Лариса Райт - Алая нить

Но сегодня все по-другому. Девушка не спешит выбирать следующий пункт осмотра, не советуется с экскурсантами. Она ведет туристов туда, куда ей самой больше всего хочется. Соня торопится на смотровую площадку бастиона Куенбург, чтобы нырнуть в манящие пейзажи живописной Баварии. Экскурсовод обычно тараторит там без умолку, обращая внимание слушателей на громады старинных замков, на заснеженные вершины гор, на сочные пастбища, на скопления маленьких городков и на отдельно стоящие фермерские домики. Или приглашает любителей прекрасного полюбоваться достопримечательностями Зальцбурга, оценить масштабы площади Капительплатц, оробеть перед громадой Кафедрального собора, восхититься дивным фонтаном в барочном стиле на Резиденцплатц… Все это обычно демонстрирует своим туристам и Соня. Но сегодня девушка молчит. Она объявляет перерыв и, щурясь от беспрерывно мелькающих вспышек фотоаппаратов, окунается в манящую панораму бескрайных просторов. Соня теребит лежащее в кармане письмо, мусолит кусочек фотографии, из-за которой теперь простаивает долгие часы в музее Моцарта и которая своим появлением лишила ее самого главного и, безусловно, ценного, что еще было в жизни. Девушка разжимает пальцы, раскидывает руки, хватает воздух, плещет его себе в лицо, и ей кажется, что на мгновение к ней возвращается утраченное чувство – чувство абсолютной свободы.

7

– Ограничения? Конечно, у меня есть ограничения! – убедительно фыркает Лола и для пущей важности даже хлопает кулаком по подлокотнику дивана.

– Непохоже, – вздыхает дон Диего и качает седой головой. – Творишь, что в голову взбредет, не задумываясь о последствиях.

Лола краснеет:

– Это неправда!

– Как же неправда? А это что?

Лола кидает взгляд в монитор.

– Не что, а кто. Это бык.

– Вижу, что бык. Но вот что ты делаешь рядом с ним? – сурово вопрошает главный редактор.

– Стою.

– Не зли меня, Лола. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Если ты хотела оправдать свое бегство из студии репортажем о собственной смерти, твое дело. Но мне такие жертвы ни к чему!

– Да какие жертвы? О чем вы? Бык даже не шелохнулся!

– Но ты хотела этого.

– С чего вы взяли? – возмущенно вскрикивает Лола, пытается вскочить с дивана, но тот слишком низкий и мягкий, чтобы выпустить женщину из своего плена.

– А разве нет? – с иронией.

– Нет! – грубовато.

– Ну а зачем тебе тогда понадобилась красная тряпка?

Лола смотрит на экран. Она протягивает пук сена племенному быку и одновременно поглаживает его круп пурпурным куском материи.

– Я же не машу ею перед носом животного.

– Лола, она красная!

Матадор Долорес Ривера изумленно поднимает брови и заразительно хохочет. Главный редактор недовольно хмурится.

– Вы серьезно, дон Диего? Вы не шутите?

– Она еще и смеется, паршивка!

– Дон Диего, быки не различают цвета!

– Что?

– Неужели вы не знали? Их раздражает вовсе не цвет тряпки, а агрессивные движения тореро.

– Пусть так, Долорес, пусть так, но этот бык уже был на корриде. Кому, как не тебе, знать, что он не очень-то расположен к людям?

– Послушайте, это рейтинговые кадры.

– Это, Лола, пища для нового всплеска активности противников корриды. «Посмотрите, какие на самом деле эти бычки милые и безобидные, а они – жалкие трусы – их убивают». Вот что это такое.

Лола вспыхивает.

– Трусы? Пускай сами соберутся вдесятером, пусть берут столько мулет и капоте, сколько захотят. Могут даже выехать на арену верхом, хотя лучше не надо, лошадей жалко. Им совсем не обязательно убивать быка или даже дразнить его, желательно просто продержаться минут десять, не больше. Уверена, что даже самые крикливые из этих «праведников» уже через минуту начнут молиться. Да среди тореро по определению не может быть людей, лишенных храбрости! Зачем тогда выходить на арену? Чтобы быть освистанным? Чтобы никогда не узнать славы?

– Браво, Долорес! Вот об этом и стоило говорить, вспомнить о мужестве матадора, дарующего жизнь быку! Каково это – под вопли ревущей публики, подгоняющей тебя, ждущей с нетерпением последнего удара, опустить шпагу, потратить драгоценное время на то, чтобы поклониться животному, готовому разорвать тебя в клочья, и успеть уйти. Не убежать, а именно с достоинством удалиться, хотя каждая лишняя секунда, проведенная на арене с отпущенным быком, может стоить тебе жизни.

Лола зачарованно слушает, потом искренне сокрушается:

– Извините. Я как-то не думала…

– Не думала она! Я не стал настаивать на твоей работе в информационном отделе, я поддержал твое решение делать фильмы о корриде. Да и кто может рассказать о ней лучше, чем ты? Репортаж о жизни племенных торо – это, безусловно, интересно. Но ты должна была кричать о том, что у каждого быка на поле боя есть шанс закончить свою жизнь не на арене, а на таких чудесных пастбищах, где его будут холить и лелеять и никогда не отправят на бойню. Тебе надо было упирать на то, что такая возможность дается только участникам зрелища, все остальные быки рано или поздно превращаются в говядину. Навести справки, привести примеры. Скольких противников ты оставила в живых?

– Ни одного.

Дон Диего не сводит с женщины изумленных глаз, потом произносит с нескрываемым восхищением:

– Да ты, оказывается, Заккахозо [21] .

– Ну что вы, – горько усмехается Лола, – я теперь Альмиранте.

– Я Альмиранте? [22]  – Маленькая Долорес хитро смотрит на отца. – Здорово!

– Чудачка! – Хосе Ривера по прозвищу Пепе Бальенте [23] ласково смотрит на дочь. – Тут нечем гордиться. Альмиранте – это один довольно флегматичный бык, который во время корриды в Пасахес в 1858 году наотрез отказался драться, покинул арену, прошагал по площади, поднялся на второй этаж здания мэрии и стал мычать с балкона на публику.

– Я ни на кого не мычу! – Девочка обиженно надувает губы.

– Нет. Но ты убегаешь из зала.

– Потому что я устала!

– Что значит «устала»?

– Папа, я не понимаю! Я собираюсь стать матадором, а не гимнасткой. Зачем тратить столько времени на растяжку? Мало того, что я и так из всех углов слышу шипящее mari macho [24] , так ты еще даешь им повод смеяться надо мной. Ребята уже давно отрабатывают пасес [25] , а я все еще бегаю по арене с мячиком и задираю ноги в разные стороны, как ребенок. А мне уже почти тринадцать!

Пробитая шина в трущобах на подъезде к ночному Мадриду – не самое лучшее, что могло произойти с Хосе Ривера, но прославленный матадор не привык поддаваться собственным страхам. Совсем недавно он завершил выступления и подумывал об открытии собственной школы. Конечно, он преуспел, не испытывал недостатка в славе и деньгах, но желания его пока не иссякли и заканчивать существование в грязной луже с пробитым черепом (что вполне могло случиться) он не собирался. Сначала Пепе хочет запереться в своем уникальном, сделанном по специальному заказу «Сеате» и дождаться утра, но храбрость и мужество одерживают верх – матадор решает менять колесо.

Впоследствии Пепе не раз говорил друзьям, что матадоры – действительно великие фаталисты, их все время направляет судьба, ведет по жизни, хранит, оберегает, а порой преподносит неожиданные сюрпризы.

Свой сюрприз Хосе Ривера сорока двух лет от роду видит через несколько секунд после того, как решается вылезти из автомобиля. Точнее, сюрприз сам бросается к нему тощей тенью из придорожных кустов, больно бьет по лодыжке и дергает за рукав.

– У тебя есть что-нибудь поесть? – требовательно спрашивает чумазое существо, замотанное в невообразимые лохмотья.

Пепе на всякий случай перекладывает бумажник из заднего кармана брюк в передний и лезет в машину за пачкой кукурузных чипсов.

– Держи.

– Ага. Класс! А можно я погреюсь в твоей тачке, пока ты будешь чинить колесо?

Матадор нерешительно рассматривает босые ноги в налипших комьях земли, переводит взгляд на светло-бежевый салон «Сеата», вздыхает:

– Залезай.

– Вау! – победно верещит цыганенок и ужом проползает по водительскому сиденью на место пассажира. И не думая спустить на пол грязные ноги, разрывает пакет и начинает есть, громко чавкая, ни на что не обращая внимания.

– Ну, ты ешь, а я тут это…

– Ага.

– Ты просто посидишь, да?

– Ага.

Хосе Ривера вынимает ключи из зажигания и тут же одергивает себя: «Идиот! Ведь это совсем ребенок!» Но внутренний голос намекает, что у чумазого дитяти могут быть сообщники отнюдь не нежного возраста. Те пятнадцать минут, что матадор потратил на смену шины, были худшими в его жизни. Такого животного страха он не испытывал даже на арене, хотя рога быка не раз полосовали его тело. Но коррида – это честный бой с благородным противником, который никогда не станет таиться и нападать из-за спины. Бык всегда действует честно, открыто и благородно, зверь встречает соперника лицом к лицу. Той ночью у матадора нет ни единого шанса увидеть неприятеля в случае нападения. Орудуя домкратом, Пепе взмокает, но не от физической нагрузки, а от страха. Однако вопреки ожиданиям и, наверное, благодаря счастливой случайности никто не выбежал из кустов и не обрушил на его голову града ударов.