Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
– А вы догадливы.
– Вы мне явно льстите, – ухмыльнулся Брюжалов. – Я вот, например, все не могу взять в толк, что я здесь делаю. Чем, так сказать, удостоился вашего внимания?
– Перед своей мучительной смертью, – Нецецкий сделал ударение на слове «мучительной», – он признался, что отдал большую часть продуктов, украденных со складов, вам, Семен Иванович, чтобы вы прикрыли его от ревизии.
– Это он от страха нафантазировал, – чуть натуженно рассмеялся Брюжалов. – Наверное, хотел вас на понт взять.
– Вы, Семен Иванович, так будете рассказывать у следователя госбезопасности на допросе, – улыбнулся в ответ хищной улыбкой Дед. – Хотя вряд ли он вам поверит.
– Кто же донесет на меня? Уж не вы ли? – удивленно спросил чиновник, понимая, что уголовник не пойдет в органы, себе дороже будет.
– Я что, похож на доносчика? – оскорбился Нецецкий, переходя к самой важной стадии разговора. – Однако я не человек-невидимка, за мной охота по всему городу ведется, вот-вот заметут.
– А я тут при чем? – Брюжалов стал догадываться, куда клонит пожилой уголовник.
– Я в бегах, на мне вышак. Мне одно смерть, так хоть потяну немного, давая показания против вас, – пояснил свою позицию Дед.
– Ну и чего же вы от меня хотите? – перешел на деловой тон Брюжалов, осмысливая, как можно использовать опытного уголовника.
– И мне, и вам выгодно, чтобы я оказался на Большой земле и растворился на необъятных просторах нашей Родины, – пояснил свою цель Нецецкий. – Помогите нам эвакуироваться.
– Нам? Вы говорите и об этом человеке? – Брюжалов кивнул на Христофорова.
– У меня с документами все в порядке, мне бы только без очереди, – подал голос Бронислав Петрович.
– Допустим, я вам помогу и вы окажетесь на Большой земле, – потер переносицу Семен Иванович, лихорадочно размышляя. – А дальше?
Нецецкий с Христофоровым переглянулись.
– Я к тому, что с таким уголовным багажом вы все равно долго не пробегаете.
– Ну, хоть немного пожить на воле…
– А мне так и вообще здесь задаром пропадать, – опять подал голос Христофоров. – Меня никто не ловит, с документами все в порядке.
– А кто мать своей дочери на куски порезал? – напомнил Дед, которому не понравилось, что Сверчок пытается выдать себя за чистенького.
– Так об этом же никто не знает, – недовольно буркнул Христофоров.
– А я? – возразил Нецецкий.
– И я теперь тоже, – прибавил Брюжалов, лукаво подмигнув старому вору.
Оба, не сговариваясь, рассмеялись, а Бронислав Петрович внутренне сжался, понимая, что зависит от двух этих людей. Точнее – пока они живы.
– Так вот, – прервав смех, стал развивать свой план Брюжалов, – жизни у вас не будет что здесь, что там. – При последнем слове он кивнул в направлении Ладожского озера. Затем Клаус Вебер начал осторожно готовить почву: – Поэтому получается, что ваша судьба полностью зависит от исхода войны, – спокойно встретить старость вам поможет только победа немцев.
– А я не против, – моментально отреагировал Дед. – Мы же с Кубышкой продукты хоронили, надеясь на их приход с рейхмарками.
– А если немцы войну проиграют? – спросил осторожный Христофоров.
– Тогда они уйдут обратно в Германию, – спокойно подытожил Брюжалов. – Но вряд ли проиграют.
– А вы мне, Семен Иванович, хорошую подсказку дали, – осенило Нецецкого. – Надо не на Большую землю бежать, а к немцам переходить. Недаром же они весь город забросали листовками с пропусками.
– А как линию фронта перейти? – засомневался Бронислав Петрович, видимо, внутренне согласный с изменой Родине.
– С эвакуационным предписанием сесть в машину, идущую по Ладожскому озеру, пришить шофера, и к ним. – Дед, говоря это, больше обращался к Брюжалову, словно проверяя у него верность своего решения.
– А для чего вы хотите к немцам? – поинтересовался Брюжалов.
– Ну так при них отсидеться. Мне как лицу, пострадавшему от Советской власти, я думаю, нечего их бояться, – объяснил Дед. – А если немцы проиграют, так с ними в Германию и уйду. Со всех сторон выгода.
– Так они только тех возьмут, кто им служить станет, – уточнил Вебер.
– Если наши интересы совпадут, послужу, – огрызнулся вор, которому это сторона вопроса была не очень приятна.
– А вы как? – обратился Брюжалов к Христофорову.
– И я тоже стал бы сотрудничать с немцами, – ни секунды не сомневаясь, признался Христофоров. – У них порядка больше. И потом, может, поквитаться кое с кем удастся, если мы в город войдем.
Клаус Вебер не сдержал улыбки, услышав христофоровское «мы».
– Что же, я помогу вам, – кивнул советский служащий. – Я подготовлю вам необходимые документы и дам человека, который сопроводит вас.
– Что за человек? – напрягся Дед.
– Верный, один из тех старорежимных, которые все сделают, лишь бы навредить Советам.
– Интересным вы, однако, Семен Иванович, оказались человеком, – подивился таким связям зампредисполкома ленгорсовета Нецецкий. – При такой должности находитесь, а обсуждаете такие темы и с такими людьми знаетесь.
– Я же и с вами общался, – многозначительно улыбнулся Брюжалов. – К тому же я не меньше вашего заинтересован, чтобы вы не попали в лапы милиции, поэтому ваше решение перейти к немцам меня даже радует, я хоть спать спокойно буду.
Брюжалов ушел, пообещав, что завтра к ним придет от него человек с готовыми документами и заберет их для включения в эвакуационную колонну. Напоследок предложил подкрепиться перед дальней дорогой, указывая на принесенный сверток, в котором оказались: вяленая рыба, банка мясных консервов, четвертинка хлеба, маленькая пачка чая и немного колотого сахара.
Двадцать третьего февраля город отмечал двадцать четвертую годовщину Красной Армии и Военно-Морского флота. С утра все ретрансляторы сообщали, что армия перешла в наступление и ведет упорные бои, сокрушая живую силу и технику врага. В честь праздника было передано, что завтра по карточкам выдадут рабочим и детям по 25 граммов шоколада, служащим и иждивенцам по 25 граммов какао.
С утра в квартире Петраковых непривычно зазвонил телефон, который поставили в связи с работой Алексея Матвеевича, и глава семьи подошел к аппарату. Но оказалось, что звонит сокурсница Анастасии по университету. Девушка, узнав, что говорит с ее отцом, попросила напомнить дочери – вечером они идут на бал, посвященный сегодняшнему празднику.
Насте очень не хотелось никуда идти, но отец настаивал, и ей пришлось согласиться. Готовясь к балу, она достала свое кремовое платье, в котором вместе с Софьей и Иваном ходила на оперу «Иван Сусанин». Платье вызвало воспоминание о погибшем любимом, и девушка не выдержала – уткнувшись в платье, упала ничком на кровать, стараясь плакать как можно тише. Вечером, сопровождаемая отцом, словно под конвоем, она встретилась с подругами у входа в Центральный дом офицеров. Передав им дочь, Петраков удалился, пообещав зайти за ней к концу бала. Девушки зашли в здание, где, несмотря на отсутствие должного тепла, сняли верхнюю одежду и сдали в гардероб. Не успели они отойти от гардероба, как к ним кинулось несколько молодых офицеров, наперегонки предлагая себя в качестве провожатых. Анастасия отметила, что у них были преимущественно петлицы тыловой службы, и, видимо, поэтому они были на удивление чистенькими и гладенькими, в отличие от военнослужащих, встречавшихся ей на улицах города. Насте стало неприятно, и она, отдернув руку, отошла от шумной компании, в уголочек танцевального зала. Певец на сцене, лысоватый мужчина с подведенными тушью глазами, исполнял популярный довоенный репертуар. Несмотря на подавленное состояние, смотреть на веселящихся, смеющихся, танцующих людей ей было приятно, и девушка немного оттаяла, забыв о понуждении отца. Подруги пользовались большим успехом и танцевали с разными офицерами. Неожиданно Анастасия увидела сослуживца отца – старшего лейтенанта НКВД Сергея Мышкина, который, встретившись с ней взглядом, направился в ее сторону.
– Настя, вы? Как я рад вас здесь увидеть! – обрадовался молодой офицер. Но в тот же момент на его лицо легла тень озабоченности. – А ваш отец здесь?
– Нет, но обещал зайти за мной после бала, – улыбнулась она в ответ.
– Вот здорово! – еще больше обрадовался Мышкин. – А то я, честно говоря, немного его побаиваюсь.
– Почему? – удивилась девушка.
– Ну, как учителя в школе, – пояснил Мышкин. – Боюсь допустить какую-нибудь ошибку по службе. Ведь он такой требовательный и к себе, и к другим.
– Это точно, – грустно согласилась Анастасия.
Краткая беседа каким-то непостижимым образом сблизила девушку и молодого офицера. Зазвучала музыка, и они закружились в танце.
– А знаете, Настя, я ведь первый раз вас увидел в сороковом году, когда вы всей семьей приходили на елку. Я там тоже был со своим племянником, – вспомнил их первую встречу Мышкин. – Вы тогда были такая смешная в маске Буратино.
