Михаил Колесников - Алтунин принимает решение
Зазвонил телефон: какой-то агрегат вышел из строя. Срочно принимай меры!
Еще звонок: не завезли нужные материалы. И ты мечешься, проверяя и сравнивая нормативный запас материалов с фактическим. Иногда приходится в пожарном порядке составлять новый график.
Из таких моментов, или, как их называет Пудалов, "возмущений", и состоит твой рабочий день: словно играешь в азартную игру, где успех сменяется провалом, а провал успехом. Каждый удар парового молота отзывается в твоем сердце. Остановка машин без надобности, особенно простой гигантского уникального гидропресса ранят тебя глубоко и серьезно. Кажется, будто машины простаивают из-за твоей нерасторопности, неумения быстро принять решение. Нет ничего страшнее мертвой тишины машин.
Когда-то кузнец Алтунин допытывался у инженера Карзанова: для чего человек родится?
- А черт его знает, для чего, — отвечал инженер. — Не все, конечно, для великих дел. Кто-то должен заниматься и малыми делами.
Теперь Алтунин все больше и больше убеждался: человек родится для того, чтобы принять на себя свою долю ответственности за все, что происходит в мире. Если ты живешь бездумно, то вроде бы и не живешь вовсе, а существуешь.
Еще никогда ему не приходилось так много думать: успех работы большого рабочего коллектива постоянно зависит от руководителя, командира производства. Если ты в свое время не успел развить в себе способность к активному мышлению, к анализу, не научился сберегать свою энергию для достижения главной цели, — непременно растворишься в массе мелочей, утонешь в них.
С усмешкой вспоминал Алтунин институтского преподавателя психологии, молодого, розового, как бутон, кандидата наук Кукушкина, который внушал ему:
- Авторитарный, диктаторский стиль производства изживает себя. Авторитарный руководитель задерживает развитие коллектива и личности. У нас на производстве ценится демократический стиль руководства. Он наиболее типичен для нас. Будьте демократичны!
Хорошо давать однозначные рекомендации, если никогда и никем не руководил, а набрался мудрости только из книг. Жизнь производственного коллектива сложна, и тут все зависит от конкретных условий. Если нарушитель дисциплины садится тебе на шею, то стоит ли прибегать к демократическим средствам воздействия? Не лучше ли призвать его к порядку резко и решительно? Иногда полезно взять все в жесткие руки, чтобы пресечь безобразия, демагогию, расхлябанность...
Ты носишься с участка на участок, ища здесь разгадку всем загадкам, а потом после этих поисков, часто бесплодных, тяжело вваливаешься в кабинет, плюхаешься на стул и думаешь, думаешь, пока от напряжения не проступит на лбу пот...
Кира с испугом поглядывала на мужа: за несколько недель словно бы исчез прежний Алтунин - лицо потускнело и заострилось, вокруг глаз легли темные кольца, в жестах появилась вялость. Домой приходил полумертвый от усталости.
Однако на людях Сергей старался держаться молодцом.
Столкнувшись с парадоксами производства, он неоднократно уже пожалел, что учился все-таки недостаточно прилежно, наверное, что-то самое важное прошло на лекциях мимо его ушей. А скорее всего дело было в другом: мало кто из профессоров поспевал за жизнью - она ведь не стоит на месте, развивается. Если брать всю промышленность страны, то в ней свыше двух тысяч цехов и участков, изготавливающих поковки. Тут могут создаваться такие ситуации, какие профессорам и не снились. В действие приведены почти космогонические силы!
Алтунин здесь - ничтожно малая величина, и все же без его усилий, наверное, тоже не обойтись. Он не имеет права спокойно взирать на хаос в своем цехе, на своем заводе. Хаос, который притворился равновесием и выдает себя за устоявшиеся формы производственной жизни. Все эти недогрузки и авралы не только наносят вред государству, но и развращают рабочий коллектив: люди утрачивают чувство ответственности, чувство перспективы. А это страшнее всего. Без чувства перспективы человек словно утлый челн в бушующем океане.
А не теряешь ли ты, Алтунин, сам это чувство? В конечном-то итоге главное не в недогрузке цехового оборудования, не в простоях как таковых, а в том, что все это порождает в коллективе развинченность, необязательность, насильственно выключает человека из того режима, в каком можно наиболее полно проявить себя...
Всякие полумеры вызывали у Сергея раздражение. Он жаждал действия, но в новом своем положения чувствовал себя как бы со связанными руками. Его пока не ругали, не прорабатывали, все шло вроде бы так, как и должно идти. А сам-то Алтунин видел, что многое должно идти совсем иначе.
Комиссия по разработке плана повышения эффективности производства каждодневно напоминала ему об этом. Сведения поступали со всех участков, и Сергей изумлялся, как еще несовершенна организация сложного организма, именуемого кузнечным цехом. Возникало даже подозрение, будто Самарин умышленно загонял цеховые болезни вглубь, лавировал, выставляя напоказ все самое лучшее, прогрессивное: пресс-гигант, изотопы, манипуляторы и тому подобное. Создавался тем самым своеобразный фон благополучия и процветания, а на задворках тихо шло движение вспять: снижалась фондоотдача, повышалась себестоимость продукции, неимоверно возросло число вспомогательных рабочих, запятых преимущественно малопроизводительным ручным трудом, технологические маршруты сложны и запутанны- много времени тратилось впустую на получение производственного задания, технической документации, штампов, оснастки, на поиски нужной заготовки и доставку ее к рабочему месту.
Раньше Сергей как-то многого не замечал. А сейчас, когда ему пришлось заменить Самарина, глаз его обострился. Потери, потери, везде громадные потери!.. В цехе господствовала непокорная стихия, и справиться с ней лишь силой приказа не представлялось возможным. Требовалась сила ума. Требовалась выдержка. Требовалась мобилизация всего коллектива на борьбу за экономию в большом и малом.
Знакомясь с материалами комиссии, Алтунин испытывал моральное страдание. И чем больше он углублялся в эти материалы, тем сильнее страдал.
Вывод напрашивался сам собой... Кощунственный вывод! Требовалась большая смелость, чтобы сформулировать его. И Алтунин пока не решался на это, хотелось еще проверить, не ошибся ли в чем-то...
Сергея интересовали взаимоотношения Самарина с начальниками других цехов, но, несмотря на все старания, он так и не смог выяснить, каковы они. Тут имелась своя, отработанная годами "дипломатия", а Юрий Михайлович не просветил его на этот счет. Не успел.
Особенно много накопилось претензий к инструментальному цеху, и они оказались настолько существенными, что пришлось пренебречь дипломатией. Алтунин отправился к начальнику этого цеха Константину Петровичу Силантьеву с твердым намерением раз и навсегда все выяснить, обо всем договориться. Инструментальный цех велик, возможно, его начальник и не подозревает, сколько вреда приносят кузнецам инструментальщики. Ведь почти все штампы требуют трудоемкой и сложной доводки.
Так было всегда. Было! Но не должно быть. Инструментальный цех поставляет, по сути, брак. Почему кузнечный должен расплачиваться за него? Не экономнее ли доводку и испытание новых штампов проводить в самом инструментальном цехе? К тому же там это может быть осуществлено более квалифицированно. А в кузнечном цехе высвободится при том часть наладчиков и слесарей.
Алтунин не сомневался, что его доводы убедят Силантьева, и тогда не придется записывать в план повышения эффективности специальный пункт, как бы порочащий инструментальщиков. Лучше договориться по-доброму, без приказов сверху. Солидные люди должны вести себя солидно, без крика, без жалоб и взаимных обвинений, не противопоставлять один цеховой коллектив другому...
Сергей относился к начальнику инструментального цеха с почтением. Константин Петрович Силантьев был много старше его, приземист, широк в кости и всем казался человеком добродушным, свойским. Алтунина он тоже встретил по-свойски.
- Пришел? Рад, рад. Теперь мы с тобою должны дружить, прилаживаться друг к другу, склок не заводить, чтоб, значит, подчиненным не подавать дурного примера.
- Лично я, Константин Петрович, за политику взаимопонимания и уважения, — ответил на это Сергей.
- Ишь ты, дипломат! Выкладывай, с чем пришел.
- С мирным предложением. Чтоб уважение было прочным и взаимным, ваш цех не должен поставлять нам брак.
Добродушие мигом слетело с широкого лица Силантьева.
- Брак, говоришь! Какой брак? Мы брак не поставляем. Наш цех занимает первое место среди других цехов. О чем речь-то?
- Вести доводку и испытание новых штампов должны вы, а не мы. И еще об одном давайте договоримся, Константин Петрович: запасные штампы мы будем заказывать вам в исключительных случаях.
- Это почему же - в исключительных?
