Мемуары гея - Уваров Максимилиан Сергеевич
Они еще пару минут обсуждают все возможные варианты завлечь меня в кабинет. При этом я расслабился и потерял бдительность, и вот уже я стою со спущенные штанами, а Вениамин Валерьевич, так зовут врача, трогает мою шишку на попе.
- Нужно сделать снимок, - сообщает он наконец.
- Фотку, что ли? - подаю я голос.
- Ну, можно и так сказать. Пройдите в двести четырнадцатый. Там Зиночка. Я ей сейчас позвоню и скажу, что вы от меня.
Зиночка оказалась тетенькой бальзаковского возраста с яркими рыжими волосами и в веснушках.
- Снимаем штанишки и подходим к аппаратику. Сейчас вылетит птичка!
- Вот зачем мне в попе птичка? - бубню я, выполняя поставленную задачу.
- Улыбочку, - говорит Зиночка, и аппарат немного двигается, - вот и все. Через пять минут можешь забрать фотографию и повесить на стену.
- На стену не повешу. Она не фотогеничная у меня, - я выхожу из кабинета и отпрашиваюсь на перекур.
Если вы думаете, что я не боюсь, то вы ошибаетесь. Меня трясло от страха так, что я выронил из рук две сигареты и прикурил с третьего раза.
- Все будет хорошо, малыш! - слышу я Женькин голос. Я оборачиваюсь и вижу моего Женьку. Он тоже нервничает и тянется к пачке сигарет.
- Ну-с… посмотрим, - Вениамин через маленькие очки смотрит снимок на свет, - мы имеем три образования, имеющие вид грозди. Это не смертельно, но всю эту красоту нужно удалить.
- Как, удалить? - переспрашиваю я и чувствую, как стул начинает медленно вращаться подо мной.
- Вырезать, - это слово я уже слышу через вату в ушах.
Мне суют под нос ватку с нашатырем и с ней же под руки переводят в операционную. Я лежу на кушетке на животе и подрагиваю своей многострадальной задницей. Вениамин долго и нудно гремит инструментами.
Не буду описывать сам процесс, потому что в основном лежал и нюхал ватку. Более-менее я пришел в себя под конец. Вениамин Валерьевич громко пыхтел и приговаривал:
- Не красиво как-то выходит. Не эстетично.
- Ой! Бли-и-ин! Ой! Вы там чо? Крестиком вышиваете? Ой! Бля! Ой! Извиняюсь!
После того, как меня заштопали, Вениамин помог мне встать, и я прошаркал обратно в кабинет, где сидел бледный Женька.
- Ну, как? - спросил он, обращаясь непонятно к кому.
- Норм, - ответили мы хором.
- Жить будет, - Вениамин уселся за свой стол, - операцию перенес хорошо, с матерком.
- Ты чего матерился-то? - удивился Женька.
- Думаешь, приятно, когда тебе в попе еще одну дырку делают? - хмурюсь я и спрашиваю у хирурга. - Швы када снимать?
- Никада! - улыбается мне Санта Валерьевич. - Сами рассосутся.
Видимо, от нервов, услышав слово «рассосутся», я стал ржать. Женька несколько раз дернул меня за рукав, но это почему-то меня рассмешило еще больше.
- Малыш, сейчас обедать будем, - Женька заходит в комнату, где я лежу на диване на животе и болтаю ногами в воздухе. На нем розовый передник и розовые резиновые перчатки, - сейчас, только ванну домою.
- Же-е-ень! Знаешь, на кого ты сейчас похож?
- На кого?
- На чокнутого проктолога!
- А знаешь, почему на хирурге был синий халат? - спрашивает Женька, нехорошо улыбаясь.
- Почему?
- Чтобы не было видно крови!
- Фу-у-уй!
- А теперь обедать!
И через пять минут…
- Ну, давай, малыш! За маму-у-у… за папу-у-у… за дядю Женю-у-у…
- Жень! Ну, чо ты как с маленьким-то?
- Малыш, просто я хочу проявить заботу. Ты мне дорог.
Ну, вот спросите меня: что я чувствую? Нет. Я не про больную попу. Я про Женьку. А я отвечу: не хочу за маму и за папу. Хочу за него. Хочу с ним. Хочу быть рядом. И тоже хочу заботиться. Просто заботиться. И для этого мне не нужен повод.
========== Пи... и день невезения ==========
У вас когда-нибудь были несчастливые дни? Это когда день начинается через жопу и заканчивается примерно через то же место. Мой неудачный день начался именно с моей несчастной задницы…
- Подъем с переворотом! Мы уже опаздываем, - Женька щелкает меня по носу, - меня ждут великие дела, а тебя манная кашка, колготки и шапочка с ушками.
- Какие колготки? - почему-то из всего услышанного спросонья меня напугали именно они.
- Какие колготки? Ажурные, - ответил Женька.
- Жень! Что за дикие фантазии? - я недовольно кручусь в постели и поворачиваюсь к нему спиной.
- Почему дикие? - смеется он.
- Не одену, - ворчу я и в этот момент получаю шлепок по заду. - Ой! Же-е-ень!
- Что?
- Кажется, шов последний лопнул! Же-е-ень! Женька! Там дырки нет? Там шов сам на месте? Нитка не торчит? Может, скорую?
- Сейчас посмотрю, - я чувствую, как Женькины трясущиеся от страха руки стягивают с меня трусы.
- Ну, чо там, Жень? Же-е-ень! Чо там, говорю? Жень! Женька!
- М?
- Чо там с попой-то?
- Слушай, малыш! А может ну ее эту работу, эти дела важные? Давай дома останемся, - меня настораживает Женькин задумчивый голос.
- Ты чего, Жень? Я говорю: как там попа?
- Попа? Она такая мягкая и беленькая, - Женькины руки уже не дрожат, - она такая аппетитная… - я, кажется, начал улавливать хоть его грязных мыслей.
- Все! Я уже проснулся и встаю! - радостно сообщаю я, спасая свою задницу из рук сексуального маньяка.
- Ну, вот! - расстроенный Женька топает на кухню, а я в ванную.
Мы стали редко завтракать, как раньше, втроем: я, Женька и Хим. Трудовой день Женьки и Хима начинается раньше, чем мой. Поэтому завтракаю я, как правило, в гордом одиночестве. Сегодня меня подняли раньше обычного.
- Какие на сегодня планы? - спрашиваю я у Женьки. - Хим передай хлеба, - говорю я крысу и отнимаю у него кусок хлеба.
- Я сегодня весь день в офисе. Будем с бухгалтером готовить документы в налоговую. Хим, тебе кетчупа дать? - крысенок в это время обкусывает на тарелке третий кусок колбасы.
- А у меня?
