Сотворение мира.Книга третья - Закруткин Виталий Александрович
— Насколько я понял, нам придется выполнять обязанности связных между вами и тем человеком в республиканских войсках, которого вы нам укажете? — спросил Бармин.
— Вы поняли правильно, — сказал Хольтцендорф, — но вместе с тем, бывая в войсках мятежников, вы и сами будете видеть многое, что может принести пользу республиканцам.
— Человек, с которым мы свяжемся по ту сторону, испанец? — спросил Максим.
— Нет, — сказал Хольтцендорф, — это советский коммунист, полковник Яков Ермаков, известный у республиканцев под французской фамилией Жак Жерну. Он хорошо известен Тодору Цолову.
Слушая полковника фон Хольтцендорфа, Максим думал о том, что привык воевать на поле боя, в открытую, видя врага своими глазами. Стремясь загладить свою вину, он и здесь, в Испании, собирался сражаться в республиканских войсках, как положено солдату. Теперь же в силу непонятных ему и не совсем приятных обстоятельств он вынужден будет маскироваться, выполнять совсем не то, что он хотел, играть какую-то недостойную, как ему казалось, роль, и он, думая обо всем этом, стал жалеть о том, что согласился на предложение Тодора Цолова и должен сейчас выслушивать указания немецкого офицера, которого он, Максим Селищев, видит впервые в жизни.
— Мне хотелось бы, господин полковник, задать вам один важный для меня вопрос, — сказал Максим, глядя в сторону. — Понимаете, в свое время меня учили воевать лицом к лицу с врагом. Мне будет трудно надеть на себя чью-то чужую личину, каждый день прятаться от самого себя. Вот я и хотел спросить вас честно: не лучше ли будет, если я перейду линию фронта, останусь у республиканцев и буду воевать как солдат?
В комнате наступило молчание. Бармин с сочувствием смотрел на своего друга, Лони тоже. Брови Хольтцендорфа хмуро опустились…
— Мне не очень легко ответить на ваш вопрос, — сказал он. — Вы, конечно, вправе поступить как вам угодно. Заставить вас принять то или иное решение не может никто. Насколько я понимаю, ваша цель заключается прежде всего в том, чтобы принести наибольшую пользу Советской России. Путь, который предложил вам Тодор Цолов, сложный и очень опасный путь, но он ведет к цели, которую вы поставили перед собой, и, я в этом убежден, именно этот путь приведет вас на Родину.
Максим опустил голову, махнул рукой:
— Хорошо. Я постараюсь выполнить все, что нужно. Я ведь спросил просто так, проверяя себя. И потом, мне не хотелось скрывать от вас…
Его перебил пронзительный звонок у входной двери. Полковник Вальтер фон Хольтцендорф посмотрел на часы и сказал, понизив голос:
— Прошу, господа, прекратить разговор. Это штурмбаннфюрер СС Конрад Риге, агент Гиммлера…
4В этот пасмурный день поздней осени Андрей Ставров с ружьем на плече бродил по густым зарослям обреченного на умирание леса. Его надлежало выкорчевать, а вместо изуродованных, давно забытых людьми верб, тополей, вязов посадить фруктовый сад.
Одетый в ватную стеганку, подпоясанную тяжелым патронташем, Андрей медленно пробирался сквозь сплетения ветвей, переходил глубокие водомоины, на дне которых тускло блестели тронутые мшистой прозеленью остатки воды.
Черно-пегая сука-пойнтер, где-то добытая Егором Ивановичем и названная им отнюдь не английской кличкой Милка, высунув язык, носилась по кустам, замирала в стойке, почуяв дразнящие запахи куропаток, а когда с резким хлопаньем крыльев стаи сторожких птиц взмывали вверх и исчезали за кустами, Милка с презрением и укоризной смотрела на молчаливого охотника.
Все вокруг являло собою печальный вид дикости и запустения. Только черневшие на прогалинах безобразные пни, полусгнившие ошметки щепок да втиснутые в палую листву ломкие от времени сучья напоминали о давних вырубках. По всему было видно, что дятловцы рубили примыкавший к станице лес кому как хотелось и никогда не прочищали его. В кривых стволах старых обезлиственных верб зияли черные, затянутые паутиной дупла, видны были серые, опустевшие к осени осиные гнезда. Сотни мертвых деревьев когда-то повалили бури, их стволы заросли бурьяном, и при первом прикосновении они рассыпались рыжим прахом.
То тут, то там, меж полуобнаженных корней, виднелись лисьи норы, валялись белые, обглоданные кости и куриные перья. В непроходимой чаще терновника, который густыми купами рос на полянах, жили еноты. Один из них, спугнутый Андреем, лениво оглядываясь, пробежал рысцой мимо и сник в овражке.
По ветвям с оголенной корой, по источенным, будто осыпанным оспой стволам Андрей сразу определил: каждую весну и лето в запущенном людьми лесу плодились и грызли древесину мириады прожорливых личинок короеда, усача-дровосека, шелкопряда, тянули древесные соки мясистые паразиты-трутовики, и лес медленно умирал. Зато здесь, в его гущине, по склонам неглубоких оврагов, в заросших полынью водомоинах, в колючем терновнике находили себе пристанища волки, лисы, еноты, хори. Они совершали набеги на колхозные овчарни и птичники, а волчьи стаи, как рассказывали дятловцы, не прочь были иногда полакомиться и станичными дворовыми собаками. Для зверей тут был рай. Но сколько трудов должны были положить люди для того, чтобы выкорчевать огромный участок полумертвого леса и на его месте посадить фруктовый сад!
Андрей Ставров думал об этом, присев на пенек и посматривая на устало легшую рядом собаку. Вскоре после приезда в Дятловскую он послал докладную записку в райисполком, в которой пытался доказать, что, возможно, остатки леса еще можно спасти и что подготовка участка под сад при такой захламленности земли обойдется очень дорого. Ему ответили, что погибший лес является рассадником вредителей и не подлежит восстановлению, а вопрос о посадке сада решен в связи с организацией плодоовощного совхоза.
Надо было принимать от председателя ликвидируемого колхоза землю, скот, лошадей, подсчитать все, что совхоз должен был уплатить колхозникам. Директор совхоза еще не появлялся, он сдавал свое предприятие где-то в Крыму, главный агроном тоже не приехал, зато в Дятловской каждый день бывали товарищи из райкома партии и райисполкома, они требовали, чтобы агроном Ставров, как единственный представитель совхоза, взял на себя ответственность за перестройку дятловского хозяйства и ежедневно докладывал районным организациям обо всем, что делалось.
Андрея утомляла эта административная суета. Он с нетерпением ждал приезда директора и главного агронома, чтобы заняться наконец своими делами. Надо было подготовить трудный, чуть ли не метровой глубины, плантаж под посадку сада, добыть в питомниках саженцы фруктовых деревьев, притом обязательно лучших сортов. Сейчас, сидя в безжизненном лесу, он думал о том, какую тяжелую работу необходимо проделать, чтобы очистить под сад огромный участок: вырвать из земли множество мертвых пней, зараженных тополей и верб, засыпать и выровнять все овраги и водомоины, глубоко перепахать землю…
Заметив, что Милка вскочила, насторожив уши, Андрей поднялся, прислушался. До него едва донесся протяжный крик, и ему показалось, что его зовет Наташа. Через две-три минуты он явственно услышал ее зов:
— Андре-ей Дмитри-и-евич! А-ууу!
— Я здесь! Иду! — отозвался Андрей.
В короткой курточке и резиновых сапожках, Наташа бежала ему навстречу, щеки ее разрумянились, карие глаза блестели, повязанные лентами косички торчали в разные стороны. Она остановилась перед Андреем как вкопанная и проговорила, тяжело дыша:
— Ой, как я упыхалась.
— Что случилось?
— Вас там ищут. Приехал этот ваш начальник, директор или как его… веселый такой дядька, одно знает — посмеивается. Это он меня послал за вами. Беги, говорит, тащи своего квартиранта домой. Хорошо, что я видела, какой вы дорогой пошли…
— Ну что ж, пойдем поглядим на веселого дядьку. Я его давно жду, — сказал Андрей.
Еле поспевая за Андреем, отмахиваясь от Милки, Наташа хваталась рукой за его патронташ и на бегу рассказывала:
— Он, этот директор, все расспрашивал про вас: молодой вы или старый, да есть ли у вас жена, да есть ли дети, да не скучно ли вам в нашей Дятловской… Прямо слушать было смешно, будто милиционер допрос снимал… Спрашивает, а сам, правда, смеется…
