Николай Верещагин - Горький мед
Гости одобрительно зашумели и потянулись чокаться, но Замуруев показал жестом, что рано, он еще хочет говорить.
— Нам, старшему поколению, — проникновенно сказал он, — жилось трудно. Хлеба черного не досыта ели. А вам, дорогие наши детки, обеспечен белый хлеб, да еще и с маслом. — И, переждав одобрительные поддакивания, он продолжал, повернувшись к молодым: — Стройте счастливую жизнь, не зная забот. Об этом уже позаботились ваши уважаемые родители. Да и все мы, здесь собравшиеся… — сделал он значительную паузу, — об этом позаботимся… Вот уважаемая Раиса Михайловна позаботится, чтобы больше было товаров, хороших и разных (гости засмеялись). Многоуважаемый товарищ Алтынов избавит вас от докучных бытовых забот. Дора Павловна своими лекарствами вылечит вас от любых болезней. Обо всем позаботились ваши родители. Так выпьем же за них, обеспечивших вам счастливую жизнь!..
Захмелевшие гости с жаром поддержали этот тост. Многих потянуло высказаться, и они выступали перед рядом сидящими, не дожидаясь общей тишины и внимания.
— Родители наши были никто, — разглагольствовал один из гостей. — Мы уже — кое-что (многозначительно поднял он палец), — А дети и внуки у нас будут — все! Стремитесь, добивайтесь блага жизни, а мы поможем — ничего не жалко для вас…
— Не тяните, давайте поскорее сына, а Доре Павловне внука! — кричал кто-то с другого конца стола. — Купим ему рояль, пускай учится музыке. Будет знаменитый композитор, второй Чайковский или Тухманов…
— Да мы все, если надо, поможем!.. А ну, тащи поднос, на рояль наследнику собирать будем!..
С тем же шаферским полотенцем через плечо, в невесть откуда взявшемся черном цилиндре появился Копысов и с расписным подносом в руках начал обходить гостей. Каждый лез в карман и клал на поднос десятки или четвертные, а Замуруев даже швырнул небрежным жестом пятьдесят рублей, вызвав одобрительные восклицания гостей.
От нового сильного приступа тошноты Люба страдальчески сморщилась и закрыла глаза. Никогда в жизни ее так не тошнило. Это была какая-то особенная, тягучая и неотвязная тошнота, какая-то неслучайная… И вдруг она поняла. Внезапной и острой догадкой поняла, что это за тошнота, откуда она взялась… И сразу все стало ясно, все объяснимо: и странные, небывалые ощущения, которые возникали в последнее время, и частые боли в низу живота, и прихоти вкуса, когда неудержимо хотелось то одного, то другого, то третьего…
Оглушенная этой догадкой, она с закрытыми глазами сидела за столом, уйдя в себя, прислушиваясь к этой волнами наплывающей тошноте, неодолимой, беспощадной, властно подчиняющей все ее существо, словно отныне она уже не принадлежала себе, а жила лишь для того, кто день за днем теперь будет расти в ней, питаться соками ее тела, чтобы потом в должный срок появиться на свет, — для ее будущего ребенка… Это так поразило ее, что она забыла, где сидит и что вокруг, совершенно отключилась от происходящего.
Громкий шум и возгласы гостей вывели ее из оцепенения.
— Прошу музыку! — крикнул Копысов я поднял на вытянутых руках поднос с целым ворохом денег, разномастных десяток, пятерок и четвертных. — Вот что может коллектив, если каждый да по денежке! Держите наследнику на рояль!..
И под громкий туш, исполняемый на баяне, он прошел к молодым и торжественно протянул им поднос с деньгами, поднеся близко к самым их лицам. От этой груды мятых захватанных бумажек на Любу пахнуло вдруг чем-то таким противным и затхлым, что новый ужасный приступ тошноты сдавил горло. Резкая бледность покрыла ее лицо, и, обмирая от слабости и отвращения, зажав рот рукой, она встала и вышла из зала.
Странное бегство невесты смутило гостей, веселье притихло. Но тут по знаку Доры Павловны подали к столу гвоздь программы — жаренного целиком поросенка на громадном блюде, украшенном зеленью, и это вызвало новое оживление, поток похвал повару и хозяйке. Дора Павловна слегка поклонилась гостям, сохраняя все тоже величавое и чуть отстраненное спокойствие. Ее Гаврила Матвеич изрядно набрался и уже клевал носом, сонно помаргивая. А она лишь омочила губы, когда провозглашали тосты, и сидела трезвая, зорко следя однако, чтобы гости пили, чтобы не стояли бокалы сухими.
Уже чего-то не хватало без музыки, уже многие гости порывались спеть и размяться в танце. Молодежь в соседней комнате достала гитару и, сгрудившись в уголке, чего-то там бренчала потихоньку, подергиваясь и перебирая ногами. Жорка сбежал со своего жениховского места и присоединился к ним. Нужна была музыка, но никто не решался включить проигрыватель. Наконец Дора Павловна чуть склонилась к Кириллу.
— Музыку включили бы, что ли, — укоряюще, что даже о таком пустяке не позаботятся сами, сказала она. — Чо люди томятся-то? — И сурово добавила: — Что-нибудь медленное.
Кирилл, уже порядочно выпивший, заплетающимися ногами устремился к проигрывателю. Через два усилителя музыка грянула сразу и в доме, и во дворе. «Утомленное со-о-олнце тихо с морем проща-а-алось!..» — затянул томным баритоном Иосиф Кобзон. Гости помоложе с готовностью встали из-за стола. Замуруев лихо по-гусарски подхватил Пчелякову, и они поплыли в танце, а за ними еще две-три пары гостей. Молодежь живо вымелась из-за своего стола и устремилась во двор, на свежий воздух, готовясь сразу после танго врубить шейк.
Пока Кобзон пел про утомленное солнце, почти все гости вышли на свежий воздух. Женщины томно обмахивались платками, мужчины ослабили галстуки, а некоторые вовсе сняли свои, засунув в карман за ненадобностью. Сытые и довольные они радовались хорошей погоде, сухой и теплой, почти летней, которая как по заказу выдалась к свадьбе, чтобы не испортить настроение гостям. Круглая желтая луна висела низко над крышей дома, словно тоже явилась на свадьбу, на людей посмотреть и себя показать.
Кончилась пластинка, и кто-то из молодых сразу включил магнитофон. И грянула музыка, заводная, электронная, неистовая. Молодежь, сбившись в кучу, задергалась в танце. А там уж и многие постарше полезли в круг, в толпу, содрогаясь в том же ударном, пульсирующем ритме. Оглушительная музыка властно задавала тон этой коллективной механической тряске веселья, веселья до пота, до изнеможения, до помрачения ума.
Скоро в этой беспорядочной толчее образовался центр, где в тесном чреве толпы на пятачке плясала Юлька. Весь вечер она пила бокал за бокалом, но не пьянела, а только мрачным неотрывным взглядом смотрела на молодых. И вот теперь, словно сорвавшись, кинулась в пляску. В своем фирменно-джинсовом костюме со множеством молний, заклепок и фирменных блях, со вздыбленной прической из черных, мелко завитых волос, она в каком-то конвульсивном экстазе дергалась под музыку, извиваясь, выламываясь всем телом, словно музыка терзала ее. Молодежь подбадривала, подзаводила ее дружными в такт хлопками, а гости постарше качали головами: «Юлька-то, сатана, что делает! Огневая девка!..» Жорка, пьяный, краснорожий, сбросив свой черный жениховский пиджак и распустив галстук, пробился к ней из общего круга танцующих и, сначала качаясь на полусогнутых, азартно прихлопывал в ладоши, а потом и сам задергался вместе с ней.
8
Но не все еще гости гуляли на свадьбе. В самый разгар веселья, часов в десять вечера, перед домом Гуртовых на Пролетарской затормозила светлая «Волга» с шашечками. Из такси вышли Геннадий, двоюродный брат Марии, и жена его Вера. В руках она держала пышный букет белых роз.
— О, да тут пыль столбом! — закричал Геннадий, входя с женой во двор. — Принимайте гостей! А где молодые?..
Их появление было так неожиданно, что танцоры остановились. Да и музыка кстати оборвалась — кассета кончилась. На новых гостей смотрели как-то странно, молчаливо и выжидающе.
— Да вы что, своих не узнаете? — расплылся в улыбке Геннадий. — И, увидев в толпе Кирилла, помахал ему рукой. — Салют!.. А мы вот опоздали — Аэрофлот подвел. Зато с такси повезло, с ходу поймали… А что вы так смотрите? — обвел он глазами окружающих и невольно осмотрел свой костюм, оглянулся на жену.
Подвернувшийся тут же Копысов торопливо пошел ему навстречу с протянутой рукой:
— Здравствуйте, здравствуйте! Милости просим. Давно вас ждем.
Пожав Геннадию руку, он быстро увлек его в дом вместе с Верой. Но повел не в комнаты к накрытым столам, а на веранду, где, густо надымив, курили человек пять мужиков. И эти на веранде как-то странно смотрели на Геннадия, будто он явился к ним нежданным или не туда попал.
— Тут нужны уточнения, — непонятно бормотал встретивший его Копысов. — Здесь такие дела…
Геннадий обнял вошедшего следом Кирилла.
— Рад тебя видеть. А где Мария? Иван где? Что-то молодых не вижу. Где вы их прячете?..
Но Кирилл вдруг уткнулся ему в плечо и заплакал.
— Да ты что! — поразился Геннадий. — Что с тобой? Смотрю, ты уже хорошо поддал.
