Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
– Я рад за тебя, – сквозь зубы проговорил я. Мне нестерпимо захотелось его ударить, но сделать это в наручниках было сложно. Да и последствия от таких действий были бы самые печальные.
Машина вдруг так резко затормозила, что я ударился о переднее сиденье.
– Выгружайся, приехали, шериф, – грубо толкнул меня Монах.
Меня вытолкнули их машины, но повязку с глаз не сняли и потому я пытался определить, где нахожусь, по косвенным признаком. Сейчас я явно находился на улице, так как меня обдувал прохладный ветерок, а под ногами был не асфальт и не пол, а земля.
Меня схватили за руку и куда-то повели. Вокруг я слышал какие-то голоса, но определить, где нахожусь, по-прежнему не мог. Да и не особенно пытался; мною вдруг овладела апатия.
Меня куда-то втолкнули, я пролетел несколько метров и упал на что-то мягкое. Я ощупал, насколько это позволяли наручники, место, где приземлился. Кажется, это был диван или что-то родственное ему.
Прошло несколько минут, но ничего в моем положении не менялось. Откуда-то раздавались голоса; хотя я не мог различать слова, но по интонациям было очевидно, что разговор протекал на повышенных тонах.
Я был почти уверен, что один из участников этой ссоры Монах. И касается она скорей всего меня.
Внезапно кто-то больно схватил меня за руку и рывком поднял с сиденья.
– Чего стоишь, иди, – грубо толкнул меня Монах.
– Я не могу идти, у меня глаза завязаны.
Монах содрал повязку с моего лица, и я огляделся вокруг. Дом мне был знаком, я находился в особняке Григора.
– С тобой хочет насладиться последней беседой твой старый друг, – усмехнулся Монах. – Поговори с ним перед смертью. Только не затягивай, а то у меня руки чешутся.
Мы поднялись на второй этаж, и я оказался в кабинете Григора. Он явно ждал меня. Как обычно неровный огонь свечей освещал его облик. Выглядел же он странно; от недавнего холеного вида Григора, если что осталось, так это только дорогой костюм; волосы же были всколочены, глаза безумно блестели, щеки покрыты густой щетиной. Галстук съехал на бок, но Григор то ли это не замечал, то ли ему уже было все равно.
Увидев меня, его лицо перекосилось, как от зубной боли. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
– Да это ты? – вдруг как-то безучастно произнес он. Григор отвернулся, словно убедившись, что это в самом деле я, а не мой призрак, больше не хотел меня видеть.
– Прикажи отпустить Ксению, ты же достиг чего хотел, я в полном твоем распоряжении.
– Распоряжении. – Он вдруг хрипло рассмеялся. – А что мне с тобой делать? Зачем ты мне собственно нужен? Ты уже все разрушил, все, что я столько лет создавал. Зачем ты мне, ты ничем не можешь мне помочь.
– Герман, прикажи, чтобы отпустили Ксению, – напомнил я ему. – Она в наших счетах не участвует.
– Да, Ксению, – отмахнулся он от меня рукой. – Какое мне дело до этой Ксении. Отпущу я ее, не отпущу, будет ли она жить или не будет…
Мне нет никакого дела до твоей Ксении. Ты понимаешь это?
– Был уговор, я вместо нее.
– Слушай, – вдруг озлился он, – мне надоело слушать тебя. Что ты заладил: Ксения, Ксения. Пока ты не начал свои вопли, я может, ее бы и отпустил. А теперь ни за что. А знаешь, что я могу тебе обещать, вы будете лежать в одной могиле. Тебя устроит такой вариант? А впрочем, какая разница, где вы будете лежать, в одной яме или в разных? Это не вернет мне Ирину. Тебе известно, что Ирина ушла от меня. Вместе с детьми. Через день после того, как сходила к тебе.
Это была неожиданная новость и при других обстоятельствах она вызвала бы у меня целый поток чувств и эмоций, но сейчас мне было не до того.
– Слушай, Герман, я никак не могу взять в толк: что ты хочешь от меня?
Григор сел в кресло, откинулся на спинку, закрыл глаза. Затем внезапно пристально посмотрел на меня.
– А ты еще не понял, что я уже ничего не хочу. Хотелка моя вся вышла. Еще недавно я хотел так много, у меня были такие планы. Если бы ты только что-нибудь знал о моих планах, я замыслил такие дела. Вся страна, весь мир бы заговорил обо мне, как о финансовом гении. А вместо этого я вынужден думать о том, куда бы скрыться. Или, полагаешь, я не знаю, что этот Климов готовит мой арест и ни сегодня завтра его лакеи появятся здесь. У нас еще остались там наши люди. Знаешь, сколько денег нам это стоило, чтобы обзавестись своими информаторами. Ты даже вообразить не можешь, какая это гора. Но большинство из них уже не желают с нами работать, они почувствовали, что сила отныне не на нашей стороне – и переметнулись. Можешь радоваться, ты снова победил, как и побеждал раньше. За это ты и умрешь. Победители должны умирать. А вот скажи на прощание, что чувствует победитель, приговоренный к смерти?
– Не знаю, страх. Все приговоренные к смерти чувствуют страх.
– Знаешь, что меня сейчас больше всего гнетет: не чувствую никакой радости. Я-то думал, что когда тебя увижу в наручниках, когда буду знать, что совсем скоро ты умрешь, я почувствую себя счастливым. А никого счастья нет, одна пустота. Я совершенно пустой, как выпитая бутылка. И это главная твоя вина.
– Тебя опустошила зависть, жадность и ненависть. В тебе нет даже крупинки ни любви, ни добра. Так чем же ты можешь быть наполнен? Только своим ядом.
– А знаешь, если бы ты дожил до старости, ты бы под конец жизни заделался бы монахом. Потому что ты в душе святоша и проповедник. Даже жалко, что тебе не удастся им стать, я с удовольствием поглядел бы на тебя в черной рясе. – Григор внимательно оглядел меня, словно пытаясь представить мою фигуру в этой одежде. – Ей богу, тебе бы пошла сутана. Может, оставить тебя в живых, – задумчиво произнес он. – Да нет, все же придется убить, так спокойней. Должен же я получить компенсацию за все то, что ты сделал. Ты расстроил мое дело, я взял за это твою жизнь. Она, конечно, того не стоит, но хоть что-то.
– Что же ты собираешься делать дальше? – спросил я. – Ведь моя смерть не решит твоих проблем.
Григор как-то косо взглянул на меня.
– А что я могу еще делать, разве ты мне оставил выбор. Завтра утром меня уже тут не будет. Что меня держит? Дом? Он уже продан. Сегодня вечером я подписал все документы. Хочешь покажу тебе деньги за него? – Григор открыл ящик стола и достал из него не меньше десятка толстенных пачек денег. – Здесь такому как ты, хватит, чтобы прожить безбедно до конца жизни, а мне это в лучшем случае на год. А что делать дальше? – Он пожал плечами.
– Пойдешь в грузчики.
Румянец ярости буквально залил его щеки, сделал их красными, как спелые помидоры. Неожиданно он подскочил ко мне и стал наносить удары. Бил он не очень умело, в этом занятии он явно не был профессионалом, у меня были свободны ноги, и я мог бы без труда ответить ему тем же. Но я сдерживал себя, так как понимал, что он тут же позовет своих горилл и те отдубасят меня так, что неизвестно – очнусь ли я когда-нибудь после этой процедуры или она навеки закроет мои глаза. А ведь я еще не добился освобождения Ксении. Поэтому я решил подыграть ему и с громким стоном повалился на пол. Победа надо мной доставляла ему удовольствие, но отчасти успокоила его гнев. Он снова вернулся в кресло. Я же медленно стал подниматься; несмотря на неумелое избиение тело все же побаливало, несколько его ударов оказались весьма чувствительными.
– Я устал от тебя. Сколько раз я мечтал о том, как тебя будут избивать, какие сладостные картины пыток рисовал себе, а на самом деле… – Григор безнадежно махнул рукой. – Ты умрешь. Монах убьет тебя, он придумал для этого замечательную казнь. По этой части он очень изобретателен. Ты даже не представляешь, какой это жестокий человек.
– Представляю.
– Тем лучше. Значит, это не будет для тебя неожиданностью.
– Тебе известно, что во всем мире у приговоренного к смерти выполняют последние желание.
– Да? И какое же у тебя желание? – вдруг с интересом посмотрел на меня Григор.
– Хочу повидаться с Ксенией.
Несколько секунд он о чем-то думал.
– Хорошо, повидайся. Почему бы вам не провести перед смертью ночь. Последнюю ночь перед смертью. Будет о чем поговорить. Прощай, Влад, больше не увидимся. Если только на том свете. А на этом никак не получится. Ты уж извини, что так вышло, сам напросился. – Григор вдруг скрипнул зубами. – Но почему все получилось именно так. Ты умрешь, но победителем будешь ты. Я хочу знать, говори!
– Потому Гришка, что ты – это воплощенное зло. А все силы зла обречены. Их торжество всегда недолговечно. Такие как ты живут одним днем, потому что боятся будущего. Зло оно всегда страшит тех, кто его совершает. Они знают, что рано или поздно их ожидает проклятие, гибель и тление. А вот добро вечно, его можно временно победить, но оно все равно восторжествует. Ты не мне проиграл, ты себе проиграл. Хочешь, я предскажу, что тебя ждет? Однажды тебя пристрелит кто-нибудь из братвы, с которым ты не поделишь пару сотен баксов. И твой труп выбросят на помойку, где его найдут бродячие собаки. И между ними начнется драка за то, чтобы откусить от него лакомые кусочки. Совсем так, как это происходит между твоими бандитами, когда они делят добычу.
