Петр Алешковский - Крепость
Оксана осмотрела лист, радостно вздохнула.
– Всё правильно, Иван Сергеевич, не первый год вас знаю, вы бы на самовол не пошли. Еще, может, помиритесь, для города ваша ссора – беда, и большая.
– С Маничкиным – ни за что, а с ОАО я особо ссориться не собираюсь, мне незачем. Только они, я слышал, хотят теперь с музеем сотрудничать…
Он многозначительно замолчал.
– Иван Сергеевич, и не говорите, я так переживала, когда узнала, что вы из музея ушли.
– Точнее, меня ушли, будем честными.
– Ну да, ну да, я это и хотела сказать. Но вы работайте, я на вашей стороне. Уф, прямо гора с плеч, нам только скандала не хватало.
– Скандал, понятное дело, будет, Маничкин так просто не отступится, но мы с ним повоюем и город наш не отдадим на разорение, так ведь?
– Конечно, Иван Сергеевич, конечно, я так за вас рада! Мне говорили, вы в деревне зимовали?
– Написал книгу, сдал в печать, теперь на свободе – могу и покопать в свое удовольствие.
Оксану он успокоил, и это было важно, теперь она в Крепость не придет, будет ждать специального приглашения. Удалось усыпить ее бдительность, оставалось только надеяться, что Калюжный раньше времени в раскоп не полезет и пещеру не обнаружит. Значит, следовало изучить ее как можно скорее.
Мальцов успел зайти в хозяйственный, купил большой удлинитель на двести метров и дополнительный на сто, два тройника и три переноски – если подключиться к просвирне, маленькому домику за церковью, провода должно было хватить с избытком. Решил завтра же провести под землю свет. И пока отложил разговор с Бортниковым. Еще успеется, успокоил себя, партизанский схрон – не самый козырный ход, чутье говорило, что под землей при тщательном изучении найдется и кое-что поважнее.
6
Еще с вечера Мальцов легко договорился со священником – получил разрешение протянуть от просвирни на раскоп провод. Отец Павел лишних вопросов не задавал: Мальцов наплел ему, что свет нужен для расчистки кладки. Пока что удавалось сохранить свою пещеру в тайне. Он уже присвоил ее себе и так и думал о ней, как о «своей пещере», никого не хотел пускать внутрь раньше срока.
Утром, едва забрезжил рассвет, он быстро протянул провод от просвирни внутрь пещеры, развесил лампочки по верхам полок. Свет разлился по всему пространству, промытый в известняке грот стал выглядеть куда более внушительным, а главное, обрел цвета. Слежавшаяся глина, покрывавшая пол, была темно-зеленого цвета, известняк, в основном серо-синий, разделяли красно-коричневые и зеленые прожилки, как на праздничном торте. Кое-где поблескивали капельки воды и вспыхивали и гасли впаянные в известняк кусочки кварца, а кляксы просочившейся изнутри свода влаги своими удивительными очертаниями напоминали облака, их можно было разглядывать часами. Глаз следовал за трещинами над головой, упивался изощренной графикой сплетенных узоров, сложная стратиграфия отложившихся пород хранила историю сдавливания, борьбы каменных пластов за место упокоения на дне океана, когда главную роль в споре играли масса и удельный вес частиц оседающего вещества. Эта своеобразная летопись давно неживых процессов придавала пещере одновременно и мощь, и красоту.
В стесанной стене Мальцов углядел при электрическом свете вырубленные прямоугольные углубления-ниши и сразу понял их назначение: такие же делали в средневековье на дверных откосах, в них ставили подсвечник со свечой, чтобы, освободив руки, было удобно открывать дверной замок. Здесь ниши выполняли роль ламп – он насчитал двенадцать углублений и даже обнаружил следы старой копоти, подтвердившие его догадку: двенадцать светильников, расположенных на высоте полутора метров от плотно утрамбованного пола, когда-то разгоняли тут природный мрак. Под ними легко было представить ряд лежаков – двенадцать насельников в пещере? Или линия светильников освещала некий путь? Последнее углубление в прямоугольном проеме в самом углу пещеры походило на брошенный, недоделанный проход, ведший куда-то вглубь. Перевесил лампу ближе к проему и при ярком свете обнаружил, что проход действительно существовал, но был попросту заложен и наспех замазан зеленой глиной с пола. Отколупнул глиняную обмазку ножом – за ней скрывалась кирпичная кладка. Размеры кирпичей датировали закладную стенку пятнадцатым веком.
Известковый раствор отсырел и крошился. Мальцов вооружился молотком каменщика, долотом и за час разобрал верхнюю часть стенки. За ней зияла пустота – проход продолжался. В некогда естественной щели расширили боковые стенки, оставив потолок нетронутым, лишь в одном месте над входом долото каменщика стесало первоначальные отложения на своде, вырубив как бы полочку. На ней, Мальцов отчетливо это увидел, был вырезан процветший крест на Голгофе – изображение, встречающееся на домонгольских украшениях и на новгородских печатях. Кто-то сознательно заложил проход, соединяющий пещеру с более древней частью подземной системы.
Сердце отчаянно заколотилось: неизведанная часть, похоже, скрывала еще одно обжитое подземное пространство. Мальцов решительно перелез через остатки кладки и начал продвигаться вглубь, считая шаги и разгоняя мрак впереди фонарем. Ход шел прямо, чуть-чуть под уклон, на стенах через каждые пять метров темнели свечные ниши. Он насчитал двадцать семь шагов, когда луч фонаря уперся в стену, – ход поворачивал налево. За поворотом открылся подземный зал – второе помещение, много меньшее, чем первая пещера. Зал был почти круглый и абсолютно пустой. Водя фонарем справа налево, он обнаружил еще одну замурованную дверь. Подошел ближе и едва не выронил фонарь от восторга: старый дверной проем был заложен не кирпичом, а плинфой – тонкими плитками из обожженной глины, из нее строили церкви на Руси в домонгольское время. Своеобразный портал обрамляли вытесанные из известняка колонки, к ним вели две ступеньки, поднимающиеся от пола. В домонгольское время здесь существовала дверь, от нее осталась мощная рубленая колода. Мальцов прикоснулся к холодной плинфе щекой, голова шла кругом: столь древних построек в Деревске еще не находили. К этому камню запросто мог прикасаться сам Ефрем Угрин. Мальцов осветил верх колоды и тут же увидел: горизонтальную верхнюю плиту над ней пропорола старая трещина. Входить здесь стало опасно, и проход замуровали.
Второй зал он почему-то сразу окрестил «тамбуром».
Голова заработала четко: проход, соединяющий первое помещение со вторым, шел прямо под стеной пятнадцатого века, значит… трещина, уходящая куда-то вверх, могла бы быть трещиной в Никольской башне. Не ее ли тяжесть продавила потолок? Но Никольская башня построена в пятнадцатом столетии, а вход в тамбур заложен в одиннадцатом? Нужно было срочно копать с улицы, у подножия башни. Какая тяжесть грозила проходу обрушением? Вывод напрашивался сам собой: Никольскую башню поставили на остатки более древнего сооружения, прав был Маркштейфель! Его-то вес и угрожал завалить вход в тамбур. Дверь замуровали и стали пользоваться переходом из первого помещения, растесав природный лаз, соединяющий пещеры.
– Я нашел каменную церковь Ефрема! – вскричал Мальцов и тут же вздрогнул от неожиданности: звук его голоса отскочил от стен тамбура, преломился и поскакал по стенам.
Он невольно втянул голову в плечи, словно хотел уберечься не от летящих звуков, а от осколков стекла или обломков бетона: эхо было мощным, как взрыв бомбы, и долго не могло утихомириться, осыпая его сверху обрывками помянутого имени – «фрема-рема-рема-рема».
– Черт! – Мальцов тихо выругался и от волнения приложил ладони к вискам, стараясь унять бешено стучавший пульс. Затем скомандовал себе уже шепотом: – Спокойно, Иван, спокойно, всё по порядку, никакой церкви быть не может, просто пещеры, просто пещеры, просто пещеры.
Постоял, восстанавливая дыхание, и только когда в висках прекратилась пульсация, принялся методично светить по стенам – и нашел: в противоположной стороне увидел проход дальше, в третье помещение. Быстрыми шагами пересек тамбур, шесть шагов по соединительному ходу – и он замер на пороге, не в силах сдержать восхищения: маленькая подземная церковь разместилась в уютном, чуть вытянутом зале.
Природа постаралась и разукрасила подземный храм: по стенам стекали застывшие коричневатые натеки, со свода свисали сталактиты, а два сталагната – солевые колонны, соединяющие пол с потолком, – отсекали малую часть от большей, начинавшейся прямо от входа, разделяя пространство как бы на трапезную и алтарь. Еще они напоминали два священных столпа – Боаз и Яхин, стоявшие когда-то в притворе Храма Соломона, в преддверии Святая Святых. Удивительно, но, вопреки всем правилам, им дали имена собственные, подчеркивая, что медные столпы были не простыми колоннами, а живой незримой чертой, разделяющей профанное и сакральное. «Врата для посвящаемого, выход к свету для ищущего», – выплыли из памяти возвышенные слова Библии. На иконах их изображали увенчанными лилиями, причем каждый столп был овит семью цепями. Бугристая поверхность солевых колонн подчеркивала их богатырское могущество, словно они не натекли из пор свода и застыли в немотствующем величии, а вознеслись из темного низа, чтобы поддерживать весомую тяжесть укрытия до скончания времен. За колоннами, ровно посредине, был сложен плинфяной престол. Свод пещеры чуть понижался от входа к алтарю, соединяясь с алтарной стеной на высоте двух с половиной – трех метров. По низу в алтарной стене была вырублена простая скамейка, посредине которой устроили каменное кресло с подлокотниками, над ним на отполированном круге был глубоко врезан в камень процветший крест на Голгофе, такой же, как при выходе из первой пещеры. Простые скамейки шли и по боковым стенам, Мальцов прикинул: единовременно здесь могли бы молиться не более двадцати – тридцати человек. Но самое удивительное – церковь имела связь с наземным миром. В алтаре над каменным крестом в пласте известняка тянулась наружу узкая природная щель, ее слегка растесали – получилось оконце, в которое затекал солнечный свет. Косой луч попадал прямо на престол, освещая лишь небольшое пространство вокруг. Мальцов выключил фонарь, стены справа и слева тут же стали едва различимы во мраке. Озаренный догадкой, он взглянул на часы: семь тридцать, солнце еще не поднялось высоко и било прямо к щель над престолом. Выходило, что пещера словно провидением предназначалась для устроительства церкви: алтарь глядел прямо на восход, а окно располагалось на высоком речном обрыве, – запрятанное в складках породы, оно всегда оставалось незамеченным как снизу от уреза воды, так и с противоположного берега Деревы. Мальцов стоял как громом пораженный, не решаясь переступить порог.
