Петр Алешковский - Крепость
– Пойдем, Ниночка, он скоро сам всё поймет, мы всё ему сказали, что должны были. Пойдем, ну его, в самом-то деле.
Она неохотно подчинилась, дала наконец себя обнять. Калюжный взялся за ручку коляски, развернул и ее и Нину. Мальцов уперся взглядом во вздрагивающие Нинины плечи, понимал, каково ей, гордячке, потерять лицо перед бывшим мужем. Инспектирующие даже не заглянули в траншею – не за тем приходили, они уже брели прочь, рука Калюжного ласково гладила Нинины волосы, он что-то ободряющее шепнул ей на ушко. Нина снова вскинула плечи, сбросила его руку, повернула голову назад и посмотрела на Мальцова долгим мстительным взглядом; слёзы непроизвольно катились по лицу, губы подрагивали, словно она насылала смертельное заклятие, в воспаленных глазах плескалась звериная ярость.
– Ты, ты – предатель… Запомни, я тебя уничтожу, мокрого места от тебя не останется, шут гороховый, – прошипела она, сомкнула усилием воли губы в нитку, отвернулась и пошла, неестественно выпрямив спину и вскинув голову.
Мальцов стоял, как вылитый из цемента, каждый мускул тела напряжен; он выдержал ее взгляд, а тут не стерпел, бросил ей в спину:
– Ни дочь, ни Крепость я вам не отдам.
Нина как-то странно дернулась, словно схватила плечом стрелу, но не повернулась и не ответила. Пошла быстрым спортивным шагом, гневно размахивая руками, всем своим видом напоминая напуганную цаплю, готовящуюся к стремительному взлету. Калюжный поспешал за ней, толкая коляску, в которой безмятежно спала дочь Мальцова. Мальцов не увидел ее – не сложилось, слишком яростной и быстрой получилась эта отвратительная стычка.
Понятно, что стало не до работы. Он наскоро собрался, покидал шанцевый инструмент в раскоп, закрыл щель листом фанеры. Думал о том, что принял сейчас черную метку, теперь оставалось только одно – действовать на опережение. Дома позвонил в полевой комитет, поинтересовался насчет открытого листа. Председателя на месте не застал, но молодая аспирантка подтвердила: лист выписан, на днях его отошлют по почте.
– Погодите, – взмолился Мальцов, – завтра буду в Москве, сам заберу.
На следующий день первым автобусом выехал в Москву.
– Что у вас там случилось? – спросил председатель полевого комитета в ответ на приветствие.
– Что вы имеете в виду?
– Иван Сергеевич, сегодня позвонили из министерства культуры, просили не выдавать вам открытый лист.
– И?..
– Я сказал, что лист подписан и выслан вчера по почте, о чем имеется запись в регистрационном журнале. Так что случилось, Иван Сергеевич?
Бессменного председателя полевого комитета Антона Павловича Шерлова, уважаемого всеми ученого-античника, Мальцов знал все двадцать с лишним лет, что занимался раскопками.
– Интриги музея, Антон Павлович, – не вдаваясь в детали, сказал Мальцов.
– Ну-ну, обычное дело. Наслышан о ваших битвах, сочувствую. К вам претензий у полевого комитета нет. Министерство еще на нас руку не наложило, но вы наверняка слышали, они мечтают нас курировать, и, боюсь, наша песенка спета. Так что из фрондерских соображений я им соврал.
– Похоже, скоро на всех на нас руку наложат, Антон Павлович, а мы не сдадимся, нельзя нам, – поддержал его Мальцов.
– Вы знаете, я Деревск люблю, так что всё от меня зависящее, пока от меня что-то зависит… – Антон Павлович посмотрел на него печальными глазами.
– Спасибо, огромное спасибо, вы даже не представляете, что сделали. У меня там открытие назревает, а мне палки в колёса…
– Понимаю, Иван Сергеевич, копайте себе спокойно.
Весь последний год ходили упорные слухи, что власть начнет наступление на научное сообщество. Разрешительные функции института, выдача открытых листов – первое, на что бы стали покушаться. Фронда Антона Павловича была Мальцову абсолютно понятна, будь он на его месте, и сам поступил бы точно так же.
От Антона Павловича зашел в сектор к Нилову, но тот неожиданно уехал в Астрахань: при строительных работах разворотили скифский курган, в погребальной камере обнаружили золото – Валя помчался спасать памятник. Про книгу никто ничего не знал, возможно, Нилов и прочитать-то ее не успел. Молчание коллеги, таким образом, было вполне оправданно.
Мальцов ехал назад в автобусе, и ликование, что успел, что маленькая подлянка министерству сработала, быстро прошло. Ведь пытались опередить, чуть не закрыли раскопки, не рассчитали только одно: ученая солидарность пока еще была сильнее их указа. Пока еще была… вспомнил печальные глаза Антона Павловича. Попытался заснуть, но сон не шел. Сидел глядел в окно на бесконечные деревни, тянущиеся одна за одной после Клина. Деревни, как и в радищевские времена, по старинке лепились к тракту. На растяжках перед домами висел нехитрый товар – махровые полотенца со стодолларовой купюрой или с жеманными красавицами, спартаковские шарфы, на грубо сколоченных полках теснились ряды одинаковых плюшевых медведей и оранжевых львов, Микки-Маусы и обезьяны, мешки с кукурузными хлопьями, в нижних рядах стояли банки с соленьями. Самодельные фанерные палатки предлагали привозную копченую рыбу: «Любая рыба на любой вкус!», унты и шкурки черно-бурых лис из местного зверосовхоза. Ветерок трепал повешенные за хвост шкуры, раскачивал сухих щук и судаков. Унылое однообразие – товаров, вывесок, расцветок – наводило вязкую тоску, от нее не было избавления, как ни крутись на узком автобусном кресле.
Тогда он стал думать о предстоящем разговоре с Бортниковым. Такой разговор назревал, как фурункул под мышкой, чем скорее вскрыть нарыв, тем… Что, что могло измениться? Что он мог изменить? Решил спросить откровенно о связи с Пал Палычем, в которой обвиняла Бортникова, а значит, и его, Нина. А если такая связь и правда существует, если всё затеяно ради тех же денег, ради реконструкции, крупного госзаказа?.. Он боялся этого разговора. Мир крутится, как заметила Нина, поспевай или не выживешь. Но он никуда не собирался спешить, не жил и не будет жить по блатной логике: умри ты сегодня, а я завтра. Неужели Нина с Калюжным правы, и он попал в водоворот, в заколдованный круг, из которого уже не выбраться?
Мысли в голове стали чугунными, как в запутанном сне, казалось, он упустил что-то важное, случившееся в самом начале, когда еще в его силах было исправить ошибку. И как бывает в сюжетном сне, всплывали и гасли в сознании слова: «Министерство культуры не даст», «За нами губернатор!», «Бортников не прост». Не прост, кто бы спорил, простаки в его мире не выживают. Но неужели, неужели, сверлила мысль, попался на крючок, заглотил наживку? Ощущение удачи, победы, посетившее в кабинете Антона Павловича, испарилось совсем.
Над дорогой зависли кучевые облака, похожие на наковальни со вздымающимися краями и плоской нижней частью, они закупорили небесное пространство, вяло текли по небу навстречу движению автобуса, копя электрические заряды, набирая грозную силу, пока не готовую вырваться наружу. Звонок из министерства, приказ не выдавать ему открытый лист – что еще надо было ему узнать, чтобы поверить: подковерная схватка уже началась, идет полным ходом, и он в игре? Раскоп – первый ход, заступ на территорию противника. Звонок из министерства – ответ, пешка, выдвинувшаяся навстречу, прелюдия крупной и неминуемой атаки.
– И мокрого места не останется, – прошептал он, плюнул три раза через левое плечо, но не полегчало ни капельки.
В Деревске прямо с автобусной станции отправился в комитет по охране памятников к Оксане – давнишней знакомой. Когда-то она работала с ним в музее, а потом ушла на вакантную должность, на чуть бо́льшую зарплату. Оксана встретила его настороженно, не предложила обычного чаю, провела в кабинет, закрыла за собой дверь.
– Что случилось, Иван Сергеевич? Вчера прибегал Калюжный, сказал, что вы в Крепости заложили несанкционированный раскоп. Мы завтра собирались вас навестить. Это правда?
– Раскоп заложил, правда. Будем копать силами шахматного кружка, я только начал сам от скуки. Но вы Калюжному не верьте.
Он достал из портфеля открытый лист, положил его на ксерокс, снял копию.
– Всё по правилам – вот сам документ, вот вам копия. Сделайте отметку. Калюжный интригует, как водится.
– Как же ОАО, Иван Сергеевич? Они с вами?
– Мы тут разбежались, Оксана, вы наверняка слышали. Субсидирует работы «Стройтехника», будем искать первоначальную башню, под Никольской, я давно хотел проверить идею Маркштейфеля. Заодно проверим, там трещина по кладке ползет – что-то неладно с фундаментом, одним выстрелом двух зайцев убьем. Вы, конечно, можете приходить в гости, но погодите, начнем работы по-настоящему, я сам вас позову, хвалиться пока рано, нечем.
Оксана осмотрела лист, радостно вздохнула.
– Всё правильно, Иван Сергеевич, не первый год вас знаю, вы бы на самовол не пошли. Еще, может, помиритесь, для города ваша ссора – беда, и большая.
– С Маничкиным – ни за что, а с ОАО я особо ссориться не собираюсь, мне незачем. Только они, я слышал, хотят теперь с музеем сотрудничать…
