнул и сердито крикнул: — Ладно, Гавриил Андреевич, возьми себя в руки! Волосы рвать — дело нехитрое, нам людей спасать надо!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
В это утро Маша пришла на работу раньше всех. Она позвонила Синеву в маркшейдерскую. Он удивился — что случилось? Она ответила, улыбаясь:
— Вы не забыли вашего обещания? Сегодня я спускаюсь в шахту. Сможете вы меня сопровождать?
— Конечно, — заверил он. — Минут через двадцать приду, вы пока подготовьтесь.
Маша стала собирать материал и инструменты, необходимые для наблюдений: секундомер, дощечку, бумагу для дневника, заранее разграфленные и надписанные формы, набор карандашей, линейку и прочие мелочи. Все это в целом составило увесистый пакет, с трудом поместившийся в обычном спортивном чемоданчике. Комосов, забросив свои дела, с усердием помогал Маше укладываться. Его очень заинтересовало начатое ею исследование, он сказал с сожалением:
