Ника Соболева - Право на одиночество
– Антошка…
– Пчелка-труженица!
Восторг в голубых глазах тут же сменился тревогой.
– Наташ? Ты плачешь? Что случилось?
Я только молча покачала головой. Антон поставил меня на пол и обнял, прижав к груди и осторожно поглаживая по волосам.
– Я так соскучился, пчелка. Пойдем, пойдем в комнату. Господи, как давно я тебя не видел. Пойдем, и ты мне все расскажешь… Кто тебя обидел и почему ты плачешь…
Я только кивала и шла за ним, глотая слезы. В комнате Антон усадил меня на диван, сел рядом и вновь обнял.
И я действительно рассказала ему все – с самого начала. Про мои отношения с Громовым, про девочек, про Мира, про ревность Максима и про нашу с ним последнюю ссору.
Антон молча слушал, зарывшись носом в мои волосы. Одной рукой он обнимал меня за плечи, а другой накручивал мои локоны себе на пальцы.
– Пчелка, – сказал друг, когда я замолчала, – почему ты ничего не рассказывала мне раньше? В письмах, в скайпе… Почему?
Я не могла придумать ответ, поэтому молчала.
Антон вздохнул.
– Понятно…
– Что тебе понятно? – спросила я тихо, поднимая голову. Антон смотрел на меня, ласково и грустно улыбаясь.
– В первую очередь, что я дурак. Надо было плюнуть на все и приехать еще осенью… До того, как ты связалась с этим Максимом. Я ведь… – он запнулся, – я так хотел тебе сказать…
– Сказать что?
Антон, вздохнув, наклонился и, прислонив свой лоб к моему, закрыл глаза.
– Я тебя люблю, пчелка. Уже очень давно. Наверное, я влюбился в тебя еще тогда, в институте. Но я слишком боялся серьезных отношений и не хотел потерять хорошего друга, поэтому не ухаживал за тобой. А потом, когда ты потеряла родителей, я не знал, как к тебе подступиться. Ты изменилась с того дня, пчелка. И я все ждал, набирался смелости… Ну вот и проворонил тебя. А у меня, Наташ, последний год никого и не было. Потому что как начинаю с девушками встречаться, перед глазами все время – ты. Твои глаза, тело, запах. Никто мне не нужен, кроме тебя.
Я молчала. Где-то внутри что-то переворачивалось. Если бы Антон сказал все это раньше…
Я положила руки ему на плечи, посмотрела в глаза и ответила:
– Ты, наверное, даже не знаешь, что я влюбилась в тебя в первый же день нашей учебы? Да-да, не смотри на меня с таким удивлением. Я влюбилась, и потом, общаясь с тобой, все ждала взаимности. Страдала, смотря на твоих девушек. А после смерти родителей… прости, Антон, я, кажется, разучилась любить.
Он схватил мои руки и начал целовать запястья.
– Наташа… Родная моя, любимая, единственная…
Я уже не могла плакать.
– Дай мне шанс, пожалуйста, – прошептал Антон. – Ты ведь любила меня когда-то. Быть может, все вернется… Я обещаю, что не буду торопить тебя. Пчелка, ты нужна мне. Как воздух, как солнце, как небо…
В глазах Антона я видела надежду и отчаяние. Я осторожно прикоснулась пальцами к его щеке…
Почему бы и нет? Возвращаться к Максиму я не хочу. Хватит жить иллюзиями… Ему нужна женщина, которая будет его любить, а не я, постельная грелка. Девочек жалко… особенно Лику… Но ничего не поделаешь.
Пусть я не люблю Антона. Но это сейчас. А ведь раньше любила. И он был единственным человеком, которого я любила – за всю свою 25-летнюю жизнь. Почему бы не дать шанс этой любви вернуться? Я ведь когда-то так мечтала об этом. О взаимности.
– Хорошо, – сказала я. Антон резко выдохнул – видимо, он задерживал дыхание на то время, что я раздумывала, – и его глаза засветились радостью.
– Пчелка… можно мне поцеловать тебя?
Я кивнула.
Губы Антона были мягкими и почему-то немного солеными, как фисташки. Он целовал меня осторожно, будто боялся, что я исчезну.
И я чувствовала… нежность. Не пустоту, а нежность. Она расцветала во мне, как сирень, наполняла своим ароматом каждый уголок моей души. Словно вернулось прошлое, когда я училась в институте и каждый день смотрела на Антона с затаенной любовью в сердце.
А потом мы сидели в полумраке, и он шептал что-то ласковое, обнимая меня. И не хотелось думать о том, что будет дальше. Я и не думала. Просто прижималась к Антону, слушала его голос и наслаждалась временным спокойствием, воцарившимся в моей душе.
– Ты поедешь со мной?
Антон задавал этот вопрос уже в третий раз, но я все никак не могла сосредоточиться.
– Куда?
– В Венецию. У меня там серия съемок на открытом воздухе. Поедешь? Ты ведь никогда не была в Венеции. Там очень красиво, пчелка.
Я задумалась. А почему бы и нет? Из «Радуги» я все равно собираюсь уволиться… Устрою себе каникулы. Да, именно так, венецианские каникулы.
– Хорошо, – ответила я и улыбнулась, увидев реакцию Антона.
– Самолет через шесть дней, я попрошу своего знакомого быстренько сделать тебе визу. Спасибо, что согласилась… Ты даже не представляешь, насколько это важно для меня.
– Я и не представляю, – сказала я, погладив его по щеке. – Я просто вижу.
Следующие шесть дней пролетели быстрее ветра. Несколько раз звонил Максим, но я не брала трубку. Съездила в издательство и оставила на охране заявление об уходе, попросив передать Громову в первый же рабочий день. Хотела еще и браслет вернуть, но почему-то не решилась.
Антон все это время спал на диване и ни разу не пытался соблазнить меня. Я была ему за это очень благодарна, потому что чувствовала – к интимным отношениям я пока не готова.
За два дня до отъезда я увиделась с Миром. Рассказала ему обо всем, что произошло. Он долго молчал, раскуривая свою трубку. Потом выдохнул кучу дыма и спросил:
– Ты уверена, что хочешь уехать вот так – даже не простившись с Громовым и девочками?
Я пожала плечами.
– Мир, я понимаю, что это нехорошо, но… Сам посуди. Как мне смотреть в глаза Лике и Алисе? Особенно Лике. Она ведь даже вторую часть медальона мне отдала, – я дернула себя за цепочку, висящую на шее. – Может, чуть позже, когда первые страсти поулягутся и они поймут, что так будет лучше.
– Думаешь, поймут? – Мир задумчиво наклонил голову.
– Поймут. Они умные девочки. Должны осознать, что отцу нужна любящая женщина, а не девушка для удовлетворения сексуальных потребностей.
– Я не думаю, что ты была для Громова всего лишь такой девушкой, – спокойно сказал Мир. – Но в любом случае – это твое решение. Только скажи мне, пожалуйста, во сколько вы улетаете через два дня?
Я продиктовала Рашидову номер рейса и время отлета. Не знаю, зачем ему это понадобилось, но вопросов решила не задавать.
Я все поняла, когда два дня спустя мы с Антоном приехали в аэропорт. Мир уже ждал нас. И я, извинившись перед Антоном, подбежала к нему.
– Что ты здесь делаешь?
– Решил тебе кое-что подарить, – ответил он, ухмыльнувшись. – Держи.
И Мир протянул мне продолговатый белый конверт. Я нахмурилась.
– Что это?
– Это? Так, безделица. Смотри, девочка моя, сегодня среда. Если вдруг ты решишь вернуться, открой конверт. Но только до следующей пятницы. Потом будет уже поздно.
– Он самовоспламенится? – я улыбнулась.
– Нет, просто потеряет ценность. Если поймешь, что поступила правильно, можешь сжечь его.
И Мир, вздохнув, крепко меня обнял.
– До свидания, девочка моя. Будь счастлива.
– Ты тоже, Мир. Спасибо тебе за все.
В последний раз я посмотрела в его теплые глаза, а потом, развернувшись, поспешила к Антону. Когда через пару минут я обернулась, Мир уже ушел.
Слушая шум двигателя во время взлета, я вдруг осознала, что сегодня переступила через какую-то черту и теперь мне нет возврата.
Почему-то стало очень грустно. Так грустно, будто позади я оставила что-то очень важное. Хотя на самом деле там не было ничего, кроме двух замечательных девочек и кошки. Но у них все будет хорошо. Я уверена.
– О чем думаешь? – спросил меня Антон с улыбкой, как только самолет перестало трясти. Под нами и над нами проплывало спокойное и безмятежное небо.
– Ни о чем особенном. Что мы будем делать в Венеции?
Антон приобнял меня за плечи и ответил:
– Мне придется немного поработать, ну а ты уж точно должна только отдыхать. Ты, пчелка, слишком много трудилась в последние годы. Совсем не расслаблялась!
Я прижалась щекой к плечу Антона и вздохнула.
– Я так рада, что ты приехал. Ты меня спас от самой себя, как в прошлый раз, когда умерли родители.
– А что увез тебя – рада?
Где-то в глубине души что-то жалобно заныло, но я быстро отогнала прочь это ощущение. И просто кивнула.
Примерно через четыре часа мы были в Венеции. Завезли свои вещи в отель и отправились обедать. Антон предложил небольшой ресторан на берегу Гранд-канала.
Город был подернут туманной дымкой, ветер, холодный и соленый, трепал мои волосы. Больше всего меня поразила вода – она была бирюзовой. Я никогда не видела такого странного оттенка. А потом вспомнила, что она и должна быть такой, ведь это не река, а море.
– Красиво, – сказала я, устраиваясь у окошка. Антон ухмыльнулся.
