Юрий Федоров - За волной - край света

Юрий Федоров

ЗА ВОЛНОЙ — КРАЙ СВЕТА

ОТ АВТОРА

В Знаменском монастыре под Иркутском я увидел старую могилу. Полустертые временем буквы стоящего над ней памятника сообщали, что здесь похоронен курский купец Григорий Шелихов. Далее говорилось, что его «дерзанием» были освоены земли на материке Америки, построены крепостцы и выращен хлеб. Я стал собирать сведения об этом «Российском Колумбе», как было высечено на камне памятника, но документов и материалов обнаруживалось до обидного мало. И все же раскрывалась впечатляющая картина, как русские люди плывут через Великий океан, основывают на диких землях поселения и тем самым кладут начало освоению Североамериканского материка. Так родился роман «Державы для…». В нем рассказывалось, как Григорий Шелихов вместе в купцами Иваном Голиковым и Иваном Лебедевым — Ласточкиным образовывают мореходную компанию и строят на острове Кадьяк, вблизи берегов Америки, крепость.

В отличие от европейских завоевателей Америки, мореходы Шелихова не ставят целью ограбление местного населения — индейских племен, коняг и калошей — но заключают союз о мире с их вождями — хасхаками. Шелиховцы засевают американские поля хлебом, выращивают овощи, разводят скот, изучают недра материка, собирают богатую коллекцию минералов, ставят на границах осваиваемых земель державные столбы. Официальная, екатерининская Россия, однако, не спешит с оказанием помощи русским землепроходцам. Мореходная кампания испытывает жестокие трудности, и эти испытания порождают разногласия между компаньонами. Прогрессивно мыслящий президент Коммерц–коллегии граф Воронцов пытается улучшить положение землепроходцев.

Книга «За волной — край света» — продолжение рассказа, начатого романом «Державы для…».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Президент Коммерц–коллегии граф Александр Романович Воронцов в то утро проснулся с чувством освобождения от угнетавшей его последнее время внутренней неловкости. И в спальне, и в столовой зале, куда вышел Воронцов после обычного туалета, да и во всем раз и навсегда назначенном им утреннем распорядке ничего не изменилось и было, как вчера, позавчера или третьего дня, но граф полнее ощутил тепло камина, разожженного к его выходу, острее приметил черненое серебро берез за высокими окнами, а сев к столу, с особым удовольствием вдохнул терпкий аромат неизменно выпиваемого поутру английского чая.

Душевный разлад Воронцова не имел очевидной причины, но тем не менее порождал в сознании Александра Романовича несвойственную ему скованность, беспокойство или даже больше — физическое ощущение морального нездоровья. Вновь обретенное внутреннее равновесие было радостно графу.

Все с тем же бодрящим чувством Воронцов вышел из своего дворца на Березовом острове и сел в возок.

День был морозный, яркий, краски проступали четко и явственно, и Александр Романович более, чем по пробуждении, ощутил в себе силу и уверенность.

Так бывает: и в зрелые годы, накопившие разочарование, огорчения, едкий мед иронии, в какое–то утро человеку вдруг может показаться, что он все сумеет и сделает, почти так же, как это кажется ребенку, которому и вовсе несбыточное по силам.

Кони резво взяли с места, и возок полетел, оставляя на дороге два слепящих прочерка от полозьев, которые выкатывают сани только в такой морозный, сухой, солнечный день.

Александр Романович откинулся на упругую кожу подушек и задумался.

Долгое время Воронцов, положивший немало стараний на устройство дальневосточных дел империи — а он из года в год последовательно и настойчиво споспешествовал освоению новых земель, — постоянно угадывал некое двойственное отношение императрицы Екатерины к начинаниям на дальних пределах. Александр Романович не мог сказать, что императрица не понимает или недооценивает обещаемых выгод от успехов русских землепроходцев. Нет. Он хорошо знал: Екатерина обладает незаурядным умом, проницательностью и пользу отечеству разглядит и там, где ее не увидят иные высокие вельможи. Однако действия императрицы не всегда были ему понятны. Екатерина вроде бы и протягивала руку, с тем чтобы помочь решению дальневосточных дел, и одновременно другой рукой сдерживала их развитие.

Коренник ударил копытом в передок возка, и Воронцов, отрываясь от своих мыслей, взглянул в оконце.

Сани выезжали на набережную, и Александр Романович увидел ослепительную яркость снега, царственно блеставшего под солнцем, чугунную решетку ограды, рисунок которой говорил о нетленности лучших движений человеческой души, и утреннее настроение подтвердилось в нем с прежней силой.

Воронцов удобнее устроился на подушках, покойно сложил руки на коленях и вновь мыслями ушел в себя.

Ему, президенту Коммерц–коллегии, опытному политику, были известны высшие секреты империи. Он знал, что войны, которые вела Россия на юге с Турцией и на Балтике со Швецией, во многом были вдохновляемы Англией и Пруссией. Ведомо ему было и то, что Екатерина, не желая подливать масла в огонь, всячески стремится не затрагивать интересы Англии в Новом Свете и на островах Восточного океана.

«Я бы не хотела, — сказала она однажды английскому посланнику при русском дворе лорду Уитворду, — чтобы Англия и Россия ссору между собой сыскали из–за неведомых заморских земель».

В подтверждение своих слов императрица со значением, как только умела она, взглянула на посланника, и лорд Уитворд, словно говоря, что он понял всю глубину сказанного, так же значительно склонил плешивую голову, покрытую несоразмерно большим для его тщедушного тела париком. Букли громоздкого убора свесились впереди лица, но посланник выдержал долгую паузу, прежде чем чуть разогнуться и со всей почтительностью, на которую был способен, помести перьями треуголки у ног Екатерины. Однако ясно было, что и взгляд императрицы, и низкий поклон посланника — только атрибуты придворного этикета.

Это воспоминание вызвало на лице Воронцова улыбку. Он знал, что его никто не видит, и мог такое позволить. У глаз пролегли морщины, а опущенные углы губ выразили насмешку над быстротекучестью иных человеческих заверений. «Лишь время — мерило истинности человеческих слов и поступков», — подумал граф и отметил, что разговор между императрицей и лордом Уитвордом произошел более года назад, а в бурной междугосударственной жизни играют роль и месяцы, и дни, и даже часы. Ныне на календаре значился год 1790‑й. С тех пор произошли Фокшаны и Рымник. Да и Густав Шведский поубавил пылу и, скорее всего, обкусывая ногти в мрачном стокгольском дворце, думал не о победах, но лишь о том, как положить конец своей необдуманной затее на Балтике. «Так что императрице сегодня, — решил Воронцов, — не следует слишком пылко взглядывать на английского посланника при русском дворе, а лорду Уитворду не резон ждать милостивых взглядов самодержицы Российской».

Александр Романович посмотрел на лежащие на коленях тщательно мытые руки и энергично согнул и разогнул — и раз, и другой — длинные, узкие пальцы. Возникшее поутру ощущение бодрости и силы требовало выхода.

Графский выезд с ходу подлетел к подъезду Коммерц–коллегии. Кучер ловко натянул вожжи, и коренник, зло царапая шипами подков по наледи, стал, кося лиловыми глазами и роняя пену с жарко дышащих губ.

Войдя в присутствие, Воронцов скинул шубу на руки поспешившему навстречу лакею и, пружиня икрами ног, по–молодому взбежал по ступенькам лестницы во второй этаж. Нет, положительно нынешний день начинался для Александра Романовича счастливо.

Не присаживаясь к столу, граф попросил пригласить своего непременного помощника Федора Федоровича Рябова.

Как всегда, тот явился незамедлительно.

Воронцов, выказывая к нему неизменную приязнь, тепло взял Федора Федоровича за руку и, по обыкновению прогуливаясь по кабинету неспешными, покойными шагами, начал разговор, к которому готовился все утро.

— Турецкой кампании, — сказал Александр Романович, — очевидно положительное для империи Российской окончание. И понятно, что многие обращают взоры к обретенным землям Новороссии. Им представляется, что здесь откроются широкие возможности для коммерции. — Граф остановился и, все еще удерживая руку Федора Федоровича, задумался.

Тот взглянул вопросительно.

— Нет, нет, мой друг, — тут же сказал Александр Романович, отрицающим жестом останавливая помощника. — У нас нет разногласий относительно будущего Новороссии. Хочу лишь подчеркнуть: в завтрашнем дне обретаемых на юге земель есть начала для развития коммерции. Но лишь в завтрашнем дне. Юг пока малолюден, здесь нужны порты, дороги и многое, многое другое для того, чтобы распахнуть ворота торговле. На это уйдут годы. Годы…