Александр Попов - Выстрел с Невы: рассказы о Великом Октябре
Человек в кепке не слушал. Поднявшись на носках, он напряженно смотрел в сторону моста, ждал исхода перестрелки. Выстрелы у моста участились.
— Да… Крепко схватились… Пойдем, мамаша… Тебе куда? За мост?
— Туда… к мужу приехала. Муж у меня на Путиловском… кузнец…
— Ну, так ищи по новому адресу. Сегодня у всех новая профессия — Зимний гвоздить будем.
Человек в кепке провел Катерину проходным двором и посоветовал пробраться к квартире мужа через другой мост, который еще с вечера заняли красногвардейцы.
Катерина шла и шла. Часто встречались патрули, заставляли возвращаться обратно, колесить по переулкам. Катерина устала, продрогла, чемодан казался непомерно тяжелым.
Переулок вывел Катерину на какую‑то широкую улицу. Па торцовой мостовой толпилось много матросов, солдат, рабочих с ружьями и без ружей. Вдруг Катерина услыхала песню.
Посредине улицы шел отряд Красной гвардии. Молодые рабочие обмотались крест–накрест пулеметными лентами, за поясом торчали наганы, пожилые легко несли за плечами винтовки; карманы были туго набиты патронами.
Песню вели сосредоточенно, негромко, но сильно, и боевые памятные слова ее звучали в эту минуту особенно проникновенно.
Свергнем могучей рукоюГнет роковой навсегдаИ водрузим над землеюКрасное знамя труда!
Катерина выпустила из рук чемодан, забыла про холод, про моросящую водяную пыль и слушала, слушала. Ведь эту же песню мужики пели в деревне, после того как разделили землю помещика Репинского.
В толпе стало тихо.
— Хорошо путиловцы поют… С верой… — сказал кто‑то рядом с Катериной.
Катерина вздрогнула, и вдруг ей показалось, что в середине отряда шагает муж.
Она кинулась вслед за отрядом. Ну да… это он, Василий. Широкие плечи, примятый порыжевший картуз, пушистые усы…
— Вася! Василь Митрич… — крикнула Катерина. Она бежала вдоль тротуара, толкала людей чемоданом, пока не прорвалась через толпу к отряду. Но муж был уже далеко.
Неожиданно кто‑то ухватил ее за руку:
— Тетя Катя… —Это был подручный Василия по работе, живший с ним в одной комнате. — Что такое?.. Откуда?
— Миша… господи, что вы тут с Василием делаете?
— Гм… Зимний идем брать… революцию делаем…
— Ружья, ружья‑то зачем?
— Говорю ж, Керенского вышибать будем… А вот ты зачем здесь?
— К Василию приехала… Дело есть… Миша, да какие же вы солдаты с Василием?..
— Теперь все солдаты…
— Мишенька… Убьют же вас… — Катерина цепко ухватила Мишу за рукав.
Тот, заметив недоуменные взгляды соседей, разжал вцепившиеся руки Катерины и легонько оттолкнул ее.
— Тетенька… идите домой… я ж через вас с ноги сбился… идите!
Сквозь слезы Катерина видела, как Миша, обернувшись, кивнул ей головой, потом поправил пулеметные ленты на груди и выровнял шаг.
— Тоже за Зимний, мамаша? — засмеялся какой‑то матрос, ударившись коленкой о Катеринин чемодан.
— Она в распоряжении Смольного… —подхватил шутку другой матрос.
— Вы это оставьте… веселые, — подошел к матросам рослый бородатый солдат. — Видите, баба с колеи сбилась. Слушай, мать, куда тебе к дому‑то?
— За мост надо… К мужу из деревни приехала, а он…
— Как там у вас? — Солдат придвинулся ближе. — Сиротно?
— Муторно. Правды нет, хлеба нет…
— А земля, земля у кого?
— У кого земля? — вытерла Катерина слезы. — У кого была, у того и осталась — у помещика Репинского. И он, этот помещик Репинский, над нами же издевку устраивает: луга не косит, коров удойных на мясо бьет, рожь скотом травит: «Мое добро… я ему бог, я ему царь…» А у мужика сами знаете сердце какое…
— Ну… — торопил солдат.
— Именье и подпалили… рожь по едокам роздали… Землицу тоже по едокам.
Солдат повеселел лицом, поправил шапку, победно посмотрел на подошедших товарищей.
— Гоже… толково поступили, толково… Да вам же теперь жить не тужить…
— Жить бы можно, — вздохнула Катерина, —да вот бумагу из волости прислали — вернуть все добро помещику…
— Обратно? — поразился солдат.
— А не вернешь, карателей пришлют. В Родниках, говорят, мужикам за самоуправство каратели такое прописали… чище пятого года.
— Родники… это какого будет уезда? — быстро и глухо спросил солдат.
Катерина назвала уезд.
— Тверской губернии?
— Тверской.
Солдат вдруг торопливо начал свертывать папироску — бумажка на закурку оторвалась неровным клином. Солдаты кругом переглянулись.
Зазвучали отдаленные выстрелы. Начало смеркаться. Передали команду строиться. Бородатый солдат взял Катерину за плечи:
— Мамаша, на мост вот этим переулочком выбирайся. А у нас тут последний разговор будет с временными… Про все разговор… и о земле между прочим. — И солдат, зло вскинув на плечо винтовку, встал в строй.
Катерина долго провожала глазами уходящие к Зимнему отряды красногвардейцев и солдат, вытирала слезившиеся от холода глаза и шептала:
— Поговорите там, ребята, сурь- езно поговорите.
Перестрелка вдали стала чаще, злее.
Катерина не помнила, сколько времени проблуждала она по переулкам, а к мосту так и не могла пробраться.
Усталая, она присела у подъезда высокого, из серого камня дома.
Вдоль панели молодой паренек вел под руку пожилого человека и уговаривал его:
— Пусти винтовку‑то, Трофи- мыч…
— Обидно‑то как, парень… — жаловался Трофимыч, —Два раза всего и пальнул по юнкерам, и подбили меня, свинячьи дети…
Трофимыч вдруг покачнулся и всем телом навалился на паренька. Тот оглянулся по сторонам, заметил прикорнувшую у подъезда женщину и позвал:
— Тетка, помогай…
Катерина подошла.
— Миша, опять ты, — перепугалась она, узнав в пареньке подручного своего мужа. — Кого это постреляли? Васю?..
— Жив Вася… Трофимыча юнкера подбили.
Вдвоем они донесли раненого до подъезда, положили на ступеньки. Катерина наклонилась.
Трофимыч глухо мычал от боли.
— В дом бы внести… — вслух подумала Катерина.
— Далеко дом, верст пять… кровью изойдет…
— Да вот дверь… стучи…
Миша смущенно оглядел высокий подъезд, тяжелую резную дверь, массивную литую ручку.
— Стучи, стучи… худо ж человеку. —Катерина заметила нерешительность Миши и осердилась: — Тоже «революцию делаю»… И зачем тебе ружье дали? — Она поднялась и постучала в дверь кулаком.
Долго не открывали.
Тогда, осмелев, Миша грохнул в дверь подбитым подковками каблуком.
Дверь наконец приоткрыл дряхлый седой швейцар и заявил, что пускать никого не велено.
— Именем революции… — высоким срывающимся голосом крикнул Миша и потянул дверь к себе. — Открывай, открывай!
Вдвоем с Катериной они внесли Трофимыча в переднюю, положили на диван.
Катерина раздобыла воды, достала из чемодана холщовое полотенце, что везла Василию, скоро и ладно сделала перевязку.
Трофимыч слабым голосом бормотал:
— Вот жалость какая… подбили… — Потом забылся.
— А ты нишкни… всех не побьют… там еще Василий мой… — утешала Катерина и, заметив с беспокойством заглядывающего в окно Мишу, кивнула ему:
— А ты ступай… доделывай дело‑то… Я покараулю тут.
— И то, тетя Катя, — обрадовался Миша, взял Трофимычеву винтовку и шагнул к выходу. От двери строго погрозил стоящему в углу швейцару: —Ты наших тут не обижай… Я еще вернусь.
Катерина сидела у изголовья Трофимыча, думая о Василии, Мише, бородатом солдате с улицы, о всем сегодняшнем редком, незабываемом дне.
Незадолго до полуночи «Аврора» ударила по Зимнему. Загрохотали пушки с Петропавловской крепости.
— По дворцу бьют, — перекрестился швейцар и дрожащими руками принялся затягивать окна шторами.
— Погоди завешивать‑то, —припала Катерина к окну.
…Далеко за полночь Миша привел Василия.
— Гляди и радуйся… Красная сестра милосердия. —Он показал на Катерину.
Катерина обмерла, потом, вскрикнув, кинулась мужу на грудь:
— Шивой… Вася… целый?
Василий засмеялся, обнял жену.
— Ну, Катя, поцелуемся… с праздничком тебя… каюк Временному…
— С утра до тебя добираюсь, Вася, — пожаловалась Катерина. — С ног сбилась… Я к тебе от мужиков… с поручением. Да ты проголодался, поди?
Катерина выложила на стол рыбу, хлеб.
— Те–те… А рыбка‑то знакомая, — испробовав рыбы, удивился Василий, — Да ведь это ж карп из архирейского озера. Каким это манером, Катя?
— Да уж таким. Позабрали мы озеро…
— И правильно сделали. Ну, а землю?
— И землю… Мне, Вася, лошадь с барской конюшни выдали — сытую, холеную; Лукашке, брату, плуг достался… Вот опасаемся только, как бы каратели не понаехали… В Родниках мужикам за самоуправство они такое прописали…
