Аркадий Львов - Двор. Книга 2
На девятое мая был назначен День Победы. Товарищ Сталин выступил с обращением к народу. Вечером, перед салютом, Иона Овсеич собрал жильцов во дворе под открытым небом и прочитал обращение еще раз, чтобы не только мы, не только наши дети, но и наши внуки и правнуки запомнили навечно слова вождя всех народов и гениального полководца товарища Сталина:
— Наступил великий день победы над Германией… Великие жертвы, принесенные нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряженный труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь отечества, — не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вдовая борьба славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией. Отныне над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами.
Люди опять поздравляли один другого, обнимались и целовались с такой силой, как будто не виделись тысячу лет. Тося Хомицкая ушла к себе домой, Котляр побыл немножко и тоже ушел, а с Диной Варгафтик вдруг началась истерика, она подымала над головой руки и просила своего Гришеньку, чтобы он с того света посмотрел, как радуются люди.
После салюта Оля Чеперуха подошла к Ионе Овсеичу и просила объяснить: товарищ Сталин сказал, что в Европе война кончилась и будет мир, а про Дальний Восток не сказала ничего; получается, немцы капитулировали, а японцы — нет.
Иона Овсеич положил руку на плечо, крепко прижал к себе Олю и ответил: да, немцы капитулировали, а японцы — нет, но здесь уже не стоит вопрос, кто кого, здесь вопрос исключительно времени. Оля сказала, что время нас не должно волновать, пусть американцы и Черчилль воюют сами, а мы им откроем второй фронт, как они нам открывали.
Товарищ Дегтярь улыбнулся: по-своему Оля Чеперуха права, мы не американцы и не Черчилль.
VI
Двадцать третьего августа Квантунская армия, в составе которой японцы имели тридцать одну пехотную дивизию, одиннадцать бригад, в том числе две танковые, капитулировала. В плен было взято пятьсот девяносто четыре тысячи солдат и офицеров, тридцать тысяч японцы потеряли убитыми, Красная Армия заняла Маньчжурию и крупнейшие города Мукден, Чанчунь, Порт-Артур, Гирин, Харбин, а также Северную Корею с городами Юки, Расин, Сейсин, Гензан.
Второго сентября, когда диктор прочитал обращение товарища Сталина к народу в связи с победой над империалистической Японией, этого дня народы России ждали сорок лет, начиная с 1905 года. Иона Овсеич лично, Клава Ивановна и многие жильцы дома зашли к Оле Чеперухе, чтобы поздравить ее особо: из всего двора один Зиновий Чеперуха участвовал в войне с японцами.
Оля целовалась с каждым в отдельности, вытирала губы и опять целовалась. Потом все ушли, остались только Иона Овсеич и Клава Ивановна. Оля заварила крепкий чай, положила на стол шесть кусков сахара и кило хороших яблок. Клава Ивановна дала от себя в подарок две бутылки с наливкой — абрикосовую и вишневку, Иона Овсеич только разводил руками: не успела закончиться война, а люди уже пируют, как до, войны. Выпили по стопке, Иона Овсеич немножко разбавил водой, Оля сказала, ради такого случая надо пить в чистом виде, и вдруг расплакалась.
— Ну, Чеперуха, — Иона Овсеич весело хлопнул рукой по столу, — кто был прав насчет Японии: ты или я! Если бы сделали по-твоему, сегодня американцы хозяйничали бы в Маньчжурии и Корее, реставрировали капиталистические порядки и поставили бы Красную Армию Китая в архитрудные условия.
Оля продолжала плакать и призналась, что у нее тяжело на сердце, как будто в эту минуту что-то произошло с Зюнчиком.
— Оставь свои забобоны! — сказала Клава Ивановна. — Человек должен всегда надеяться и верить в хорошее. Тем более, что война уже позади.
Оля опять повторила, что у нее тяжело на сердце и хочется кричать.
— Чеперуха, — обратился Иона Овсеич, — ты мне так и не ответила на вопрос, кто был прав.
Оля вытирала слезы, и мадам Малая ответила за нее, что товарищ Дегтярь полностью был прав, в противном случае, на Дальнем Востоке сегодня мы не имели бы таких прочных позиций, не говоря уже про Красную Армию Китая, которая за один месяц оказалась в более выгодных условиях, чем раньше за десять лет, и не за горами время, когда по всему Китаю мы будем иметь советскую власть.
— Чеперуха, — сказал Иона Овсеич, — ты можешь гордиться, что такой человек, как наша Малая, сидит у тебя в доме и вы вместе пьете чай за одним столом.
В середине сентября Оля получила известие от Зюнчика, что в бою за город Дайрен он потерял правую ногу немножко ниже колена, точнее, не в самом бою, а чуть позднее, уже в госпитале, когда началась газовая гангрена, вследствие ранения пулей дум-дум. От крика и невыносимых переживаний у Оли сделался мужской голос, она рвала на себе волосы и повторяла, что они стали белые, как у столетней старухи. Тося Хомицкая сидела возле Оли и говорила, пусть бы ее Кольке отрезали обе ноги, только бы вернулся домой. Оля на эти слова не отвечала, а требовала к себе Дегтяря и Клаву Ивановну: она хочет, чтобы они повторили еще раз, что предчувствие матери — это глупые забобоны.
Вечером Олю навестил Иона Овсеич, чтобы немножко поддержать бодрость духа, а она опять стала рвать себя за волосы и закричала, что ей не нужна никакая Япония, никакая Маньчжурия, и пусть ее сын будет с двумя руками и двумя ногами, как она его родила, а не калека на костылях.
— Чеперуха, — ласково сказал Иона Овсеич, — сердце матери — это сердце матери, мы понимаем, но под маской горя человек может невольно сболтнуть лишнее.
В ответ Оля сказала Ионе Овсеичу, пусть катится к такой бабушке, а то она пошлет его дальше, и не надо угрожать: человек боится, пока он живой и собирается долго жить, а когда смерть каждую ночь царапается к нему в дверь, можно уже не бояться.
Иона Овсеич покачал головой: бояться вообще нет оснований, просто надо думать, что говоришь.
Чеперуха легла на кушетку, закрыла глаза и тихим голосом попросила Иону Овсеича уйти из ее квартиры, потому что сегодня у нее нет настроения слушать его политграмоту, так болит сердце. Иона Овсеич поднялся и на прощание сказал, что не имеет на Олю никакой обиды, наоборот, он переживает вместе с ней, а когда-нибудь в другой раз они вернутся к этому разговору.
Через неделю пришло новое письмо от Зюнчика: несколько дней подряд врачи опасались, что придется отрезать еще кусок ноги выше колена, имели место признаки некроза, но теперь никакой угрозы нет и быстро идет к заживлению. Особенную заботу проявляет лаборантка Катя Тукаева — она из города Улан-Удэ, сидит возле него круглые сутки и не отходит.
— Боже мой, — схватилась за стенку Оля, — теперь я должна радоваться, что у моего сына осталось полторы ноги.
— Нет, — сказала Клава Ивановна, — теперь ты должна радоваться, что сын вернется домой с готовой невестой.
Мадам Малая как в воду смотрела: буквально через три дня Зюнчик написал маме, что его жена Катерина предлагает поселиться на постоянное жительство в Улан-Удэ, Бурят-Монгольская АССР, а он хочет только в Одессу. Катя говорит, что в Улан-Удэ они могут иметь целый дом, а в Одессе на две семьи одну комнату, вместе с родителями.
В тот же вечер Оля ответила Зюнчику, что его папа, мама и он сам родились в Одессе, всю жизнь живут в Одессе и умрут здесь, когда придет время, а кому больше нравится Улан-Удэ, пусть едет к себе, она ничего не имеет против.
— Оля, — сказала Клава Ивановна, — клянусь своим здоровьем, это письмо, кроме нас двоих, больше никто не будет читать. В тяжелую минуту мальчик нашел подругу жизни, а ты хочешь в один миг все разрушить. Если бы я сама не видела, как ты ушла в родилку и вернулась с сыном, я бы подумала, что имею дело с мачехой, а не с родной мамой.
Как раз мачеха, ответила Оля, отпустила бы обоих на все четыре стороны, а она хочет, чтобы Зюнчик вернулся в Одессу и нашел себе здесь хорошую невесту с приличными родителями.
— Подожди, — остановила Клава Ивановна, — какое ты имеешь право говорить про невесту, если твой Зиновий уже семейный человек?
— Что значит семейный? — возмутилась Оля. — За пять дней, пока он лежит в госпитале, они не могли расписаться, а ппж — это ппж.
Клава Ивановна на минуту потеряла дар речи, Оля воспользовалась и привела в пример своего Иону, который тоже мог найти себе какую-нибудь ппж, а отсюда вывод, что он должен привезти ее в Одессу и выгнать жену, с которой прожил двадцать лет.
— Чеперуха, — Клава Ивановна сплела пальцы и крепко сжала, — ты меня так удивляешь, как я еще не удивлялась за всю свою жизнь. Твой сын потерял на войне ногу, в эту страшную минуту его полюбила чудесная девушка из города Улан-Удэ, они поженились, и вдруг через дорогу перебегает родная мать, которая хуже бабы-яги.
