Роман Ким - Девушка из Хиросимы
— Ой, это не за рисом… — пробормотала за спиной Сумико жена Кухэя и спросила проходившую мимо старушку: — Что случилось?
Та показала в сторону площадки:
— Из города приехали какие–то госпожи…
Жена Кухэя схватила кулек и, взвалив его на плечо, поклонилась дяде Сумико.
— Прости, Куни–сан, за беспокойство… нашумела я…
Она быстро вышла. Дядя пошел вслед за ней и вскоре вернулся вместе с пожилой женщиной, густо напудренной, в красной шляпке, красном пальто и зеленых туфельках. Она остановилась у порога, продолжая разговор:
— …прежде всего определим, какая группа, кровь не у всех одинаковая. У вашей девушки, например…
Дядя Сумико что–то сказал, прикрыв рот рукой. Дама посмотрела на Сумико.
— А после приезда сюда не проверяли?
Дядя подошел к алтарику, достал из нижнего ящичка узелок с амулетами и вынул оттуда жетончик, который Сумико получила в Хиросиме. Дама поднесла жетончик к своему лицу и пошевелила длинным напудренным носом, как будто обнюхивала жетончик.
— Надо непременно показаться врачу. Болезнь может начаться в любое время… В городе находится штаб военной базы, и надо явиться туда в отдел медицинской службы, там врачи…
Сумико мотнула головой.
— Я не пойду к ним, — сказала она. — Боюсь.
Дама улыбнулась, сложив губы бутончиком, и кивнула головой:
— Но к врачу все–таки надо сходить. Если не к ихнему, то к японскому.
Она вытащила из красной кожаной сумочки книжечку и авторучку, выдернула листочек и, написав на нем что–то, передала дяде Сумико.
— Пусть девушка сходит в город к доктору Ари–мицу по этому адресу. Я ему скажу, и он бесплатно осмотрит и даст лекарство. А потом девушка придет к нам, 'в Общество помощи детям… это в том же пере* улке. Я помогу устроиться на какую–нибудь работу. — Она скользнула взглядом по закопченному потолку и изодранным цыновкам на полу и поднесла платочек к носу. — Сейчас у всех трудная жизнь…
Дядя закивал головой:
— В прошлом году пришлось отдать арендованный участок обратно… и теперь перебиваюсь поденщиной. — Он провел рукой по затылку и смущенно хихикнул. — Туговато приходится.
Дама внимательно разглядывала Сумико. Потом снова сложила губки и улыбнулась.
— Девушке лучше служить в городе. Наше Общество помощи детям дает рекомендации. Можно устроиться прислугой в хорошем доме, например у иностранцев. Там хорошо кормят. При нашем обществе имеются двухмесячные курсы английского языка. — Дама повернулась к дяде. — Пошлите девушку к доктору Аримицу, потом придете вместе ко мне и после заключения контракта получите вполне приличную сумму. До свиданья.
Она вышла, постукивая каблучками, вместе с дядей.
Из–за плетня со стороны соседнего дворика показалась круглая, как луна, физиономия Инэко. Она быстро затараторила:
— К нам тоже приходила эта… — она сложила губы бутончиком и прищурила глаза. — Сейчас ходят по домам и уговаривают всех сдавать кровь. Все пошли гуда, на площадку. А меня не пустили… вчера я ходила к Яэтян, а потом пошли в одно место… — она быстро заморгала, — и я вернулась поздно, и мне попало…
За плетнем послышался голос дяди Сумико. Инэко исчезла. Дядя Сумико стал разговаривать с матерью Инэко, подошедшей к плетню. Дядя сказал, что на площадке расставили столики и приехавшие из города врачи и сестры милосердия стали предлагать всем сдать кровь, но никто не согласился. Тогда толстая женщина в шляпе с желтым пером объявила, что за кровь будут платить, но надо сперва дать кровь на пробу, а через несколько дней они приедут опять и купят у тех, у кого кровь окажется подходящей. Несколько человек дали кровь на пробу. Всех рассмешила слепая бабушка Оцуру. Врач сказал ей, что у старух не берут кровь, а она сказала, что умеет плести корзины не хуже молодых, и стала просить, чтобы у нее взяли немножко, хоть за полцены.
— А в Старом поселке были? — спросила мать Инэко.
Были, но там парни подняли шум перед управой, прибежали чернорабочие с дамбы, чуть не подрались с полицейскими. Никто не дал крови. Сейчас ездят по всем окрестным деревням.
Как только дядя вошел в дом, Сумико сказала:
— Я не пойду к доктору… страшно…
К доктору Ари–мицу все–таки надо сходить. Эта госпожа обещала сказать ему, и он осмотрит бесплатно. Пойдем вместе. А к этой госпоже не пойдем, у нее морда хитрая.
Сумико улыбнулась:
— А я подумала, дядя хочет продать меня.
Лучше сдохну, чем сделаю из тебя панпан–дев–ку. — Он топнул ногой. — Не болтай ерунду!
Он вытащил из–за пояса листочек, который ему дала дама.
— Вот адрес лечебницы Аримицу. Запомни.
■— Эту улицу знаю, — сказала Сумико. — Там музей, в позапрошлом году нас водил туда учитель. А около музея сквер с поминальным столбом, и там начинается этот переулок. Найду.
Дядя порвал листочек и, подойдя к алтарику, спрятал жетончик в ящичке.
2
В долине у южного подножия Каштановой горы уже совсем не осталось хвороста. Туда ходили из всех трех окрестных поселков и рылись в песке, но, кроме прогнивших сучьев, уже ничего не находили. Собирать хворост на Каштановой горе было нельзя: лес принадлежал господину Сакума. Поэтому многие ходили в лес за школой. Когда–то в этом лесу водились обезьяны, и его прозвали Обезьяньим лесом. Пока он принадлежал казне, там можно было свободно собирать валежник, но в прошлом году этот лес купил какой–то подрядчик. Новый владелец поставил вокруг леса столбики. Однако местные жители ходили в лес попрежнему, пользуясь тем, что там не было охраны.
Сумико медленно шла за дядей, опираясь на бамбуковые грабли. Они несли вязанки хвороста — дядя на спине, а Сумико на голове. Дядя сказал, что ему надо зайти в усадьбу, и приказал Сумико итти прямо домой.
На краю поля отца Инэко сидел Таками, окруженный детьми. Он стругал перочинным ножиком тростниковые палочки, делая из них свистульки.
— Не так держишь. — Таками взял у одного мальчика свистульку и приложил к губам. — Вот так. Надо боком приставить, а ты держишь, как флейту. У флейты должны быть четыре дырки с одной стороны и одна с другой. И она должна быть длиннее.
Он стал наигрывать на дудочке. У него получалось очень хорошо. Вернув мальчику дудочку, он пошел за Сумико.
— Простите, что в тот раз… наговорил всяких вещей. Вы не рассердились?
Нет… — Сумико посмотрела в сторону дяди, он шел к воротам усадьбы не оглядываясь. — А вас дети любят…
Таками тихо рассмеялся.
— Сперва дразнили, даже бросали камни, — думали, что я сумасшедший. А теперь мы подружились.
Мне лучше всего с ними… Мой любимый поэт Исикава Такубоку в одном стишке написал, как он в минуту безысходной скорби пошел на берег моря и стал играть с крабиками. А я вместо крабиков играю в свистульки с детишками.
Они подошли к калитке дома Сумико.
— Вы учитесь где–нибудь? — спросила Сумико, отвернувшись.
Я на юридическом факультете Киотоского университета. — Он усмехнулся. — Только смешно изучать всю эту юриспруденцию, она ничего не стоит. К чему учиться, если мы все снова стали дикарями? Один модный французский писатель сказал о Хиросиме: «Машинная цивилизация ныне вступила в последнюю стадию варварства». Пикадон в течение одной секунды просветил меня так, словно я прочитал сто тысяч книг по философии. Англичане говорят: «Из лайф уорс оф ливинг?» — «Стоит ли жизнь того, чтобы жить?» Пикадон дал мне исчерпывающий ответ на этот вопрос. В то утро произошло то, что неизмеримо страшнее гибели сотен тысяч человек. В то утро испепелилась мораль человечества…
К нему подбежала маленькая девочка с гноящимися глазами и потянула его за рукав пиджака:
— Дяденька, и мне сделай!..
Сейчас сделаю, иди туда. — Он ласково погладил ее по головке. — Люди выдумали пикадон, и они должны понести наказание…
Пикадон сбросили аме, — сказала Сумико.
Не важно, кто именно — американцы или португальцы… Важно то, что это сделали люди, а не другие живые существа, населяющие земной шар. Виноваты люди — и больше никто. Стыдно быть человеком, и поэтому…
Сумико перебила его:
— Больше не будут бросать.
Будут непременно, — он решительно кивнул головой. — В небе над Хиросимой началась цепная реакция, которая теперь никогда не кончится и будет вызывать все новые и новые взрывы. Пикадоны теперь будут повторяться так же, как повторяются землетрясения и тайфуны. Будущее человечества — это огромное радиоактивное облако. И в этом облаке исчезнет наша проклятая планета.
Он вздохнул и, вытащив из кармана огрызок сигары, сунул ее в рот. Сумико открыла калитку и поклонилась ему. Он положил руку на калитку.
— Простите, я опять наговорил всякой всячины… С другими людьми не поговоришь обо всем этом. Они же не испытали… а мы понимаем друг друга. Судьба у нас одинаковая, мы обречены и должны примириться с этим…
