Анатолий Знаменский - Иван-чай. Год первого спутника
Операция закончилась в десять минут. На этот раз Глыбин почему-то не вступился за соседа.
Когда Обгон исчез, никто не попытался обсудить происшествия: оно вошло в привычку. А милиции в поселке не было. Только Сто двадцать, укладываясь спать, зло сплюнул:
— Одно слово — лес… Закон — тайга, начальник — Шульга.
И, закрывшись одеялом до подбородка, добавил:
— Сюда не новых начальников нужно, а угрозыск с собакой!..
4. ЭТО И ЕСТЬ РАЗВЕДРАЙОН…
В пути Николай мог по достоинству оценить работу, уже сделанную людьми до его приезда.
Они проломились с топорами сквозь тайгу на сто с лишним километров, но это была лишь половина дела. Нужно было построить лежневую времянку — выстелить сто тридцать тысяч метров трассы тонкомером и жердями, чтобы к Пожме можно было проехать не только зимой, но и летом, не рискуя утопить трактор в чарусе. Они построили полтора десятка мостов через речки, ручьи и бурливые по весне суходолы. Попутно пришлось срезать сто тысяч кубометров грунта на косогорах и насыпать пять километров дамб. Это была адская работа, и ее сделали триста шестьдесят человек — народ, именуемый в управлении коллективом Верхнепожемского участка.
Но они не успели к зиме построить себе хорошего жилья, не протянули нитку телефонной связи, у них пока не было электричества. Движок и генератор, упакованные в ящике, ехали сейчас где-то в колонне.
Они не успели построить буровых вышек, не начали главного — бурения скважин. И поэтому никого не удивляло сделанное. Им говорили: надо сделать еще то-то и то-то, нужно пережить зиму в дырявых бараках, нужно дать нефть и газ — страна, охваченная пожаром войны, требует…
В колонне было одиннадцать тракторов — весь транспортный резерв северного комбината. За каждым трактором ползло по два санных сцепа. На санях громоздились буровые трубы, паровые котлы, дизеля, цемент. Дорожный настил коробился и трещал под гусеницами и тяжким грузом. Две бригады буровиков — сорок человек — поочередно шли за колонной, чтобы наскоро восстанавливать развороченную времянку. Отставшим предстояло идти пешком, колонна не могла ждать…
Николай стоял на переднем тракторе — трактор был без кабины, — придерживаясь рукой за подлокотник сиденья, жадно смотрел вперед, на белую ленту просеки, стиснутую лесным завалом, сугробами снега.
Трактористка, девушка с плоским безбровым лицом, из северянок, в комбинезоне поверх ватной стеганки и в промасленной ушанке, держалась из последних сил. Хорошо еще, трактор работал исправно. Лишь изредка трактористка прихватывала фрикцион или головку акселератора, и машина, послушно занося радиатор, ползла дальше.
Вторые сутки шли тракторы.
На толстой, бородатой елке, накренившейся к дороге, Николай заметил засеку. На ней кособоко теснились цифры, написанные по мокрому химическим карандашом: «ПК—1230».
— Четыре километра дороги осталось? Дальше целиной пойдем? — закричал Николай в самое ухо трактористки.
— Шесть! — обернулась она, и Николай больше по движению губ понял возражение.
— Дорога — только до сто двадцать седьмого? — снова прокричал ей Николай, доверяя сведениям, которыми его снабдили в управлении.
Она отрицательно покачала головой:
— Позавчера было! Теперь до поселка вымостили. Здесь цифры каждый день растут, слышите? Дорогу ведь наш Опарин строит, слыхали, наверно… — Слова ее растворились в грохоте трактора, шедшего на подъем.
Место, которое так хотелось увидеть Николаю, открылось внезапно, под вечер.
С гребня горы лежневка стремительно скользнула вниз, потом подалась вправо и ушла во мглу к речной пойме. И в самом конце ее Николай рассмотрел в сумерках черные крыши бараков, снежные холмы, из которых курился дымок, — палатки. За бараками торчали нагие стропила недостроенных домов. Отсюда, издали, строения казались спичечными.
«А ведь это называется отныне разведрайоном!» — с чувством удивления и тревоги подумал Николай.
В поселок приехали затемно. Едва трактористка выключила мотор, неизвестно откуда, словно из-под сугроба, вывернулся кривоногий прыткий мужичок в распахнутом кожушке. Полы кожушка трепыхались и тоже спешили куда-то вместе с хозяином.
Припадая на левую ногу и опираясь на толстую палку, окованный конец которой пронзительно взвизгивал на снежной дороге, старичок подбежал к Николаю:
— Вы начальник участка? Ждем, давно ждем… Здравствуйте! — и сунул ему свою горячую, суховатую ладонь. Рука была на редкость тверда. — Десятник-вышечник… Шумихин. Пока исполнял должность старшего, — представился он. — Полагается в таких делах рапорт, но сейчас особо рапортовать не приходится — ночь. Одна бригада в ночную смену, правда, вкалывает. Котельную у речки строим по экстренному заданию… А сейчас всех придется на разгрузку выгонять.
Николай не был так уж чуток на ухо, но заметил, что даже речь старшего десятника чем-то сильно напоминает речь парня из гостиницы.
— Да, разгрузить нужно все побыстрее, через два-три часа тракторы пойдут обратно, там их ждут! — сказал Николай. — Попутных грузов нет?
— Грузов нет. Есть трое больных: у одного воспаление легких, у двух цинга вроде бы. Их отправим.
— Домик на санях придется, видимо, отдать?
— Будка самим нужна. В кабины сядут, спальные мешки дам, — возразил старший десятник.
— С температурой люди?
— А кто их знает! Лекпома надо спросить.
Николаю что-то не понравилось в ответе Шумихина. Он кашлянул, сказал по возможности мягче:
— Будку, по-моему, нужно отдать. Сами перебьемся как-нибудь!
— Слушаюсь! — с неожиданной готовностью согласился Шумихин, и Николая удивила эта готовность.
Шумихин вызвал бригадиров, работа закипела.
Подошел огромный человек в шубе и натянутом на нее брезентовом плаще — буровой мастер Золотов. Едва шевеля застывшими губами, спросил наугад сразу Шумихина и Николая:
— Куда двигать? Место определяйте людям.
Шумихин еще раз придирчиво оглядел разгрузку и быстро заковылял в сторону бараков. Николай и Золотов пошли следом.
Из темноты выступил недостроенный дом без крыши. Его-то и отпер Шумихин, пропуская в темные сени спутников.
— Заходите, не бойтесь, чердачное перекрытие готово, окна вставлены, и печку недавно сложили. Заметьте: первая кирпичная печь у нас!
Он вошел последним, зашуршал во тьме спичками, засветил. Сообща отыскали на подоконнике лампу.
Николай и Золотов огляделись. Бревенчатые стены были хорошо выстроганы, кирпичная, неоштукатуренная печь, словно сеткой оплетенная швами кладки, жарко натоплена. Под низким потолком скопился нежилой запах смолы, мокрых опилок, талого снега. На полу мокро.
— Тесновато будет… — по-хозяйски прикинул Николай. — Какие еще есть помещения?
— Везде набито под завязку. Тут же есть вторая комната с отдельным ходом. Потом еще избушка, вроде охотничьей, на два человека. Там — я и завхоз. Думаю выселиться сюда, а вам вымоем ту хибарку.
— Обо мне потом, — сказал Николай. — С нами две девушки, им обязательно отдельный угол нужен.
Золотов грустно осматривал комнату: двадцать человек сюда вместить было невозможно.
— Придется двухъярусные кровати, — подсказал Шумихин. Для него, как видно, не существовало в жизни никаких затруднительных положений.
А бурового мастера такая перспектива возмутила.
— Здравствуйте! — недовольно сказал Золотов. — Не ползали еще по этажам, над головой друг у друга! Крыша не готова, мы вселяемся, и все равно человеческого места нету! К чему вся эта спешка, товарищ начальник? Сами себе на пятки наступаем. Явись мы на неделю позже, — гляди, и жилье было б готово…
Николай поддержал Шумихина:
— Явись мы сюда лет через пять — здесь трамваи будут ходить, и милиционеры в белых перчатках…
— Вы решительно надеетесь на месторождение? — угрюмо спросил Золотов.
— А вы что, не верите в здешних геологов? — удивился Николай.
— Геологам, положим, верю. По роду работы. Но бурение на Севере — это картежная игра. Недобор и перебор…
— Вы давно на Севере?
— Не привык еще… Да и привыкать трудно. Я узнал, эти девицы будут у нас коллекторами?
— А что? Дурная примета? — усмехнулся Николай. Он знал о причудах старых буровиков.
— Я не суевер, — хмуро отвечал Золотов, — а все же от женщин в бригаде отказываюсь!
Николай только рукой махнул — он не мог принять всерьез этих слов. А Шумихин не выдержал.
— Не нравится, значит, квартира? — со злой иронией спросил он. — Напрасно вы волнуетесь, товарищ! Ваш брат буровик на все готовое привык являться! А мы с Опариным в конце октября прорубились сюда с топорами и нашли у речки столб с дощечкой: «Поселок ВПУ». А поселка никакого нет — снег, зима с ветерком. Сифонит за милую душу… На дощечке, внизу, какой-то шутник из топографии написал: «Спасайся, кто может!» Ночей семь под открытым небом! В крутояре у речки подрыли пещерку, а сверху пробили дыру — это была печка, если хотите знать… И, доложу вам, днем без жилья вполне легко обходиться, в работе жарко. Ну что касается ночи — вопрос другой. Точно как на фронте, только обстрела нет и костры разводить не возбраняется. Так-то, дорогой товарищ… А сейчас — куда-а! Пять домов готовы, два достраиваем, дорога опять-таки действует, обсадные трубы на месте, арматура, — жить можно!
