Юлия Лешко - Мамочки мои… или Больничный Декамерон
Кто бы мог подумать: какие ловкие руки могут быть у начинающего хирурга – и обнять, и халат расстегнуть, и по бедру скользнуть нескромно… А вот это уже лишнее. Наташа стала взывать к рассудку:
– Сашка, а ну-ка, пусти! В роддоме, между прочим, детей рожают, а не делают!
Испугать Сосновского не удалось – он просто выразил недоверие высказанному тезису:
– И где же тут логика, Ната?…
Наташа шлепнула его по рукам и по губам:
– Мальчишка!
На что Сосновский ответил не вполне адекватно:
– Обязательно!
Любимая женщина отстранилась:
– Что – обязательно?…
И тогда долгий поцелуй Наташи и Саши положил конец долгим разбирательствам.
* * *Если бы влюбленные чуть-чуть напрягли слух, то до их ушей наверняка донеслась бы задушевная песня «Серебряная метель» в свободной интерпретации санитарки Прокофьевны. Если бы услышали песню – поняли бы, куда она идет, и сбежали бы из каморки за секунду до прибытия… Так ведь нет: опоздали. В комнату сначала ворвались звуки куплета: «Вино ему тогда головушку вскружило…», затем степенно зашла певица. Деликатно отвела глаза, аки посохом, громко стукнула шваброй и только потом тихонько закрыла дверь от посторонних глаз…
Наташа укоризненно посмотрела на Сосновского. Тот покаянно склонил голову. Наташа дернула его за ухо:
– Мальчишка…
…и решительно вышла в коридор, поправляя прическу. Пошла в ординаторскую, ни разу не оглянувшись. А Сосновский стоял, глядя ей вслед, и счастливо улыбался. Откуда-то издалека доносилась лирическая песня Прокофьевны…
* * *Катя тревожно вглядывалась в карточный узор. Что скажет ворожея?
Тоня-Таро не выказывала признаков тревоги за ее судьбу:
– Ну, что, девочка. Все будет хорошо. Дом у тебя большой, и будет у вас прибавление в семействе… Хм, ну это и так понятно… Но не всегда была такая тишь-гладь и божья благодать. М-мм… В общем, все будет хорошо!
Катя заглянула в разложенные загадочные картинки:
– Так много карт, а ты так мало рассказала. А поподробнее можно?…
Тоня покачала головой:
– А вот и подробности: дом у тебя богатый, но раньше в нем было… Как бы тебе объяснить – пять перевернутых кубков – это… Негармоничные эмоции. Потери, огорчения… И вот еще… «Башня»: это шестнадцатый аркан. Это очень важно. Сейчас я тебе объясню: устаревшее, отжившее рухнуло и уже не возродится. Я бы так сказала: вы входите в будущее под грохот обломков прошлого!
Катя улыбнулась:
– А покажи, где хорошо?
Тоня широким жестом показала на карту с интересной картинкой: в солнечном кругу обнаженные фигурки мужчины и женщины:
– Вот! Лучшая карта – «Солнце»! Тихое счастье, стремление к свету, долгожданная радость…
Катя с симпатией посмотрела на голышей в круге солнца:
– Это я с мужем?
Но гадалка не спешила с таким простым выводом, напротив:
– Знаешь, это, вообще-то, символ чего-то юного, нарождающегося…
Кивнула Катя: до нее дошел смысл гадания!
– Ясно. Это дядя и племянница. В смысле, сын и внучка…
Тоня глянула на Катю с уважением:
– Оригинально трактуешь. В общем, все будет хорошо. Ну, честно – лучше не бывает.
У мамочки Алеси, которой гадали чуть раньше, пронзительно зазвонил телефон.
– Да? Слушаю тебя… Да что ты… Мама, говоришь? Но я вообще-то знала. Откуда? УЗИ показало!
И начала смеяться. Увидев, что все на нее смотрят, объяснила:
– Чудо какое-то! Муж сказал, что его мама денег добавила, завтра он едет кредит оформлять на новую машину…
– А? Говорила же я! – Тоня-Таро торжествовала победу. Не прошло и пяти секунд, как к ее кровати дружно устремились остальные мамочки…
* * *Владимир Николаевич Бобровский собирался уходить домой, неторопливо шел по коридору отделения и, как Мороз-Воевода, обходил владенья свои.
Какая-то мамочка вела запоздалый разговор с мужем, прислонившись к стенке…
Дверь, ведущая в палату, полуоткрыта…
Прокофьевна, стоящая возле палаты Нины, тихо переговаривалась с медсестрой Светой.
– Эта Несмеяна, из одиннадцатой палаты, доплакалась-таки до спазмов… Успокоительное капаем теперь. В отдельную положили.
– Да уж, капризуля – так капризуля, – неодобрительно проговорила Прокофьевна. – Чуть что: где завотделением?… То – не так, это – не этак. Муж не угодил, мать плохая… Всем недовольна, весь мир против. Ну, и что?
– Что-что? Прокапаем, может, плакать перестанет…
Прокофьевна с осуждением покачала головой:
– Вот бывают же такие девки крученые, честное слово…
Нина услышала этот разговор и нахмурилась: портрет Несмеяны – это вылитая Катя. Она встала с кровати, надела тапочки и пошла, набирая скорость, в палату Кати. Заглянула в нее.
А та как раз переворачивалась на другой бочок. Темный силуэт в дверях привлек ее внимание:
– Нина, это ты?
– Я, – она стояла против света. Но даже по голосу было ясно: улыбается.
– А чего ты пришла? – справилась Катя.
Нина подошла поближе и, не дожидаясь разрешения, села на кровать к Кате:
– А я услышала, что капризулю какую-то под капельницу положили, со спазмами… Не дай бог, думаю, Катя…
Катя поуютнее легла на своей кроватке:
– Нет, все в порядке со мной. Иди, спи.
– Пойду, – сказала Нина, подоткнув ей одеяло, – пойду.
Катя вдруг ясно вспомнила это ощущение, когда мама так же подтыкала одеяльце и еще целовала ее на ночь. Нина в матери никак не годилась, но Кате почему-то очень захотелось, чтобы сейчас ее, как маленькую, поцеловали перед сном. Но слова на эту тему никак не рождались, да и чувства-то еще не совсем определились… Поэтому Катя сказала только вот что:
– Завтра к тебе зайду, хорошо?
– Ладно… Спокойной ночи… – ответила Нина.
Перед тем, как ей плотно закрыть за собой дверь, Катя спросила:
– Как там наш дядя?…
И Нина засмеялась:
– Самых честных правил! Постараюсь, чтобы не занемог…
– И я тоже постараюсь… – ответила Катя, уже засыпая…
* * *Тревожная Галя, кровать которой была прямо напротив выхода, не спала и смотрела в коридор. К руке была присоединена трубка, стояла капельница…
Мимо проходил Бобровский, хотел прикрыть дверь, но заметил, что Галя смотрела на него. Вздохнул, зашел в палату, присел на край ее кровати…
– Ты почему не спишь? Малышу твоему пора отдыхать.
– Владимир Николаевич, спасибо вам, – Галя всхлипнула, Бобровский напрягся, – за то, что вы есть, спасибо.
– Ну что ты! Давай засыпай. Мне еще в приемный покой нужно спуститься… Все, спи, Галя… Нет, нет, не плачь… – чуть ли не прикрикнул он, заметив, что Галя начала тихо плакать.
– Нет, правда. На меня дома вот, как вы, никто не смотрел.
– Это как же, Галя? – усмехнулся Бобровский.
– C состраданием…
Все. Терпение кончилось. Сейчас начнет себя жалеть, до слез… И Владимир Николаевич начал сеанс психотерапии:
– Ну, ты скажешь. С состраданием. Начнем с того, что сострадать тебе нечего. Радоваться нужно: будешь мамой, как только малыша в руки возьмешь, все твои проблемы и переживания испарятся, ты их перестанешь замечать. Главным будет он! А мама с мужем помирятся, малыши, они, знаешь, какие народные дипломаты!.. Всех мирят.
Галя все же пустила новую партию слез:
– Вы просто сами не знаете, какие у вас глаза. Вы добрый, вы заботливый, вы все понимаете. С вами так спокойно…
Каким-то шестым чувством Бобровский понял: сейчас последует признание в любви. Встал, направил стопы на выход:
– Вот и славно, а теперь спать.
Бобровский вышел, тихо прикрыл дверь палаты Несмеяны…
* * *Наташа и Сосновский долго препирались, как им добираться до Наташиного дома: в метро с пересадкой или в такси. Из соображений экономии, надо было бы ехать в метро. И именно поэтому Сашка вызвал такси к подъезду клиники, а вот сейчас они почти приехали по нужному адресу…
Наташа руководила водителем:
– Теперь направо. Восьмой подъезд. Здесь остановитесь, я выйду. Спасибо! До завтра, Саша!
Сосновский споро выскочил из такси и открыл дверцу с той стороны, где сидела Наташа.
– Приехали… Выходи, пожалуйста, Наташа. – Саша набрал полную грудь воздуха и сказал громко и торжественно: – Выходи за меня замуж, Наташа!
Наташа замерла: сидела, не шевелясь. Посмотрела на Сашу. В наступившей тишине было слышно, как тикает счетчик такси и пыхтит недовольно таксист.
Он-то и прервал молчание:
– Ну, вы даете, ребята!.. Заказ свадебного лимузина 222185, круглосуточно. Горько, что ли?
Машина развернулась и, в нарушение действующих правил, празднично посигналила на прощанье. Саша и Наташа стояли у подъезда, обнявшись.
* * *Доктор Бобровский сидел за столом в своем кабинете и говорил по телефону «специальным» шпионским голосом.
– Юстас – Алексу. Строго секретно, весьма срочно. Повторите маршрут следования!
В трубке раздался прелестный женский смех, а затем:
