Всеволод Иванов - Серапионовы братья. 1921: альманах

Серапионовы братья

1921

Альманах

Всеволод Иванов

Елизавета Полонская

Михаил Слонимский

Владимир Познер

Виктор Шкловский

Михаил Зощенко

Николай Радищев

Лев Лунц

Николай Никитин

Вениамин Каверин (Зильбер)

Константин Федин

Предисловие

Бен Хеллман

В феврале 1921 года в петроградском Доме искусств собралась группа молодых писателей, решивших соединить свои силы на литературном поприще. Инициаторами были Лев Лунц, Николай Никитин, Михаил Слонимский, Владимир Познер, Елизавета Полонская, Виктор Шкловский и Илья Груздев. Новых членов активно не искали, но в течение нескольких месяцев к ним присоединились Михаил Зощенко, Вениамин Зильбер (Каверин), Константин Федин, Николай Чуковский и Всеволод Иванов. Это были, пожалуй, самые талантливые среди начинающих писателей Петрограда. Все они были очень молоды: младшему, Познеру, исполнилось шестнадцать, а старшему, Федину, двадцать девять лет. Большинство успело уже выступить в печати, но никто еще не завоевал себе имя в литературе. Свою литературную деятельность многие из них начали в Студии переводчиков при издательстве «Всемирная литература» и в Литературной студии при Доме искусств, где они слушали лекции и учились у признанных писателей, критиков и переводчиков, таких как Е. Замятин, Н. Гумилев и К. Чуковский. Уже тогда возникли дружеские связи и некие общие взгляды на писательскую работу.

Писатели решили назвать себя «Серапионовыми братьями». Это название сборника новелл немецкого романтика Э. Т. А. Гофмана, где группа молодых людей регулярно собирается, чтобы читать и рассказывать друг другу занимательные истории. Таким же образом петроградские «Серапионовы братья» стали собираться раз в неделю, чтобы читать и обсуждать свои новые произведения. Отшельник Серапион, отказавшийся усомниться в реальности своих вымыслов, был их патроном.

Манифеста «Серапионовы братья» не имели, и статьи и речи, которые они написали и произнесли за время существования группы (1921–1929), не смогли удовлетворительно объяснить их общую платформу. Слонимский впоследствии рассуждал об их исходной точке опоры так: «Объединяла нас родившая эпоха, отчаянная любовь к литературе, стремление, ломая инерцию дореволюционной беллетристики, выразить в словах все испытанное и виденное в годы войн и революции»[1]. К этому он еще добавил «романтическую идею дружбы»[2]. Среди «Серапионов» не было зависти, наоборот, господствовало сильное чувство общности.

Искренность была обязанностью. «Первой нашей заповедью было говорить и писать правду», — вспоминала Е. Полонская[3]. Творческая работа должна быть автономной и писатель свободным от всяких общественно-политических требований. Формальным вопросам литературного творчества придавали большое значение. По легенде, «Серапионы» приветствовали друг друга словами «Здравствуй, брат! Писать очень трудно». Шкловский, теоретик формализма, вдохновлял других к исканию новых художественных решений, побуждая интерес к «технике» писательства.

В решении создать свое писательское общество присутствовал также практический аспект. Отдельно печататься было трудно, особенно новым, неизвестным именам, зато коллективные антологии легче находили путь к читателю. «Серапионовы братья» получили известность сперва как члены общества и только потом в качестве отдельных писателей.

Покровителя «Серапионы» нашли в Максиме Горьком, пристально следившим за развитием новой литературы в Советской России. На некоторых из них он успел обратить внимание в предыдущие годы. Горький поддерживал связь с «братьями» через Слонимского, с которым он сотрудничал уже в 1919 году в издательстве «Всемирная литература». В глазах Горького «Серапионы» подавали большие надежды, и в переписке со Слонимским, Ивановым и Фединым он давал профессиональные советы и комментировал сочинения группы. Понимая, что молодые писатели нуждаются в материальной помощи, Горький организовал им пайки в Доме ученых.

В апреле 1921 года Горький запланировал издать альманах молодых писателей. В письме он перечислял имена тех, кого хотел пригласить: «Борис Пильняк, Лунц, Н. Никитин, Шкловский, Одоевцева и др.»[4]. В списке, правда, есть и некоторые из «Серапионов», но речь пока о них не шла. В начале мая от Слонимского Горький получил два рассказа: «Старуха Врангель» Зощенко и «Поручик Архангельский» Слонимского. Прочитав эти сочинения, Горький ответил, что «Серапионам» уже пора выпускать свой альманах. Одновременно Слонимский узнал от Шкловского, что Горький собирается опубликовать сборник молодых писателей и в этой связи хочет познакомиться с «Серапионовыми братьями». В пятницу 6 мая члены группы собрались у Горького на Кронверкском проспекте, чтобы обсудить публикацию альманаха[5].

Николай Чуковский вспоминал эту первую встречу «Серапионов» с Горьким: «…Горький сел за стол, и началась беседа, в которой говорил почти один хозяин. Я не произнес, конечно, ни слова, Лунц, Федин, Груздев отваживались лишь на робкие реплики, раза два что-то промямлил Слонимский. Горький, отделенный от нас плоскостью своего большого стола, говорил долго, назидательно и однотонно»[6].

На встрече присутствовал также Всеволод Иванов, переехавший в Петроград не без помощи Горького. Горький высказал пожелание, чтобы первым произведением предполагаемого альманаха стал рассказ Иванова «Жаровня архангела Гавриила», который тогда же был прочитан присутствующим[7]. После этого Горький комментировал отдельные произведения «Серапионов». «Разбор творчества был краткий, но очень лестный для всех. Федина, Зощенко и Лунца Горький хвалил пространнее и горячее, чем остальных, но и остальные не были забыты; даже мои стихи удостоились совсем ими не заслуженного похвального отзыва», — пишет Николай Чуковский[8]. В конце встречи Горький стал более конкретно говорить о возможной антологии, называя Госиздат или Издательство 3. И. Гржебина в качестве возможных публикаторов[9].

М. Слонимский взялся за отбор произведений и в письме (без даты) перечислил Горькому все, что у него собралось[10]. Кроме его собственных повестей «Рваные люди» и «Поручик Архангельский», в папке у него были «Одиннадцатая аксиома» В. Зильбера и «Старуха Врангель» и «Любовь» М. Зощенко. Н. Никитин обещал скоро окончить новую повесть «Рвотный форт», а рассказы В. Иванова уже имелись у Горького. Из произведений Л. Лунца Слонимский предлагал опубликовать свежую пьесу «Вне закона».

На основании предложения Слонимского Горький сделал набросок плана альманаха, назвав его «1921»:

1921.

Альманах.

Содержание.

Всеволод Иванов. Жаровня архангела Гавриила.

Хлеб.

Елизавета Полонская. Стихи.

Михаил Слонимский. Рваные люди.

Поручик Архангельский.

В. Познер. Баллада о коммунисте.

Баллада о дезертире.

Виктор Шкловский. В пустоте.

Мих. Зощенко. Любовь.

Война.

Старуха Врангель.

Ник. Радищин <так!>. Голод.

Лев Лунц. Бунт.

Ник. Никитин. Рвотный форт.

В. Зильбер. Одиннадцатая аксиома.

Н. Павлович. Стихи.

Лев Лунц. Вне закона. Пьеса.

Редакция?[11]

Список произведений почти совпадает с окончательным содержанием альманаха «1921». Недостает только К. Федина. Надежду Павлович вычеркнули; ее связи с «Серапионовыми братьями» были непрочными. Рассказ М. Зощенко «Война» был заменен на его же «Рыбью самку». В своем дневнике Зощенко сперва записал: «Альманах Гржебина. Даю „Войну“»[12], но потом передумал: «Альманах „Братья Серапионы“. Три моих рассказа: Любовь, Старуха Врангель, Рыбья самка»[13].

Вопрос о главном редакторе решился в пользу Горького.

Второй раз «Серапионы» пришли к Горькому 3 июня. В этот раз присутствовали Шкловский, Лунц, Никитин, Федин, Слонимский, Груздев и Николай Чуковский. У Горького уже сидел Корней Чуковский, отец Николая. В своем дневнике Чуковский-старший записал слова Горького о будущем альманахе. Решено было назвать его «1921» и издать у Зиновия Гржебина. Потом Горький принялся комментировать содержание. «Позвольте поделиться мнениями о сборнике, — начал он разговор. — Не в целях дидактических, а просто так, потому что я никогда не желал поучать. Начну с комплимента. Это очень интересный сборник. Впервые такой случай в истории литературы: писатели, еще нигде не печатавшиеся, дают литературно значительный сборник. Любопытная книга, всячески любопытная. Мне, как бытовику, очень дорог ее общий тон. Если посмотреть поверхностно: контрреволюционный сборник. Но это хорошо. Это очень хорошо. Очень сильно, правдиво. Есть какая-то история в этом, почти физически ощутимая, живая и трепетная. Хорошая книжка»[14].