Жорж Санд - Франсуа-найденыш

— Не в этом суть, хозяин: такая помеха меня мало беспокоит. У каждой женщины свой нрав; у иной такое доброе сердце, что я своим безродством ей пуще по душе придусь.

— А ведь и вправду! — согласился Жан Верто. — Женщины-то лучше нас… К тому же, — рассмеялся он, — такому видному парню, как ты, молодому, здоровому и душой и телом, нетрудно в них доброту пробудить. Но в чем же все-таки суть?

— Послушайте, — начал Франсуа, — меня взяла из приюта и вскормила женщина, которой я не знал. После ее смерти меня подобрала другая, в расчете на те гроши, которые государство выдает на таких, как я; но она была добра ко мне, и, потеряв ее, я никогда б не утешился, не помоги мне еще одна женщина, оказавшаяся самой лучшей из трех; я так привязался к ней, что хочу жить лишь для нее и никого больше. Однако мне пришлось с ней расстаться, и мы, может быть, не увидимся. Она женщина состоятельная, и я ей вряд ли понадоблюсь. Но может случиться и так, что ее муж — а я слышал, он с осени хворает и просадил бог весть на что кучу денег — скоро помрет и оставит ей больше долгов, чем добра. Не скрою от вас, хозяин: если так получится, я вернусь туда, где она живет, и у меня будет одно желание, одна забота — помочь ей с сыном и не дать им впасть в нищету. Вот почему я не возьму никаких обязательств, которые могли бы задержать меня тут. У вас я должен отработать год, брак же свяжет меня на всю жизнь. К тому же он для меня — слишком тяжелое бремя. Почем знать, управлюсь ли я зарабатывать на два дома, если обзаведусь женой и детьми? Неизвестно мне и еще одно: вправе ли буду я, если мне, паче чаяния, попадется жена с приданым, лишать достатка свою семью и делиться с другой. Вот почему я решил остаться холостяком. Я молод, время у меня есть, а уж если взбредет мне в голову страстишка, я сделаю все, чтобы ее оттуда выбросить, потому как для меня существует одна женщина — моя мать Мадлена, которая не посмотрела на то, что я найденыш, и растила меня как родного сына.

— Ну что ж, друг мой, то, что ты мне рассказал, лишь укрепляет меня в уважении к тебе, — ответил Жан Верто. — Нет ничего гаже неблагодарности, нет ничего прекрасней, чем памятливость на добро. Хотел я тебе доказать, что ты мог бы жениться на одной молодой женщине — сердце у ней твоему под стать, и она помогла бы тебе поддержать твою старуху, но на этот счет мне раньше нужно кой с кем потолковать и посоветоваться.

Не нужно быть особенно проницательным, чтобы догадаться, что Жан Верто, человек добросердечный и рассудительный, задумал женить Франсуа на своей дочери. Девушка эта была хоть и старше Франсуа, но совсем не дурнушка, а разницу в годах вполне могли сгладить ее экю — их у нее хватало. Она была единственная дочь, словом — выгодная партия. Однако до сих пор она твердо держалась решения не выходить замуж, что сильно огорчало ее отца. А так как мельник уже давно приметил, насколько высоко ценит она Франсуа, он как-то раз завел речь о нем с дочерью, но она была человек сдержанный, и отцу долго не удавалось вытянуть у нее признание. Наконец, не сказав ни да ни нет, она согласилась, чтобы он порасспросил Франсуа о его видах на такой брак, и сейчас ожидала ответа с чуть большим нетерпением, чем ей хотелось показать.

Жан Верто тоже был бы не прочь вернуться к ней с благоприятным ответом, и прежде всего потому, что он давно мечтал ее пристроить; кроме того, зятя лучше, чем Франсуа, и желать не приходилось. Не говоря уже о дружеских чувствах, которыми мельник проникся к этому парню, он отлично понимал, что тому, хоть он и пришел к ним полунищим, при его сметливости, проворстве в работе и примерном поведении цены как семьянину не будет.

Узнав, что их работник — найденыш, девушка несколько огорчилась: она была из гордых. Однако она быстро с этим примирилась, а когда услышала, что Франсуа и слышать о любви не хочет, он еще больше пришелся ей по сердцу. Недоступность — лучшая приманка для женщины, и если бы даже Франсуа задумал пойти на хитрость, чтобы заставить забыть о своем безродстве, он и тогда не измыслил бы уловки удачней, чем выказать отвращение к браку.

Одним словом, теперь Жаннета Верто остановила свой выбор на Франсуа еще тверже, чем раньше.

— Только и всего? — ответила она отцу. — Неужто он полагает, что у нас не хватит доброты и денег, чтобы помочь старой женщине и пристроить ее сына? Сдается мне, он просто не понял, на что вы намекали ему, отец: знай он, что ему предстоит войти в нашу семью, его не мучили бы такие опасения.

В тот же вечер, после работы, Жаннета Верто заговорила с Франсуа:

— Я всегда уважала вас, Франсуа, а теперь уважаю еще больше: отец рассказал мне, как вы привязаны к вырастившей вас женщине, на которую решили работать всю жизнь. Ну что ж, вы в своих чувствах хозяин… Я хотела бы познакомиться с нею и при случае быть ей полезной: раз вы к ней так привязаны, значит, она хорошая.

— О да! — подтвердил Франсуа, которому всегда было приятно поговорить о Мадлене. — У этой женщины на уме только хорошее — совсем как у вас и вашего отца.

Слова его обрадовали дочь Жана Верто, разом решившую, что она добилась своего.

— Тогда, — сказала она, — если с ней, как вы опасаетесь, стрясется беда, я не прочь, чтобы она перебралась к нам. Я помогла бы вам ходить за ней. Она ведь, кажется, уже немолодая? И одряхлела, наверно?

— Одряхлела? Нет, — возразил Франсуа. — У ней годы не те, чтобы дряхлеть.

— Значит, она еще молодая? — насторожилась Жаннета Верто.

— Да нет, совсем не молодая, — простодушно молвил Франсуа. — Не помню, сколько ей теперь лет. Она была мне как мать, и я не задумывался, какого она возраста.

— Эта женщина была хороша? — осведомилась Жанетта, чуточку поколебавшись, прежде чем задать вопрос.

— Хороша? — несколько удивленно переспросил Франсуа. — Вы хотите сказать — хороша собой? Для меня она всегда хороша, какая ни есть; но, по чести сказать, я об этом не думал. Моя привязанность к ней от этого не зависит. Будь она уродливей самого черта, я и то бы не заметил.

— Но можете вы хоть примерно прикинуть, сколько ей сейчас?

— Минутку! Ее мальчику на пять лет меньше, чем мне. Так вот, она женщина не старая, но и не молодая, ей примерно…

— Сколько мне? — чуточку натянуто рассмеялась Жаннета. — В таком случае, овдовев, ей уже поздно снова выходить замуж, правда?

— Там видно будет, — ответил Франсуа. — Если ее муж не проест все их добро и у ней кое-что останется, женихи найдутся. Есть ведь такие, что за деньги и двоюродную бабушку и внучатую племянницу возьмут.

— А вы не уважаете тех, кто женится на деньгах?

— Во всяком случае, это не для меня, — ответил Франсуа.

Найденыш был простодушен, однако ж не настолько, чтобы не понять, на что ему намекают, и ответные слова его были сказаны не без значения. Но Жаннета перетолковала их по-своему и еще больше влюбилась в него. За нею ухаживали многие, но она до сих пор не удостоила вниманием ни одного поклонника. Первым, кто пришелся ей по душе, оказался тот, кто повернулся к ней спиной: так уж ловко у женщин голова устроена.

В следующие дни Франсуа не раз замечал, что Жаннета чем-то озабочена, почти не ест и не сводит с него глаз, когда ей кажется, что он смотрит не на нее. Такие причуды девушки опечалили найденыша. Он очень уважал Жаннету за доброту и понимал, что своим равнодушием лишь пуще влюбляет ее в себя. Но она ему не нравилась, и если бы он даже взял ее замуж, то не по любви, а только по расчету или из чувства долга.

Это навело Франсуа на мысль, что у Жана Верто он не заживется, — рано или поздно дело все равно кончится огорчениями или неприятностью.

Но тут с ним случилось нечто столь непредвиденное, что все его намерения чуть-чуть не переменились.

XIV

Как-то утром, словно прогуливаясь, на мельницу Жана Верто заглянул господин кюре из Эгюранда и некоторое время крутился в доме, пока не перехватил Франсуа в одном из уголков сада. Там, напустив на себя таинственный вид, он осведомился, действительно ли найденыша зовут Франсуа Фрез[8] — в мэрии, куда его младенцем приносили регистрировать, ему, как безродному, дали эту фамилию из-за родимого пятна на левом плече. Кюре поинтересовался также, сколько ему точно лет, как звали женщину, которая выкормила его, в каких по порядку местах ему пришлось жить, словом, выспросил все, что тот мог знать о своем происхождении и жизни.

Франсуа сбегал за своими бумагами, и кюре остался ими вполне доволен.

— Прекрасно! — заявил он. — Приходите ко мне нынче вечером или завтра, но смотрите, чтобы никто не знал о нашем разговоре: мне запрещено разглашать то, что я вам сообщу, и для меня это дело совести.

Когда Франсуа явился домой к господину кюре, тот запер двери, вынул из шкафа четыре бумажки и начал:

— Франсуа Фрез, вот вам четыре тысячи франков от вашей матушки. Я не вправе сказать вам, ни как ее зовут, ни где она живет, ни жива она сейчас или мертва. Она вспомнила о вас из благочестивых побуждений, но, как мне кажется, намеревалась сделать это уже давно — недаром она сумела разыскать вас, хотя живет далеко отсюда. Ей известно, что вы — честный малый, и она посылает вам эти деньги на обзаведение с условием, что в течение полугода, начиная с нынешнего дня, вы не скажете о ее даре никому, кроме женщины, которую захотите взять в жены. Она поручила мне посоветоваться с вами, вложить ли эти деньги в какое-нибудь дело или отдать на хранение под проценты, и для соблюдения тайны попросила меня, если понадобится, совершить сделку от моего имени. Я распоряжусь деньгами, как вы пожелаете, но мне велено выдать их вам лишь под обещание не говорить и не предпринимать ничего такого, что могло бы привести к огласке. Всем известно, что на ваше слово можно положиться; готовы ли вы его дать?