Леонид Левин - E-klasse

Мама проснулась. Пошла в туалет. Слушаю. Шум воды, щетка, трущаяся о зубы, скрип двери, сначала ванной, теперь моей комнаты. Закрываю глаза и притворяюсь спящим, зная, что она проверяет, сплю я или нет. Убеждается, что сплю, и идет на кухню готовить завтрак. Как же мне хочется соленой яичницы и жареной докторской колбасы. Если будет творог, то день пойдет насмарку. Проснулся папа. Идет на кухню. Минут пять длится тишина. Идет в ванную комнату. Мама тоже идет в ванную комнату. Слушаю льющуюся воду. Дверь в мою комнату открылась, теперь они вдвоем смотрят на меня. «Хватит притворяться, Миш», – говорит отец. «Т-с-с», – шепот матери громче, чем ее обычный голос. Я открываю глаза и делаю вид, что только что проснулся, тупо всматриваюсь в их молодые лица. Затем мы идем завтракать. На моей тарелке глазунья и обжаренная до корочки колбаса!

Включаю телефон. Приходит SMS: «Nenavizhu, suka. Ne zvoni mne». CMC отправлено вчера ночью, в полтретьего. Просматриваю исходящие вызовы. В два звонил Кате. Сука она, конечно, ну да хватит же ей названивать, Миш! Еще раз убеждаюсь в правильности выбора завтрака. Выпил бы «Финляндию», уже бы ответил на сообщение какой-нибудь гадостью, в надежде на скорый ответ, неважно, какого содержания.

С Катей мы прожили чуть меньше года. В горе и радости. Потом я выгнал ее, после ее двухдневного отсутствия с выключенным телефоном. Теперь она снова счастлива с новым мужчиной, и, как я слышал, свадьбы не миновать. Так и живу теперь, любя и мучаясь. Но не сильно. Не очень-то и люблю, и мучаюсь так себе, в рамках дозволенного. Боль контролируемая.

Звонок.

– Да. Алле.

– Михаил Григорьевич, вчера инкассо заморозила счет, у нас 9,3 миллиона долга налоговой, я вам всю ночь звонила, но…

– Да видел, Жень. Не переживай. Знаю. Я буду где-то в десять, тогда и рассмо…

– Михаил Григорьевич, меня сегодня не будет, меня, э-э-э, вообще не будет…

– Жень, ты что, больна летальной тупостью, ау…

– Я ушла с Ильей в автосалон, мне жаль, но....

– Жень, ты дура? Приезжай к десяти, все обсудим.

Вешаю трубку. Так, Костя Иночкин уволил менеджера Илью за неуспеваемость две недели назад, а теперь потерял ассистента и более-менее друга. Дети с Ильей? Он, оказывается, не пидор? Автосалон? Да нет, пидор. Что же за дела с налоговой? Надо бы Гришке набрать. Я уже одет в черные брюки, черные ботинки, фиолетовую рубашку в вертикальную полоску, серый галстук, джемпер с V-образным горлом и пальто неопределенного темного цвета. Я худощав, зеленоглаз, щетинист, с сероватым цветом лица, с выпуклыми венами на руках, метр восемьдесят пять ростом, IQ 127. Спускаюсь вниз по старинной лестнице, ежась от холода и щурясь от темноты. Звоню Грише Айзатулину из девятой налоговой… 25 мая 1986 года

После завтрака, душа и зарядки я надеваю шорты, застегивая их на пупке так высоко, что шов давит на яйца, и их приходится поправлять. Затем мне выдают выходную одежду для поездки в центр, а именно белоснежную рубашку с коротким рукавом, которая безоговорочно вправится в шорты до упора. Отец ведет меня к троллейбусной остановке по той самой улице, что видна из окна моей комнаты. Проходя мимо Дашкиных окон, я неожиданно для себя самого начинаю вести себя, как обезьяна: то подпрыгиваю, то приседаю, поднимаю с дороги камни и бросаю их как можно дальше. Ловлю на себе папин вопросительный взгляд.

– Считай остановки, Миш. На четырнадцатой выходи. Бабушка уже ждет тебя. Все. Целую. До вечера.

Раз – еще поле и мало домов. Пять – магазин «Электроника». Семь – город и много, штук пять, светофоров. Девять – Нескучный сад и магазин «Спартак». Четырнадцать – выхожу около радиальной станции метро «Октябрьская». Чувствую лето. Щурюсь от солнца и задыхаюсь от бабушкиных объятий. На бабушке черные брюки и разноцветный клетчатый пиджак. Мне протягивают подарочную пилотку, мы начинаем маршрут по улице Димитрова в сторону центра. Верчу пилотку в руках, ведь никогда не надену.

– Спасибо, бабуль!

– Ну, как успехи в школе, Миш? Папа говорит, что ты не водишь дружбу с математикой?

– Да так… Нормально.

Формальный вопрос, невнятный ответ.

– Алле, Гриш.

– Да, алло, да.

Еще спит. Госслужащий хренов.

– Доброе утро Гриша! Представляешь, а у меня вчера инкассо в гостях была… Неожиданно так…

– Кость, ты?

Да, видимо, немало нас, выживающих на рассвете нового тысячелетия, на перекрестке Азии и белого мира. Сколько таких Костей, Миш, Вань и Вась, к кому вчера инкассо заходила.

– Нет. Не угадал! Это Миша! У вас есть еще одна подсказка! Будете звонить знакомому?

Пикаю сигнализацией, входя в арку дома.

– ?

– Миша Шнайдер. Гриш, к тебе выслать «скорую» с рассолом и клизмой?!

– А-а-а. Я сейчас перезвоню тебе.

Двор затоплен черным снегом. Неопределенная утренняя солянка из шипованных шин, дорогих машин, слякоти, торжественных сталинских колонн и флигелей, выдыхаемого пара и неприятного ощущения безнадежности от уже успевших промокнуть холодных ног.

Жду минуту, две и набираю сам. Занято. Повторяю вызов:

– Алле.

– Да, алло.

– Гриш, это я, Миша.

– Миша???

– Гриш, алле, блядь!

– Вы ошиблись. – Кладет трубку.

Начинаю нервничать и набираю повторно. «Абонент недоступен, оставьте свое…» Набираю его непосредственной начальнице, что делал только раз до этого при особом случае, и то только после месяца кипрского уединения. «Абонент недоступен». Нервничаю по полной программе и жалею, что не выбрал на завтрак феназепам. Трогаюсь с места. В голове черный снег, шашлык, пар, пот, ампир и нервы, почему-то зеленого цвета.

Бабушка обращает мое внимание на здание Французского посольства. Она рассказывает мне историю строения, краткую биографию архитектора и объясняет сложность архитектурной композиции. Я вместо всего этого сказал бы просто: «Красивый дом». Мой дедушка академик, и бабушка тоже очень много чего знает.

Мы переходим улицу Димитрова по безлюдному подземному переходу и выходим напротив «Шоколадницы». Перед нами вырастает мужчина в костюме Микки Мауса. Мне сложно разглядеть детали наряда, так как он стоит против солнца, и глядя вверх на его лицо, я отчетливо вижу только силуэт известных ушей за слепящими лучами. Бабушка уже успела о чем-то с ним договориться и обращается ко мне: «Миша, встань справа от мышонка. Вот так. Возьми его за руку». Бабушка ужасно рада происходящему и суетится вокруг фотографа с «Полароидом» и самого Микки. Бабушка размахивала фотокарточкой, как веером, в ожидании изображения.

Подъезжаю к офису без пятнадцати девять. Новое, непримечательное здание из желтого кирпича с множеством современных удобств, охраной, парковкой и прочими благами, и самое главное, процентов на семьдесят дешевле, чем, если бы оно стояло в пределах Садового кольца. Мне кивает охранник. В лифт захожу с помощником бухгалтера. Здороваемся. Выходим на наш верхний этаж: тяжелое офисное молчание и «понимающие» взгляды… Коммерческое отступление Современность – это ощущение безнаказанности. Нет ни страха, ни осторожности, ведь мы все уверенно существуем под чьим-то крылом, и неприятности, ну они, конечно, случаются, но не с нами, с другими – с мужиком из рекламы, у которого не стоит, когда не платишь налоги.

Официально мы агентство полиграфии. То, с чего начинал семь лет назад. Потом импортировал сувенирку из стран Азии. Потом оброс таможенными ходами. Потом научился переправлять деньги через однодневки, а не по паспорту сделки. Потом понял, что проще переправлять деньги не свои, а чужие. У меня появился агент по спецоперациям «Бомж». Знакомство, с ним я завел в кругу друзей, имена которых мы оба давно забыли. Сема, сын не последнего по значимости силовика, находил мне, и не без ноты юмора, самых экзотических россиян, которые числились директорами и главбухами самых немыслимых ООО.

К сентябрю 2005 года мое ООО «Колор-Принт» доросло до 11 сотрудников и рекордной цифры, переведенной и частично обналиченной: 4 100 000 долларов. Звонок, который заставил меня уехать на три недели в Тродос, не заставил себя ждать. Его звали Владимир Ильич, его действительно так звали. Подлечив нервы, по прилету в Москву я перезвонил, и сам предложил полковнику встречу.

С поправкой на то, что мой бизнес нестабилен и у меня нет отдела планирования, и любая речь о процентной ставке может либо обрадовать, либо сильно огорчить, я предложил стабильность в виде 4000 долларов раз в тридцать дней, первого шабата месяца. Как только предложение было обмыто, я пожалел, что не начал с 3000. Мне пришлось вернуть налоги тому же государству, а так как наше государство не представители масс, а отдельно взятое лицо, то, быть по сему, буду ему платить за свое социальное обеспечение. Я не вспоминал более о том сонном состоянии, в котором находился на острове Кипр, и уже не жалел об отдаче мзды, даже наоборот, объем шел исключительно на увеличение, а я вернул себе уверенность, смелость и чувство неуязвимости. Полковник Ильич ужинал со мной раз в месяц, ужинал по-человечески, в ресторанах с белыми скатертями.