Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
– Ты прав. Может, я принял неверное решение?
– Думаю, что верное. Ничего другого делать не остается. Монах готов идти на все.
Я облегченно вздохнул, поддержка Олегом моего решения была для меня крайне важна, так как все последние минуты меня мучили сомнения, что я поступаю неправильно и что есть какие-то иные пути разрешения этой ситуации. Может, кому-то так оно и покажется, но ведь надо же знать Монаха, чтобы понимать, что никакой другой возможности нам судьбой не дано.
Валентин выполнил обещание, дверь загорелась, едкий дым поплыл в помещение цеха. Мы стояли у дверей и стучали в них, требуя, чтобы нам открыли. Иначе, хором орали мы, там все сгорят.
И дверь отворилась. На пороге появилось несколько бандитов с пистолетами в руках.
– Мы пустим только двух пожарных, – закричали они.
Валентин внезапно поднял брандспойт, и мощная струя, ударив бандитам в грудь, сбила их с ног. Мы ворвались в цех. Я сразу понял, что нам повезло, так как заложники были собраны в дальнем углу помещения, в то время как основная часть банды сгрудилась возле хода.
– Отсекай их, – сказал я Олегу.
Тот понял меня и вместе с несколькими своими людьми бросился вперед, преграждая путь бандитам к заложникам. Теперь оставалось только обезвредить людей Монаха.
Кирилл, по-видимому, с испугу преувеличил число нападавших, их оказалось не десять, а всего шестеро. На запястьях двоих уже прочно сидели браслеты наручников, оставалось четверо во главе с Монахом, но сдаваться они явно не собирались. Около одной из стен лежали штабели досок, которые образовывали уже готовую баррикаду; за ней они и укрылись. Несколько раз мелькнуло перекошенное яростью лицо Монаха.
Он, конечно, понимал, какую невероятную глупую оплошность допустил. Он отдавал какие-то распоряжения и при этом размахивал пистолетом.
Мы тоже укрылись за какими-то досками. Я смотрел на баррикаду, за которой засели бандиты, и обдумывал план дальнейших действий. Ко мне подполз Олег.
– У нас есть две боевые гранаты, если их к ним закинуть, от них ничего не останется.
– А заложники не пострадают? Их надо бы вывести.
– Выводить опасно, они могут открыть по ним пальбу. Если заложники все лягут на пол, то скорей всего осколки их не заденут. Все же расстояние приличное.
– Все равно есть опасность. Надо попробовать провести с ними переговоры. Может быть, они не захотят быть изрешеченными осколками.
– Монах! – закричал я. – Ты любишь общаться со мной по телефону. У тебя нет желания поговорить непосредственно.
– С превеликим удовольствием, кореш. Что же ты мне хочешь сказать приятного на этот раз?
– У меня для тебя очень радостное сообщение. У нас оказались по случаю для вас гостинцы. В народе их называют гранаты. Если мы вас ими угостим, то ваши столь лелеемые вами тела превратятся в сплошное решето. В этом случае я гарантирую каждому из вас стопроцентный смертельный исход. Если у тебя и твоих друзей есть желание еще немного пожить, через пять минут вы должны выйти в центр цеха с гордо поднятыми руками вверх. Иначе, как человек умный, сам понимаешь, что будет дальше. У тебя, надеюсь, часы есть. Обсудите между собой эту небольшую проблемку о том, как жить дальше. Ты слышишь, время пошло.
Я, в самом деле, посмотрел на часы, потом перевел взгляд на Олега. Тот улыбнулся мне и поднял большой палец вверх. Ему явно понравился произнесенный мною монолог. Оставалось только посмотреть, оценит ли Монах столь же высоко мою небольшую импровизацию?
Было очень тихо, все неподвижно застыли на своих местах в ожидании, когда истечет срок объявленного ультиматума. Пять минут прошли. Я кивнул Олегу, один из его ребят подал ему две гранаты. Я покачал головой: хранение этих «гостиниц» являлось незаконным с его стороны. Тот понял меня и виновато развел руками.
– Монах, ты слышишь меня. Пять минут истекли. Либо вы выходите, либо мы вас угощаем нашими подарками.
– Мы выходим, – послышался возглас Монаха.
– Ты не забыл, с гордо поднятыми руками вверх.
Бандиты стали выходить из своего укрытия и направляться в центр помещения, где находилась свободная площадка. Руки они держали над головой. Замыкал шествие Монах.
Мы тоже двинулись вперед, окружая сдающихся. Я не спускал глаз с Монаха, меня преследовало предчувствие, что так просто он не смирится с поражением и в любой миг может что-нибудь выкинуть.
– Можно выводить заложников, – сказал Олег.
Я кивнул головой. На мгновение проходящие мимо заложники отвлекли мое внимание от Монаха. Внезапно он кинулся куда-то в сторону, сбил одного их охранников и схватил проходящую мимо заложнику – молодую девушку. Из кармана он извлек пистолет.
– Если будете приближаться ко мне, убью эту сучку. Дайте проход.
Монах приставил пистолет к шее девушки, цвет лица которой мгновенно стал белее мела. Вперед выскочил Олег, он целился в голову Монаху, но не стрелял.
– Освободите проход, освободите проход! – неистово орал Монах. – Считаю до пяти, иначе стреляю.
Я видел, как дрожал палец на спусковом крючке Олега; стрелком он был отменным и все же он никак не решался выстрелить.
– Освободите проход, – приказал он.
Монах, медленно пятился в сторону выхода, не выпуская девушку из своих страшных объятий. Мы медленно двигались за ним, не зная, что предпринять. Монах вышел из цеха и по– прежнему идя задним ходом, направился в направлении ворот, ведущим из комбината. Он шел медленно, озираясь по сторонам и одновременно не выпуская нас больше чем на секунду из поля зрения. Я понимал, что любая наша оплошность, любой не продуманный шаг может стоить жизни этой перепуганной девушке.
Оставались считанные метры до ворот, за которыми Монаха ждал автомобиль. Мы совершили ошибку, что не испортили его или не отогнали подальше. Но кто мог знать, что события примут такой оборот.
Монах вышел с территории комбината, мы сделали вслед за ним тоже самое. Нас разделяло всего каких-то метров семь или восемь. Он подошел к машине, посмотрел в нашу сторону. Наши глаза на мгновение скрестились как шпаги, он усмехнулся, а затем резко оттолкнул девушку от себя. Как по команде мы бросились все вперед и тут же остановились, так как Монах, не целясь, произвел в нашу сторону несколько выстрелов. Я увидел, как схватился стоящий впереди меня Олег за живот и стал медленно оседать на землю.
Описывать последующие после этого рокового выстрела двое суток мне не хочется. Слишком до сих пор сильна боль и я знаю, что она не утихнет до конца моих дней. Просто со временем она переместится вглубь моего сознания, и изредка будет напоминать о себе, погружая меня в глубокую скорбь и печаль. Мы даже не мчались, а скорей летели на машине, понимая, что в такой ситуации дорога каждая секунда. Олег был без сознания, с его губ срывались то стоны, то какие-то возгласы. Несколько раз он произнес мое имя, но гораздо чаще он произносил имя «Наташа» и я вспоминал большие, наполненные морем счастья, серые глаза.
В больнице его тут же повезли в операционную, но приступить к операции быстро не удалось. Не оказалось анестезирующих средств, которые только что кончились во время предыдущей операции; пока я звонил в аптеки, другие больницы, пока препараты доставили прошел еще почти час. И только после этого врачи приступили к делу.
Через три часа они вышли с мрачными лицами. Все это время я находился за дверьми операционной. Я плохо помню, как протекало это время, я был сам не свой. Кажется, в один момент я опустился на колени и стал молить Бога спасти Олега. Затем в коридор вбежала Наташа с перекошенным от ужаса и боли лицом. Я утешал ее, обнимал, она то и дело начинала плакать у меня на плече. Так мы подолгу стояли, обнявшись, соединенные вместе единым горем. Затем появились Анатолий и Ксения, еще какие-то люди. Их было много и все хмуро и встревожено смотрели друг на друга.
По лицам врачей я сразу понял, что дело обстоит плохо. Они подтвердили: раненый жив, но шансов выжить очень мало; пуля почти разрушила печень. Олега вывезли на каталке и я не сумел удержать Наташу, которая бросилась к нему, сметая все на своем пути.
Потом началась самая долгая ночь в моей жизни. Я смотрел на двери палаты, за которыми боролся за жизнь Олег. Около него постоянно дежурили врач и медсестра; иногда они выходили к нам и печально качали головами.
Олег умер в шесть часов утра, когда рассвет стал пробивать первые световые окна в темной стене ночи. Наташа упала мне на руки без сознания; от усталости и горя я сам был близок к такому же состоянию. Я почти не помню, как оказался дома, кажется, меня просто доставили туда, как вещь.
Хоронили Олега через день. Народу собралось столько, словно люди вышли на демонстрацию. Он лежал в гробу как живой; смерть еще не тронула, даже не заострила черты лица. Я старался не смотреть на него, каждый такой взгляд переворачивал меня буквально всего, вызывал такую нестерпимую боль, что я готов был кричать. Процессия медленно двигалась через весь город, люди, сменяясь, несли его прах на руках.
