Касымалы Джантошев - Чабан с Хан-Тенгри
Темирболот взял из ее рук ребенка, передал Жанаргюл.
— Скорее иди, храбрый джигит, — сказала Айсулуу и, взяв его под руку, повела к дому.
Люди, сбежавшиеся на пожар, понемногу стали расходиться. Пламя потухло. Кое-где дотлевали головешки, голубой дымок, клубясь, улетал ввысь.
Подняв воротник и закутав голову шарфом, Эшим неподвижно стоял у пепелища. Ему представлялось, что сгорел не только дом Калыйкан, сгинула она сама — злая, сварливая женщина, утопившая совесть в водке, порожденье прошлого… Сгорела клеветница, которая умела многим делать больно, всех ненавидела, не могла жить спокойно, не задевая других…
Но Калыйкан, живая, невредимая, стояла неподалеку от Эшима. Она восприняла пожар по-своему. Ей чудилось, что несчастье — дело рук ее заклятого врага; этот человек, враг, скрытый от нее дымом, исчезает, захватив с собою остатки ее имущества… Ей теперь и в голову не приходило, что она сама виновница своей беды. Ведь с самого утра, приложившись к бутылке, она плохо понимала, что делает. Ей надо было кого-то винить… Но кто же виновен? Пока ей это не было ясно. Ну, а если злоумышленник обнаружится?! Тогда она всем скромникам покажет!
6
В аиле все были уверены, что Калыйкан сама подожгла свой дом. Разозлилась на то, что ее выгнали из колхоза, устроила пожар, и теперь все у нее окажутся виноватыми! Но многие возражали: ни на кого свалить вину ей не удастся — старик Ашым видел сам, как она поджигала… Другие утверждали, что и бригадир был тому свидетелем — Эшим будто бы выходил в это время из дома Калыйкан.
Никто ей не сочувствовал. Наоборот, некоторые злорадствовали: так, мол, Калыйкан и надо! На многих она клеветала, всем желала зла, пусть теперь расплачивается! Пусть дрожит от холода…
— Надо было ей самой сгореть! Вот Темирболоту теперь худо! Говорят, навсегда останется калекой! Ожоги на руках не заживают, и на лице нет живого места!
— Чудак! Сам виноват! Зачем полез в огонь?
— Как это «зачем полез»? Белек и Олжобай в горящем доме спали! Темирболот пробрался через окно… Пока ребят разыскивал, бак с керосином взорвался!
— Одежда Темирболота, когда он Олжобая из огня выносил, вся пылала! Едва водой затушили!
— А Калыйкан-то про Темирболота сплетни распускала, проклинала его всячески. И Белек его дразнил. Да и он Белека ненавидел! И как это могло случиться, что из-за них Темирболот в огонь полез?!
— Что бы вы ни говорили, со стороны Темирболота это геройство! Он ведь и Белека и Олжобая от смерти спас! Только бы у него самого все прошло, следов не осталось!
В аиле много толковали и о сгоревшем доме Калыйкан и о геройстве Темирболота.
Айкан очень беспокоилась, что Айсулуу по молодости и неопытности станет «не так лечить» Темирболота.
Чтобы ее успокоить, Айсулуу и Жанаргюл съездили в Пржевальск и привезли известного врача. Тот осмотрел ожоги Темирболота и определил: ничего опасного. Айсулуу все делала как надо. Необходимости помещать пострадавшего в больницу нет. Ухаживают за ним дома правильно.
Врач объяснил Айсулуу, как продолжать лечение, и уехал.
Но Айкан не успокоилась. Ей показались подозрительными какие-то непонятные слова, сказанные врачом Айсулуу, настораживало перешептывание односельчан, приходивших навещать Темирболота. Ни о чем другом, кроме болезни сына, она думать не могла. Эта забота преследовала ее, как загнанную косулю пуля охотника. То она видела своего Темирболота с изуродованным шрамами лицом, то представляла себе его без рук.
«Айсулуу, Жанаргюл и городской врач, видимо, меня обманывают, хотят успокоить… Если лицо Темирболота останется обезображенным, а вместо рук будут культяпки, что тогда делать?» И Айкан заливалась слезами…
По обычаю, люди приходили, чтобы выразить сочувствие. И кто только не побывал в доме Айкан! Ведь не скажешь же: не приходите, не расспрашивайте меня о здоровье моего сына. Зайдут, посмотрят на Темирболота и уходят.
Темирболот понимал, что мать не находит себе места…
Как только он почувствовал себя лучше, молодой джигит приподнял забинтованную голову с подушки и добрым, веселым голосом сказал:
— Мать! Зачем волнуешься? Я почти здоров, через несколько дней сниму повязки. Все заживет. Даже царапинки не останется.
— Да будет так, родной ты мой!
Айкан целовала сыну глаза, руки. Чтобы приободрить Темирболота, она посмотрела на него влажными от слез глазами и через силу улыбнулась.
— Здравствуйте, тетя Айкан! — сказала Айсулуу, неожиданно входя в комнату. Она взглянула на Темирболота. — Ну, джигит, как поправляешься?
— Здравствуйте, сестра Айсулуу! Мне хорошо. Вот только мать мешает выздороветь окончательно. Она все волнуется, не верит, что я поправлюсь, — лукаво подмигнув Айсулуу, проговорил Темирболот.
Айсулуу недовольно поморщилась. Она с неодобрением поглядела на Айкан, тяжело вздохнула.
— Если твоя мать мне не доверяет, то она должна верить опытному врачу. Ну, а если и ему она не верит, то не буду больше ей сочувствовать, — обиженным голосом сказала Айсулуу. — Ну, джигит, а теперь разреши посмотреть твои ожоги…
— Пожалуйста, сестра!
Айкан было неловко, что сын выдал ее затаенные мысли. Глядя на Айсулуу, Айкан думала: «Милая моя, тебе еще не довелось испытать, как ноет материнское сердце, а когда доведется, то поймешь меня. Ведь сердце матери всегда замирает в тревоге: как бы с сыном чего не приключилось!»
Айкан не сказала этого вслух, потому что и это и многое другое она уже высказывала Айсулуу раньше, пока та перевязывала раны Темирболота. Айсулуу заходила к ним в дом раза по три-четыре в день и терпеливо выслушивала все, что ей говорила Айкан. А та вспоминала страшные случаи: красивая девушка Алыйман была изуродована, когда взорвался примус, а мальчик Бедал случайно упал лицом в пылающий очаг и теперь обезображен на всю жизнь…
Айсулуу напоминала ей случаи благополучного исхода лечения ожогов. Но Айкан не верила утешениям и не переставала плакать.
На этот раз, когда Айсулуу стала разбинтовывать голову Темирболота, Айкан не отвела взгляда. Раньше Айсулуу в таких случаях говорила: «Тетя Айкан, пожалуйста, не смотрите! Когда заживет, я вам сама покажу…» — а сегодня промолчала, хотя видела, что мать следит за ее движениями.
— Ой, Айсулуу!.. — вдруг вскрикнула Айкан, схватив сестру за руки.
Айсулуу сердито отстранила Айкан.
— Не трогайте меня! Если будете мешать, то немедленно отправлю Темирболота в больницу.
— Мать! — заговорил Темирболот.
— Ладно, не буду… — прервав сына, сказала Айкан, заплакала и вышла в кухню.
Айсулуу посмотрела ей вслед и вздохнула.
— Не обижайтесь, сестра! — взволнованно заговорил Темирболот. — Мать моя нервная. Она очень тревожится, когда я болею. Может, это оттого, что нет в живых отца — мы с нею только вдвоем. Но ничего, если вылечусь, она успокоится. Скажите, сестра, ведь ничего, если останутся небольшие шрамы? Мать места себе не находит — так волнуется. А что волноваться? Это произошло не из-за шалости. Помогал спастись своему товарищу с братишкой. Значит, она должна радоваться и гордиться. Правда, а? Ну, даже если останутся шрамы, что из этого? Разве люди со шрамами на лицах не живут? Разве не так?
На все вопросы Темирболота Айсулуу отвечала кивком головы.
— Хотя бы эта Алыйман, — продолжал Темирболот, — про которую рассказывала мать. Какой она чудесный человек!.. Правда, лицо у нее обезображенное, надо к нему привыкнуть. Но зато какая Алыйман добрая, как хорошо она работает. Как умеет учить других. Я еще не видел такой умницы, как она. Многие говорят: «Айкан — умная женщина». Но Алыйман умнее моей матери. Она и в работе сноровистее. Чье звено лучше других работает в поле? Алыйман. Чье звено превысило в три раза план сдачи мака? Алыйман. Кто награжден тремя орденами и двумя медалями? Алыйман. Чье звено всегда получает премию? Алыйман. Чье звено хвалит председатель?
Алыйман. Я два года подряд работал рядом с тетей Алыйман. Она меня не только работать учила — помогала разбираться в людях. После ее слов многое оказалось простым. Я читал одну хорошую книгу и запомнил меткие слова. Если посвятить их Алыйман и Калыйкан, то получится так: чем прозябать тысячу лет и не иметь права взглянуть людям в глаза, как Калыйкан, лучше прожить всего один день, радостно, как живет Алыйман, — закончил Темирболот и хотел было улыбнуться.
— Постой! — сказала ему Айсулуу. — Я тебя предупреждала: не смейся, не раскрывай широко рта. Сейчас обожженная кожа покрывается коркой. Если где-нибудь она лопнет, начнется кровотечение, а на месте трещины останется шрам.
Темирболот согласно кивал головой, как бы давая обещание строго выполнять все советы Айсулуу.
— Вообще-то уже все хорошо, — продолжала Айсулуу, ловко орудуя бинтом. — Если ты будешь осторожен, то лицо скоро заживет и шрамов не останется. У тебя кожа оказалась крепкой, видно, тебя долго купали в соленой воде, когда ты родился!
