Наталья Горская - Корова (сборник)
– И то верно, – сказала словно бы самой себе Людмила.
Шейх дал какие-то распоряжения людям в машине, подал Людмиле руку, и они двинулись в кафе, вход в которое находился прямо у того места, где они разговаривали. Кафе оказалось маленьким и очень уютным. Посетителей почти не было, но кто был, изумлённо оглянулись на странную пару из респектабельного красавца-мужчины и какой-то серенькой, как будни, женщины. Хотя женщина кому-то вдруг показалась очень даже ничего. Или это лучи красоты спутника так её озарили?..
К ним мигом выскочил официант и принёс две чашечки кофе, пирожные, мороженое и ещё что-то быстро тающее на языке. Людмила сидела как-то сжавшись. Ей было ужасно неловко.
– Это я виноват, – вдруг сказал шейх.
– Почему? – удивилась Людмила.
– Надо было попроще одеться, а то вырядился как павлин, вот Вы и чувствуете себя… как это по-русски… не в своей тарелке.
– Вы-то как раз нормально одеты. Это я не знаю, на кого похожа… А с другой стороны, чего наряжаться? В «прачке» вся уделаешься.
– Какое красивое слово «у-де-ла-ешь-ся». Уде-эла-эшшшся… Хм, красиво. А хотите, я Вам подарю последнюю коллекцию моего знакомого модельера?..
– Нет! Не надо делать таких широких жестов, Карим Саллахович.
– Ну вот, Вы опять рассердились, – мило улыбнулся шейх. – Вы такая недоверчивая. Нельзя же такой быть, хотя это, впрочем, не… как это по-русски… не моего ума дело.
– Это я-то недоверчивая?.. Странно. Мне кажется, я очень доверчивая. Я устраивалась на работу в больницу, где обещали одну зарплату, а платят другую, которая в три раза меньше. А я всё работаю и верю, что когда-нибудь у кого-то там совесть проснётся и, мне станут платить несколько больше. Пусть не ту зарплату, какую обещали, но хотя бы половину от неё, а не треть. Или я поверила рекламе какого-то крема, восемьсот рублей отдала, а… результат, как говорится, на лицо. Поэтому я очень доверчивая. Учит нас, дураков, жизнь, учит, а всё без толку. Всё мы кому-то верим и на что-то надеемся…
– А надо верить. Да-да. Надо верить и надеяться.
– На что тут надеяться? – усмехнулась Людмила. – Вот мне через год уже сорок лет будет, а у меня ни семьи, ни дома своего, ни сбережений никаких. Неудачница я. Честно Вам скажу, только Вы не обижайтесь, но я сначала подумала, что Вы аферист какой-нибудь. Потом прикинула: какой он аферист? Чего у меня можно взять-то, тем более такому мужчине?
– Ха-ха-ха! Да уж.
– Я не потому не верю, что все кругом намеренно врут, а просто сейчас многие люди сами не знают, чего хотят от жизни. Или знают, но не говорят. Вот кажется человеку, что он хочет познакомиться с женщиной, а через некоторое время она ему уже надоела до смерти. А просто она и не была ему нужна, но он зачем-то говорил ей всякие слова, чтобы она ему поверила. От скуки или от стресса… У Вас в Аравии, должно быть, есть семья, дети?
– Нет. Я одинок. Очень одинок.
– А почему же Вы не женитесь? Там женщины такого возраста, какой у меня, должно быть, уже старухами считаются?
– Нельзя сказать однозначно. Вообще, там все люди рано стареют от жары. При высоких температурах жизненные процессы ускоряются, поэтому жизнь быстрее проходит все фазы, при низких – замедляются. А у нас очень жарко – около ста двадцати градусов жары.
– Ужас! Свариться же можно…
– По Фаренгейту, – засмеялся он. – Как медработник, Вы должны знать, что при ста двадцати градусах по Цельсию человеческая жизнь невозможна. А у вас тут очень холодно, – шейх поёжился и добавил, – поэтому здешние женщины очень моложавы.
– А мне кажется, что нынешняя осень – самая жаркая за всю мою жизнь.
– Вы мне нравитесь всё больше и больше, – сказал он вдруг, глядя на неё совершенно серьёзно. – Ничего мне не говорите сейчас. Я знаю, что Вы мне не верите ни… как это по-русски… ни на йоту. Но это правда. Я понимаю, что в вашей стране очень сложная криминогенная обстановка, породившая большое количество всевозможных аферистов и авантюристов, так что люди всё меньше и меньше доверяют друг другу. Это плохо, это ненормально… Я бы Вас увёз отсюда прямо сейчас, но Вы так боитесь моего общества, а я не хочу Вас расстраивать. Вы этого не заслуживаете. Я Вам ещё правду скажу, хотя опять же заранее знаю, что Вы не поверите, но я никогда за всю жизнь не встречал такой замечательной женщины, которая так просто и хорошо со мной разговаривает, так меня понимает…
Людмила хотела сказать ему что-то насмешливое, но почувствовала, что у неё пересохло в горле, и поднялась температура от волнения. Она бы убежала, но ноги отказывались уносить её отсюда, где так уютно и тепло. А уши тем более были против бегства! Им хотелось, чтобы этот очаровательный господин с чёрными как южная ночь глазами сказал бы ещё чего-нибудь этакое, чего вряд ли когда у нас услышишь.
«Лю-уся, а Люся, не слушай этого змея, – призывал голос разума, когда влечения, вырвавшись с бессознательного плана, столкнулись с беспощадной цензурой сознания. – Ты слышишь, Люсь? Не слушай его! Меня слушай!.. Ишь как расписывает, ишь как глазищами-то сверкает! Ага, ага, так мы тебе и поверили… Не слушай и не смотри!..»
«Отстань! – протестовал центр управления чувствами. – Дай хоть раз в жизни послушать такую музыку, а то всё мат-перемат, нытьё да хлюпающе-хрюкающе-харкающе-пукающие звуки. Хоть раз в жизни!.. Один-то раз можно?»
«Куда ты, дура старая, ввязываешься?! Тебе не двадцать лет, поди. И даже не тридцать. Беги, пока не поздно!»
«Не могу!»
«Ноги, на старт, внимание, арш! Рысью, рысью! Бегом арш!»
«Не хочу»
«Бунтова-ать?! Бунт на корабле?..»
«Да!»
«Дура!»
«И это знаю»…
– Ну так что? – вдруг услышала она вопрос и почувствовала, что его рука нежно, но крепко держит её ладонь.
– Что? – переспросила она.
– Вы согласны поехать со мной?
– Куда?! Нет!
– Вы же только сказали, что да.
– Я?! Совсем с ума сошла! – испуганно залопотала Люда. – Нет, ну совсем с ума сошла, дура старая… Не иначе старческий маразм близится…
– Да что же Вы такое про себя говорите?! Успокойтесь. Я сам виноват. Я Вас прекрасно понимаю: Вы едва меня знаете, а я уже Вас донимаю такими предложениями…
– Какими?.. – ужаснулась Людмила степени своего падения и мигом взяла себя в руки. – Вы понимаете, я чего-то очень устала. Я сегодня с дежурства, потом в прачечной, будь она не ладна… Ой, я сейчас зареву!
– Я всё понимаю, – кивал шейх, а Людмиле стало совсем неловко.
Как тут быть в самом деле, когда видишь такое чудо: влюблённый мужчина. Влюблённый не абы в кого, а в женщину! Не в кучу безымянных баб с тугими формами, а в конкретную и самую обычную земную женщину. В тебя! Когда такое ещё увидишь? Только во сне.
– Не надо мне было с Вами знакомиться, – уже плакала она от досады, что он ей сам начинает нравиться и что она так поздно встретила настолько обаятельного и понимающего мужчину. – И зачем я сюда пошла? Я бы уже давно дома была… Вы про меня, наверно, чёрт знает, что думаете?
– А Вам не безразлично, что я о Вас думаю?
– У Вас в Аравии, должно быть, это считается чем-то из ряда вон выходящим, если женщина вот так заговаривает с незнакомым мужчиной, да ещё и в кафе с ним идёт?
– У нас нет кафе в привычном понимании этого слова. И женщин туда в самом деле не пускают. Но такова культура. В каждой стране она своя. Неужели Вы думаете, что я отношусь к Вам как к падшей женщине?
– Вот-вот.
– Да нет же! Я Вас очень прошу не думать обо мне как о диком азиате. Я уже много лет езжу по миру и привык, что люди живут по-разному, по своим нравственным установкам… Ах, Вы всё равно мне не верите, и меня это ранит в самое сердце!
– Я не то, чтобы не верю, а просто мне… очень давно было интересно, когда же я встречу ЕГО и как буду счастлива. Глупые бабьи мечты… А сейчас такое безразличие ко всему этому, что даже самой себе удивляюсь. Безразлично, как взрослому безразличны игры детей в песочнице. Было бы мне сейчас лет двадцать пять, так голова непременно бы закружилась, а сейчас чего-то не кружится совсем.
– Это пройдёт. У Вас снова появится интерес к жизни, я Вас уверяю, и… голова Ваша снова закружится.
– Можно я домой пойду? – робко засмеялась она и собралась встать из-за стола, но он всё держал её руку.
– Ах, как же мне не хочется Вас отпускать! И зачем Вы так бежите от любви? Помните, где-то есть у Шекспира… как это будет по-русски?.. «Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, кидается на шею».
– Лучше бы было наоборот. Лучше бы любовь приходила к тем, кто её ищет и ждёт. А зачем она тем, кто ею не дорожит?.. Я пойду.
– Хорошо. Отныне Ваше слово для меня закон. Давайте я Вас подвезу до дома.
– Нет!
– Позвольте же мне хоть что-то для Вас сделать!
«Во мужику делать-то нечего», – хотела сказать она, а потом вспомнила, что это не её мысль. Что это вообще не женская мысль, а мужская. Так говорил Федька, когда смотрел мексиканские сериалы, где мужчины бьются за любовь женщины. А сама вместо этого вздохнула:
