Доченька - Дюпюи Мари-Бернадетт
Мари выслушала Элоди и глазом не моргнув. Из осторожности она не хотела показывать, а тем более говорить, что ей что-то известно о партизанах. Да и потом, участники Сопротивления из соображений безопасности скрывали свои подлинные имена под прозвищами. И даже Поль не говорил родным, что происходит в коррезских лесах и долинах.
То, что рассказала Элоди, было вполне правдоподобно, Мари понимала, что мать тревожилась о сыне, и все-таки… В ее речах прозвучали фальшивые нотки, она это почувствовала. Зачем Элоди было ехать так далеко, в Обазин? Если она желала найти сына, почему она прежде всего отправилась к дому семьи Меснье?
— Скажите, Элоди, а почему вы думаете, что мой муж может что-то знать о Клоде?
Женщина смущенно усмехнулась, и эта усмешка Мари совсем не понравилась. Она бы все отдала, лишь бы Нанетт или Адриан вошли сейчас в кухню и помогли ей выйти из затруднительной ситуации.
— Отвечайте! — потребовала она. — Я вам не верю! Ваш сын избрал свой путь, но причем здесь я? Почему вы приехали ко мне, да еще так поздно?
Элоди залпом опустошила свой стакан и сказала:
— Я подумала, что мой Клод… Ну… Мы вроде как родственники… Ведь он — сын вашего первого мужа. Вы были не такая гордая, когда пасли овец у Жака! Не мне вам рассказывать… И про вашу подругу я все знаю, как ее звали? Ага, Леони! Та еще штучка! Она хотела Пьера и добилась своего!
Мари вскочила со стула с криком:
— Я знаю! И мне на это плевать! Сколько вы хотите? Я дам вам денег, и вы уйдете, несносная вы женщина!
В это мгновение в кухню вошел Адриан. Увидев Мари, с покрасневшим от гнева лицом и стиснутыми кулаками стоявшую перед безвкусно одетой незнакомкой с мрачным выражением лица, он быстро спросил:
— Что здесь происходит? Ты чем-то расстроена, дорогая?
Мари не стала дожидаться, когда Адриан повторит вопрос: она все ему рассказала, не сомневаясь, что он быстро найдет решение и неприятная посетительница исчезнет. Внезапная бледность супруга поразила ее, однако Мари не осмелилась выразить свое беспокойство. Наконец Адриан сказал:
— Я очень устал, у меня сегодня было много пациентов, поэтому сейчас хочу только одного — отдохнуть. Мадам, в отеле «Сент-Этьен» вас будет ждать номер. Я не могу предложить вам более современный «Отель де Круару», он пока закрыт. Я позвоню в отель, закажу номер и ужин за свой счет, а завтра приходите к девяти утра. Приятного вечера, мадам!
Адриан каждый раз делал ударение на слове «мадам». Элоди ушла, натянуто улыбаясь. Услышав, как за ней закрылась входная дверь, Мари бросилась любимому супругу на шею:
— Спасибо! Я не знала, как ее выставить. И уже думала позвонить матери Мари-де-Гонзаг, чтобы та приютила ее на ночь, но…
— Вот этого делать никак нельзя! Мари, не спрашивай меня почему, но ты не должна посылать в приют незнакомых людей. Мне не нравится эта Элоди с ее бегающими глазками. Если хочешь знать мое мнение, то вот оно: она явилась к нам по наущению Макария.
Мари удивилась, почему столь очевидное объяснение не пришло ей в голову. Взволнованная, она крепче прижалась к груди мужа.
— Мне так хотелось, чтобы сегодняшний вечер прошел хорошо! — сказал Адриан. — Ты ведь помнишь, нас пригласили в гости родители Амели. Мари-Эллен тоже будет там и принесет с собой скрипку. В хорошей компании и мы отдохнем немного…
— Господи, Нанетт! — воскликнула Мари. — Элоди рассказала ей о Клоде. Бедная моя Нан, она, наверное, уже вся извелась!
— Она тоже приглашена! Иди поговори с ней, успокой. Мы скрыли от нее эту историю, чтобы зря ее не волновать, она обязательно поймет. Потом собирайся и надень свое самое лучшее платье — может, к тебе, такой красивой, судьба отнесется более благосклонно, а заодно и к нам…
И с этими словами, явно имеющими скрытый смысл, он пошел наверх переодеваться. Мари скрепя сердце вошла в комнату Нанетт. Пожилая женщина сидела в своем любимом кресле у окна и перебирала четки. Убеленная сединами, она вдруг показалась Мари намного старше своего возраста. Не поднимая головы, Нанетт сказала:
— Я молюсь за моего Пьера, за этого мальчика, которого никогда не видела, — Клода… И за тебя, моя крошка, тебе пришлось вынести много горя…
Взволнованная словами Нан, временами такой вспыльчивой и упрямой, Мари опустилась на колени возле кресла и обняла ее:
— Прости меня, Нан! Я не хотела тебе рассказывать, у тебя и без того достаточно хлопот со всеми нами. И потом, я не знала наверняка, правду говорит Элоди или лжет, рассчитывая обеспечить себя пусть небольшой, но регулярной рентой…
Нанетт выпрямилась и сказала с уверенностью:
— Это правда, моя крошка! Я знала обо всем еще до того, как эта потаскушка Элоди произвела своего мальчика на свет. Пьер мне признался. И мы, две гусыни, хранили свои тайны: я — свою, а ты — свою. А уж как я удивилась, когда узнала от доброго человека, что ты отправляешь ей деньги… Тогда я и поняла, что ты тоже знаешь. Так и живем — две врушки под одной крышей!
Мари улыбнулась:
— Забудем, Нан! Адриан вежливо выставил ее за дверь. Сегодня мы идем в гости к родителям Амели. Я иду переодеваться, ты тоже собирайся. И надень то красивое черное платье, что я тебе подарила на праздник Всех Святых.
* * *Мари-Эллен вкладывала в игру всю душу. Мечтательный взгляд девушки был устремлен в пустоту. Родные и гости слушали ее с огромным удовольствием. Юная скрипачка стала королевой вечера. Вскоре к подруге присоединилась Амели, и они вместе спели несколько песен, сорвав бурю аплодисментов.
Время от времени Мари-Эллен посматривала на доктора Меснье и его супругу. Мари, с легким загаром на лице и подкрашенными ярко-вишневой помадой губами, в красивом бежевом шерстяном платье, была очень хороша собой. Пожилая Нанетт дремала, и, глядя на нее, юная скрипачка с трудом сдерживала смех.
Вечер протекал в приятной, семейной обстановке. Мари-Эллен наслаждалась каждой минутой, сожалея немного, что среди гостей не было Камиллы (как и положено, гувернантка рано уложила девочку спать), Ману и особенно Поля. Вспоминая о симпатичном соседе, она ловила себя на мысли, что ненавидит эту войну, нарушившую привычный жизненный уклад, посеявшую в душах тревогу.
Амели подтолкнула подружку локтем. Пришло время снова спеть вместе, конечно же, под аккомпанемент скрипки. Девушки спели популярную песню «La chanson des blés d'or»[28], потом свою любимую — «Bruyères correziennes»[29] Жана Сегюреля.
Мари восторженно аплодировала девочкам. На глаза навернулись слезы, когда она вспомнила, где в первый раз услышала эту песню. Амели и Мари-Эллен были тогда совсем крошками. Все ее трое детей еще жили дома… Адриан взял жену за руку, желая ее подбодрить.
Судьба Поля, участвующего в движении Сопротивления, тревожила Мари. С беспокойством она думала и о Лизон, и о Ману, большую часть времени проводивших в Тюле. Счастье, что у нее осталось маленькое солнышко — ее Камилла! Мысли Мари, к ее удивлению, вдруг обратились к Клоду, сыну Элоди и Пьера. Этот мальчик, которого она никогда не видела, приходился кровным родственником ее детям. И он пропал…
«Клод ведь сводный брат Поля, Лизон и Ману! У них один отец, мой несчастный Пьер, сначала друг детства, потом пылкий жених из „Волчьего Леса“… Мне самой в детстве пришлось пережить немало унижений из-за того, что я была сиротой. Клод, как и я сама, родился вне брака… Мы должны о нем позаботиться!»
И Мари пообещала себе, что как-нибудь увидится с этим мальчиком, в память о Пьере. Тогда она расскажет ему о семье его отца. Да, она непременно это сделает. Перспектива снова увидеться с Элоди завтра утром ее больше не смущала и даже была на руку: можно будет как следует ее расспросить…
Сияющие Мари-Эллен и Амели раскланялись. Слушатели были в восторге от представления. Нанетт проснулась и стала громко хлопать. Мать Амели воскликнула:
