Андрей Битов - Пушкинский дом
Автор побывал в Хакасии в 1964 году. В краеведческом музее в Абакане он повстречал энтузиаста-археолога, явного бывшего зэка. Крепкий старик достал из часового кармашка галифе маленького черного божка плодородия, подарившего ему в его годы дочь. Этот замечательный старик и послужил толчком для деда другого образца (варианта).
Дежурный.
Не знаю, «из какого сора растут стихи» (Ахматова), но знаю, в какой сор превращается во времени любая злободневность (чему и посвящены эти комментарии). Мой переводчик затруднился с этим словом я затруднился с ответом. On duty – первое, что пришло мне в голову, но это не по-русски. Вахтер – оказалось, по-немецки слишком грубо. Не считать же это предварительным арестом за еще не совершенное мелкое хулиганство… Дежурный водится и в школьном классе, и в воинской части, и в бараке, и в гостинице (дежурная по этажу), и каждый раз это не одно и то же. Суть, быть может, в том, что дежурный не столько наводит порядок, сколько отвечает за него. Он обязан сигнализировать. Вроде он на мостике корабля высматривает айсберг. Ответственность его растет. Как долго нам еще отдуваться за советский смысл русских слов?! Пока не вымрем. А кто тогда живым пояснит? А и не поймут (как мой переводчик).
…тот самый кадр, который надлежит выстричь.
Любопытный эпизод есть в советской экранизации «Отелло» (1956). Уже задушив Дездемону, Бондарчук выходит на берег моря и там, сидя на камне, имеет длинный-длинный план – смотрит в морскую даль и плачет; ему хватает метража сыграть всю ту неопределенно-сильную гамму чувств, положенную большому актеру; слезы прочертили в гриме две дорожки, а в чистом медитаранско-ялтинском небе, куда он смотрит с такой выразительностью, как раз летит самолет, прочерчивая свою белую нить. Удивлению старого мавра нет предела.
…будто ему надо сдавать нормы ГТО…
Комплекс спортивных норм ГТО («Готов к труду и обороне СССР») введен Высшим советом физической культуры в 1931 году. Под лозунгом массового движения его обязаны были с энтузиазмом сдавать старики и дети. Сдача этих норм обязательна для школьника и студента. Во многом это выродилось в формальность, но если не строго обязательно выполнение нормативов, то необходимо уважительное посещение. Иначе преподаватель может не поставить зачет, а это ставит под угрозу всю учебу студента независимо от успехов по основным дисциплинам. На практике, однако, не без волокиты и унижений все выходят из положения: как-то эти нормы сдаются, как-то все выполняют нормативы (например, по плаванию – не умеющие плавать…) – студенты выполняют нормы, а преподаватели план.
…на ДНК проступил общий знак качества.
Знак качества введен в 1967 году. Представляет собой небольшой пятигранник, внутри которого написано «СССР». Ставится на продукцию, достигшую по качеству мировых стандартов. Одним из первых таких продуктов им была отмечена водка. Но после общественного обсуждения в печати было решено не ставить высокий знак на вредных продуктах: алкогольных напитках и сигаретах. Необходимость поставить на чем-нибудь знак качества ставит некоторые предприятия в тупик, и тогда он появляется на очень неожиданных изделиях (вспомните сами… Вот видите! Уже уходит, уже забывается!).
«В эту тихую, лунную ночь де Сент-Ави убил Моранжа…»
См. для сравнения на с. 93: «На темной и пустой улице шофер надавал Леве по шее…» Конструкция и музыка фразы общая. Единственный писатель, оказавший на автора прямое влияние, был Пьер Бенуа (1886–1962). Другие непосредственные влияния автор отрицает. Он исключительно щепетилен и тупо честен в этом вопросе: во всем чем можно признаться, он признается. Подробнее по вопросу о влияниях см. коммент. к с. 40.
…для Человека с большой буквы (или дороги…)…
Поскольку тексты Модеста Одоевцева датируются не ранее 1913 года, следует отметить, что популярность Максима Горького («буревестника революции») достигла к тому времени апогея (как в России, так и за границей), что могло и раздражать иных молодых представителей небосяцкого класса.
«Человек с большой буквы» – слова Горького, возможно, из того же «На дне», ставшие особенно крылатыми при Советах (т. е. сильно после 1913-го). Вообще следует отметить, что Горький, хоть и был объявлен основоположником социалистического реализма, никогда им не был с точки зрения художественного метода. Стилистически в лучших образцах социалистического реализма доминирует ранний романтический Гоголь и тяжело закрученные словесные периоды из Льва Толстого (вплоть до А.И. Солженицына). Горький же тут художественно не виноват; виноват он лишь тем набором, как теперь говорят, слоганов, которые охотно были понадерганы из его речей и т. н. публицистики: «Если враг не сдается, его уничтожают», «Рожденный ползать летать не может», «Человек – это звучит гордо», «Любите книгу, источник знаний» и т. п. (не могу всего вспомнить), в том числе – и «Человек с большой буквы». Следует отметить, что, ставя в тот же ряд Чехова, Модест Платонович особенно несправедлив, что характеризует его как современника Чехова в большей степени, чем современника Горького, ибо именно современники, особенно того класса, к которому по рождению принадлежал М.П. Одоевцев, настолько его не понимали (как впоследствии их потомки не понимали Мих. Зощенко). Если Горького они не принимали, то Чехова не понимали.
Хотя и из Чехова (о чем М.П. Одоевцев еще не мог знать) Советы умудрились выпытать пару «слоганов», например «В человеке все должно быть прекрасно…». Меня всегда занимало, где бы оказался 47-летний Чехов в 1917 году.
Человек с большой дороги – идиоматический синоним к слову «разбойник». Выражение, возникшее задолго до Горького.
…присвоил Печорину звание Героя Нашего Времени…
Звание Герой Советского Союза введено постановлением ЦИК в 1934 году. С вручением высшей награды Родины – ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (1939). Оно именно присваивается: «Присвоить имяреку звание…». По-видимому, разрушение чувства собственности привело к изменению грамматики: стало возможно присвоить не себе, а кому-то. В небезызвестной песне Алешковского есть строки:
А главное, за что звезду героя?..Ему б вообще не надо бы давать…
Поначалу это звание было окутано густым романтическим ореолом. Героев было еще мало, и звание было нелегко заработать. После войны, после смерти Сталина, его стали давать куда щедрее.
В народе были недовольны такой девальвацией, особое осуждение вызвало присуждение этого звания Насеру. Впрочем, в этом осуждении большую роль играло не унижение звания, а распространенное в народе убеждение, что мы всех кормим, самим… прикрыть нечем, а они потом нас же… Народный опыт во внешней политике.
…имел в виду арию «Иль на щите, иль со щитом…»…
Из знаменитой оперы знаменитого химика и композитора Бородина (1833–1887) «Князь Игорь». До сих пор по всему миру звучат пресловутые «Половецкие пляски» из той же оперы.
И когда мы встретим в газете заголовок «Время – жить!», можно сказать с уверенностью, что автор заметки намекал на Ремарка, а не на Ветхий Завет.
Смерть Сталина проделала первую дырочку в занавесе. Оттуда песочилось, а у нас всех было ощущение, что хлынуло. Мы смотрели первые французские, итальянские, польские фильмы, мы читали первые американские, немецкие, исландские книги (так, первый современный роман был «Атомная станция» Х. Лэксцесса в 1954 году). Не важно, если эти книги писались и издавались двадцать, тридцать лет назад, – они воспринимались сейчас. «Три товарища» Ремарка были явлением 1956 года, а не 1937-го. «Потерянное поколение», разразившееся романами в 1929 году, были мы (словно не было перерыва между мировыми войнами). Как в школе всем преподавалась одна и та же литература, так и выйдя из нее, мы все продолжали «проходить» одни и те же книги, одновременно читая Ремарка, Фейхтвангера, Хемингуэя. Вы читали? вы читали? – был основной метод знакомства и сближения (несложно было обнаружить общие вкусы). Анекдот о милиционерах, думающих, что подарить на день рождения своему другу («Бритву?» – «Бритва у него уже есть». – «Часы?» – «Часы у него уже есть». – «Фотоаппарат?» – и т. д., все у него уже есть. Видят плакат «Книга – лучший подарок!». «Подарим книгу!» – радуется первый. «Книга у него уже есть», – безнадежно отвечает второй…), так вот этот анекдот оборачивается другим смыслом, не милицейским: книга – это Кафка, Ремарк, Хемингуэй, Пастернак – то, за чем гоняются, чего не достать; «книга у него уже есть» – это значит, он достал последний (единый для всех) дефицит. Когда в Истории намечается движение жизни, все люди, им настигнутые, становятся как бы одного поколения (военного, хрущевского…), все читают одну книгу и волнуются ею. Но хоть читают! Когда История снова замирает, так и не хлынув, люди утомленно разбираются на вкусы и поколения и уже ничего не читают, благоустраиваясь в нише остановки. Хлебный голод сменяется на книжный: достать книгу, чтобы она «уже была»; вкусы, с упоением разработанные интеллектуалами ушедшей эпохи, спущены вниз на правах товара; даже наш неподвижный рынок уже приспособился выпускать в фешенебельных корках, под «фирму», мертвейшие нечитаемые книги – и иностранные, и классические, и памятники, – все это уже мебель, а не дух. Ничего к нам не хлынуло в дырочку, никто на нас оттуда не заглядывает – это мы хлынули и застряли, это мы из зала рассматриваем сцену через слабо проковырянную актерами дырочку…
