Доченька - Дюпюи Мари-Бернадетт
Мари встала, ощупью нашла на прикроватном столике свечу. Стараясь ступать как можно тише, она укрылась в чуланчике, где стоял гладильный стол.
«Я напишу Адриану ответ! Я должна сделать это! Я больше не могу молчать!»
Приняв решение, она решила не отступать. Одиночество душило ее.
Адриан,
я не нашла в себе сил оставить без ответа твое письмо, полное нежности и уважения, которых я не достойна. Сегодня необычный день: два года и неделю назад в аварии погиб Пьер. Я не стала смотреть на его изуродованное лицо, мне хотелось запомнить его таким, каким он был при жизни.
Ты, без сомнения, удивишься, получив наконец от меня письмо после такого продолжительного молчания. Знай, что, если бы не витал в воздухе сегодня сильный и сладкий аромат лилий, если бы не увидела я снова серебристые воды Канала Монахов, не попыталась в очередной раз прогнать все эти воспоминания, я бы не смогла открыть тебе свое сердце.
Сегодня я вспомнила, что почувствовала, когда ты поцеловал меня, я словно наяву увидела твое лицо, твой лоб, твои волосы, твои светлые глаза. Я ощутила себя одинокой, беззащитной перед горькими сетованиями моей Нан, которая очень быстро стареет, перед капризами Матильды. На работе у меня все замечательно. Ученицы очень меня любят, и я ими довольна. Уверена, они хорошо сдадут экзамены.
Самые ужасные моменты — когда я оглядываюсь назад и вижу крушение наших жизней. Знай, что после нашей последней встречи я вопреки всему лелеяла надежду, что снова увижу мою Леони! Но нет, она не дает о себе знать. Я запомнила ее потерявшей голову от гнева, бросающей мне в лицо правду о наших с Пьером отношениях…
Я не хочу причинять тебе боль, снова перебирая хаотически всплывающие в памяти детали этих событий, и все же ты можешь считать это письмо исповедью. Я должна высказать все, что накопилось в душе, чтобы просто продолжать жить дальше. Ты, как и я, знаешь, что Леони и Пьер полгода были любовниками. Правда и то, что, узнав об этом, я повела себя резко и безжалостно. Я оскорбляла их, я их проклинала! А ведь и я была не права, и позже признала это, после того как выслушала Леони.
«Ты сама подтолкнула Пьера к измене! Он молод и полон сил, а ты его не хотела! Неужели ты не понимала, что после этого ужасного ранения он желал получать подтверждение своей мужской состоятельности, а ты его постоянно отталкивала? Он все мне рассказал! Я дала ему то, в чем он нуждался! Стала для него настоящей женщиной…»
Как эти ее слова оскорбили меня! Я-то думала, что настоящая женщина — это работящая, серьезная, хорошая хозяйка и мать! Я не думала о физической стороне отношений, которая у нас с Пьером всегда была источником проблем и ссор…
Рука Мари замерла. В желтом свете свечи обстановка чуланчика стала фантастической, хотя здесь были всего лишь три метлы, закрытые полотняными шторами полки, никому не нужный хлам, ведро и кувшин под застиранной тряпкой. Она улыбнулась и снова взялась за перо.
Я только что поборола в себе желание сжечь листки, на которых излагаю эти абсурдные признания. Неужели я совсем потеряла стыд, если исповедуюсь тебе, моему давнему и дорогому другу? Я считаю, что говорить о плотской любви неприлично, но, возможно, это одно из многих моих заблуждений, которые мешали нам с Пьером в нашей супружеской жизни. Но когда я узнала о связи Леони и моего мужа, об их — скажу прямо — взаимной страсти, мне было невыносимо больно. Я возненавидела их, я их презирала, настолько меня ослепили мои принципы и моя наивность.
Когда же Леони сообщила мне ужасную новость, которой ты наверняка не знаешь, — что Пьер отец последнего ребенка Элоди, вульгарной разбитной вдовы сына семейства Прессиго, погибшего на войне, остатки любви, которую я испытывала к мужу, иссякли.
Как смириться с таким предательством? Он ездил к ней в Лимож, хотя она на пять лет старше него, пользовался ею, как хотел, а потом возвращался в «Бори» и требовал от меня исполнения супружеского долга! Я не стала рассказывать об этом Нанетт — ни о ребенке Элоди, ни о связи Пьера с Леони. Но если связь с Леони я еще могу понять, ведь она такая красивая, такая соблазнительная, веселая и чувственная… Я не удивилась, узнав, что Пьер в нее влюбился. Признаюсь честно, меня удивляет другое: что могло толкнуть девушку, которую я поныне считаю своей младшей сестрой, в объятия такого грубого мужчины, каким всегда был мой муж?
Эта загадка не дает мне покоя. Я бы хотела задать ей этот вопрос, чтобы понять наконец. Но она не хочет ни видеть меня, ни говорить со мной, отгородившись от мира своей болью. Знаешь, Адриан, настоящая вдова Пьера — это она, Леони, а не я. И должна тебе признаться, что я тоже люблю тебя с того самого трагического Рождества в «Бори», когда твое внимание, твои беседы помогли мне пережить страшное горе, которым стала для меня смерть любимого отца. Те три года, пока вы жили с Леони вместе, я могла еще врать самой себе, подавлять чувство, которого сама стыдилась. Я завидовала смелости Леони, которая решилась жить с тобой открыто, вне брака.
Этой ночью, сидя за закрытой дверью в чулане, как провинившийся ребенок, я открываю тебе свое сердце. Я люблю тебя, Адриан, но это чувство отличается от того, что я испытывала к Пьеру. Я мечтаю поделиться с тобой впечатлениями от прочитанного, восторгом от созерцания природы, которая так прекрасна в Коррезе, но нас разделяет стена. Я не могу представить себя в твоих объятиях, потому что я не настоящая женщина. Так сказал Пьер, это крикнула мне в лицо Леони, когда я, отчаявшаяся, ударила ее по щеке…
Я хочу, чтобы ты до конца жизни остался моим другом, от которого не ждешь большего, чем невинный детский поцелуй. Хотя, кто знает, может, ты один смог бы разрушить эту стену, прогнать мою тоску, разрушить оковы стыда. Я чувствую себя старой, утратившей женскую привлекательность. Я до сих пор ношу траурные одежды, не желая, чтобы меня осуждали соседи и обазинские монахини.
Адриан, в спальне плачет Ману… Наверное, ей приснился страшный сон. Прощай, мой единственный друг, мой брат…
МариМатильде часто снились кошмары. Девочка просыпалась в слезах и начинала пронзительно кричать. Мари вернулась в спальню, взяла малышку на руки и уложила на большую кровать.
— Я так испугалась! — пробормотала девочка. — А тебя не было… Ты плохая, мамочка, я тебя больше не люблю!
Однако, говоря это, Матильда прижималась к матери, которая уже успела забыть и о письме к Адриану, и о своих надеждах на новую жизнь. Но как представить себе полноценные отношения с мужчиной, когда малейшая царапинка на ручке Ману становится трагедией вселенского масштаба? Да и Нанетт никогда не смирится с таким поворотом событий.
Мари, прислушиваясь к дыханию засыпающей дочери, подумала, что напрасно поддалась порыву. Письмо не дойдет до адресата. Адриан останется для нее сладкой несбыточной мечтой.
— Бедная Ману! — вздохнув, прошептала молодая женщина. — Ты ни в чем не виновата… Но я помогу тебе стать лучше.
В чуланчике догорала свеча. Письмо лежало рядом с заранее заготовленным Мари розовым конвертом. Комар присел на слово «Париж», а потом взлетел и, опустившись снова, увяз в ловушке из теплого воска.
Глава 24
Праздничное воскресенье
Мари разбудил голос Лизон: девочка просила Поля не шуметь.
— Пусть мама еще поспит! Сегодня ведь воскресенье!
Забота дочери растрогала молодую женщину. Белесый утренний свет проник в комнату. Рядом, прижавшись к материнской груди, спала маленькая Матильда. Мари невольно залюбовалась ее пухлыми губками и густыми ресницами.
Лизон охнула от досады, увидев, что мать жестом подзывает ее к себе.
— О мамочка, я так хотела, чтобы ты отдохнула! Я слышала, что ночью Ману плакала…
