Наталья Горская - Корова (сборник)
– Да что знаешь-то? Ты, медсестра! Чтобы я тридцать лет ждал роль «кушать подано»? Ты этого хочешь?
– Вообще-то, я ничего не хочу.
– А я хочу! Это тебе ничего не надо, а мне надо очень многое. Это ты на своей жизни крест поставила, а я не собираюсь.
– Я-то что могу сделать?
– Предлагаю тебе сделку. Ты соглашаешься на предложение Карабасыча…
– Он от Карабаса-Барабаса такое отчество получил, да? И ящик живых кукол, вроде тебя, в придачу?
– Если ты согласишься, у меня появится шанс поехать в Европу.
– Чего тебе эта Европа? Ты же полмира объехал, ты же гарварды-оксфорды не в Нью-Васюках заканчивал.
– С тобой невозможно разговаривать! Я понимаю, что у тебя есть все основания меня презирать, но такова моя работа.
– Мне просто как-то не по себе, – Людмиле надоело с ним спорить. – У меня это в голове не укладывается. Вроде был такой человек… И дело-то не в том, что там шейх какой-то с деньгами, но просто интересный человек. А теперь ты здесь, а человека этого нет.
– Это же игра, лицедейство.
– Играть-то надо на сцене, а не в жизни.
– Какая разница? Ты же сама признала, что я роль прекрасно сыграл. Ты же так сказала? Я же тогда тебя почти уломал, в кафе. Просто не надо было позволять тебе собраться с мыслями…
– Словечко-то какое: уломал, «уломали белую берёзу…». Я не стану участвовать в этом безобразии. Это унизительно. Я не хочу позорить своих родителей.
– Что ты говоришь?! – он вдруг разорался и перешёл на злобное шипение: – А жить с папашей-алкашом и соседями-пьяницами всю жизнь – это не безобразие? Убирать говно из-под бомжей в больнице, гладить за гроши чужое бельё, на котором неизвестно кто валяется – это не унизительно? А то, что твой отец пропивал деньги, вместо того, чтобы обеспечить дочери достойное образование, а мать это всё смиренно терпела – это не позор для семьи? И таких родителей ты боишься опозорить? А отомстить не хочешь им за ту жизнь, которую они тебе создали?
– Ты не смей про моих родителей говорить! Ты никто, чтобы так про них… Я бы тебе по морде дала за такие слова, да не умею.
– А ты вообще ничего не умеешь: ни по морде дать, ни вообще дать.
– Ха-ха! А кому тут давать-то? Тебе что ли? У тебя же ничего кроме смазливой внешности нет, – и Людмила презрительно сплюнула ему под ноги, как она однажды видела в каком-то кино, где крутые мужчины выясняли отношения.
Она хотела уйти, но этот экс-шейх Руслан схватил её за плечи и затряс:
– Дура! Я-то думал, что ты умная женщина, а ты такая же дура, а все бабы!
– Ужасная у тебя жизнь, Руслан, если ты, конечно же, в самом деле Руслан. Как же ты играешь любвеобильные роли, если так презираешь баб?
– А что с вами ещё делать, со шлюхами?
– Ты в самом деле так же с другими любовь крутил и знал, что это снимается на плёнку?
– А тебе какое дело? Ты мне никто, чтобы я перед тобой отчитывался!
– Как же так можно? Ведь это же любовь! Это же целое событие в жизни! Главное событие. А вы это событие превратили в какой-то тыр-пыр.
Тут Людмила осеклась, вспомнив, что кто-то из великих сказал, что любовь – это целая история в жизни женщины и простенький эпизод в жизни мужчины. А так ли уж правы эти так называемые великие? Стоит ли всегда прислушиваться к их высказываниям? Мало ли, чего они там наговорят…
– Ты отсталая женщина, – засмеялся ей в лицо этот ужасный Руслан. – Сейчас целые сайты в Интернете подобным дерьмом забиты. Рядовые обыватели своих любовников и любовниц, а то и супруги друг друга выставляют в пикантные моменты. А ты знаешь, что многие современные звёзды кино начинали со съёмок в порнушке?
– Звёзды? Может быть. Но я знаю, что настоящие актёры до такого никогда не дойдут.
– Да плевать мне на твои убогие представления о жизни! И вообще, с чего это ты взяла, что я до чего-то там «доходил»? Не знаешь ничего, а уже судишь. До меня ни одна баба не дошла, чтоб ты знала! Они в большинстве заторчали на Стихоплёте, некоторые до Капитана дошли. Ведь таким примитивным курицам был бы хоть какой-то кобель. А мой образ был придуман специально для изысканных натур. Вот как ты.
– Ну-ну, заливай дальше, – засмеялась Люда.
– Да. Я не какой-нибудь банальный трахальщик.
– Ты моральный урод! Ты не видишь рамок своей игры, а когда игра выходит за рамки – её необходимо приостанавливать, иначе вскоре тебе придётся играть лишь с самим собой. Даже дети, когда играют в войну, понарошку «стреляют» друг в друга и понарошку «умирают», но никогда не согласятся, чтобы это происходило взаправду, а ты…
– А я – человек творческого склада и чуткой нервной организации! Меня специально придумали для красивой истории любви, чтоб всё было красиво, понимаешь, дура, кра-си-во, а ни как-нибудь… Я знаю, что ты мне не веришь, но я тебя даже зауважал, когда ты не согласилась поехать со мной. А на тех баб, которые до меня не дошли, не… встанет, а волосы дыбом. Мне Стихоплёт с Гарбузовым потом рассказывали, какой это был ужас…
– Какой же ты испорченный человек! Такой молодой, а уже такой циничный. Ты и в самом деле хороший актёр. Нет, я серьёзно говорю. Так неподражаемо сыграть обаятельного и культурного джентльмена, которого даже большие деньги не испортили, а на самом деле так презирать людей, так высмеивать тех, кто тебя полюбил! Зауважал бабу, за то, что она не поехала с ним. Каково? Представляю, как бы ты с коллегами по шоу меня расписывал. Ты всех, кто с тобой сближается, сразу начинаешь презирать и ненавидеть?
– А как же! – Руслан Азиз де Падетруа аль Рашид зло усмехнулся. – Да, я такой! Мой папаша меня называет подонком, какого и три раза убить мало будет.
– Как ты сказал?.. А твоего отца случайно не Виктором зовут?
– Случайно им, – он отпустил Людмилу и сел на скамейку у ограды больничного сквера, отвернувшись от неё.
– Послушай, Руслан Викторович, так он же у нас в больни…
– Да знаю я, что этот недочеловек у вас в больнице лежит! Вот пусть там и подыхает.
– Почему вы никто его не навестите? Ведь родная ж кровь.
– Да отстань ты со своей кровью, дура! Мать собиралась, а я сказал, что на иглу сяду, если она туда хоть раз сунется. Дура та ещё! Он её всю жизнь опускает ниже плинтуса на каждом шагу, а она не знает, как ему ещё угодить.
– Он что, очень богатый?
– Кто?! Да с чего ты взяла-то? – очень удивился Руслан ибн Виктор. – У него никогда денег даже на бутылку дешёвого пойла не было. Бога-атый! Скажешь тоже. Был бы у меня богатый отец, так занимался бы я этой проституцией…
– Просто я слышала мнение, что опускают ниже плинтуса своих жён именно богатые мужчины, на которых семья держится.
– Чего там на нём может держаться-то? Он на своих-то подпорках не каждый день удержаться может. Я его сам опускаю по полной. Он у меня теперь каждый день курс молодого бойца проходит, родная кровь. Глупость какая. Ты точно или дура, или святая…
Он вдруг как-то странно посмотрел на неё, сел у её ног и прижался, как побитый кутёнок:
– Люда, я тебя умоляю: соглашайся на предложение Карабасыча. Для меня эта поездка очень важна! Я же нигде дальше нашего областного центра не был! Это мой единственный шанс хоть как-то мир посмотреть, себя показать. Я же здесь погибну, сопьюсь, опущусь. Поедем, а?
– По одной путёвке в одном нумере?
– Я тебе не стану ничем докучать, обещаю, я где-нибудь в уголочке размещусь… Да там такие номера в гостиницах, что две наши коммуналки можно разместить! – радостно залопотал он. – Ты там сама кого-нибудь себе найдёшь, какого-нибудь цивилизованного европейца.
– А я, может быть, капитана Гарбузова выберу, – Людмиле тоже захотелось сыграть роль этакой стервы, женщины-вамп (ну хоть один разочек в жизни!). – Или Поэта? Зачем мне шейх? Мы девушки скромные, нам бы чего попроще.
– Гарбузов в больнице. Его бабы выследили и все рёбра ему переломали. А Поэта одна истеричка кислотой хотела облить, но он увернулся. Теперь дома сидит, зубами стучит и боится на улицу выйти. До чего дикие бабы пошли! За что? Эти дураки для них же старались.
Роль стервы не задалась. И тут Людмила вспомнила свой сон и вздрогнула: а что, если сейчас кто-нибудь снимает их из кустов. Она тревожно огляделась по стронам.
– Да никто нас не фотографирует, – словно бы прочитал её мысли Руслан и снова сел рядом на скамейку. – Какая ты наивная! Чего тут снимать-то? Не тот кадр, да и первая часть шоу закончилась. А мне Карабасыч сказал, если я тебя уговорю, он мне в следующем сезоне настоящую роль выхлопочет. А? – он легко толкнул её в плечо своим плечом.
Людмиле вдруг стало так его жалко! Такой наивный мальчик, который никак не дорастёт до мужчины. Или это опять у него роль такая? И себя стало жалко, и своих стариков стало жалко. То есть всех-всех стало так жалко, что словами не передать! Даже Витька стало жалко, захотелось, чтобы всё у него стало хорошо. И чтобы у всех тоже всё стало хорошо, но какой-то внутренний голос сказал ей, что так не бывает, потому что люди сами этого не хотят.
