Олег Ермаков - Вокруг света
– В чем дело?
– То же самое и я хочу знать!
Мы смотрели друг на друга.
Неизвестный, пожалуй, был похож на анархиста. Диковатый нелюдимый взгляд, неухоженная бородка. Загорелое лицо.
Человек с монголоидным лицом хорошо говорил по-русски. Настроен он был решительно.
– Землемер! – воскликнул шофер. – Но куда мы его подеваем? Может, лучше взять за него плату?
Я не собирался платить за свой велосипед, о чем и заявил во всеуслышание. Да у меня и не было с собой столько денег.
– Чей же это велисипед?
– Мой, – ответили мы вдвоем.
– Кто-то здесь самозванец, – сказал шофер.
И меня эта фраза смутила, в ней была доля правды, если не вся правда. Еще немного помедлив, я принялся отвязывать рюкзак.
– Хорошо, – сказал я. – Просто я случайно наткнулся на этот велосипед.
А я забрал свой рюкзак из автомобиля и, водрузив его на багажник, прихватил веревкой.
– Чудная какая-то история, – сказал шофер.
Я, землемер, повернул снова на запад и распрощался с Сержем и Владимиром.
– Да, на этой технике ты проедешь сквозь лес, – сказал Серж. – Но еще неизвестно, кто из нас первым будет в городе. Гляди, не попадись под руку лихим людям.
– Постараюсь.
– В городе приходи в гости, дом напротив Веселухи.
– Спасибо, загляну, если… это будет в моих силах.
Шофер хохотнул.
Владимир лишь кивнул. Велосипед тихонько поскрипывал.
Мы смотрели некоторое время на удалявшегося велосипедиста.
– Знаете вы дорогу на паром? – спросил Владимир.
Я ответил утвердительно.
– Покажете? Мы заплатим.
И я снова почувствовал себя самозванцем. Что же я выиграл, отдав велосипед тому человеку с монгольским лицом?
Но делать было нечего, назвался груздем… И я занял место землемера. Автомобиль тронулся. Перед Мончино мы свернули. В конце двадцатого и в начале двадцать первого веков дорога пропадала, растворялась на спуске к Днепру. Но сейчас она вела туда, где на царской карте и обозначен был паром.
К вечеру в низине появился густой туман. Запахло большой рекой. Мы услышали гогот летящих где-то гусей, стали поглядывать вверх, но из-за высоких осин и черной ольхи не видели стаю. Шофер тоже бросал быстрые взгляды в небо и снова смотрел на дорогу. Все-таки она была ухабиста.
Наконец мы выехали к плавной осенней реке среди обрывистых берегов. Пологий спуск вел к самой воде. Серж остановил автомобиль в сотне метров от воды, вышел, разминая затекшие ноги, вращая шеей. На ходу он стаскивал пыльные краги, приближался к реке, ударяя ими по ноге.
На берегу виднелись столбы. От них тянулся к противоположному берегу канат. Но противоположный берег уже едва вырисовывался в тумане и сумерках. На одном столбе сидела ворона.
– Тоска и скудость, – не выдержав, пробормотал Владимир.
Шофер, постояв у воды и поплевав в реку, вернулся и спросил, что дальше.
– Видимо, надо выкликивать перевозчика, – предположил я.
Владимир посмотрел на меня с любопытством.
– Да есть ли тут живы люди?! – воскликнул Серж, хлопнув крагами по капоту.
– Оттуда, с того берега, тянет дымком, – заметил я.
– Вы уверены, что это Днепр? – спросил Владимир.
– Да.
Серж хмыкнул и сказал, что, кроме Днепра, ничего и не может быть, чувствуется мощь.
Владимир смотрел на реку.
– Так что, звать? – спросил Серж и начал прочищать горло.
Но неожиданно мы услышали неясные голоса, стук. Серж быстро оглянулся на нас. В этих сумерках у реки после всех превратностей затянувшейся поездки можно было ожидать чего угодно. Голоса приближались, заржала лошадь. Через некоторое время канат дрогнул и заскрипел. Ворона недовольно каркнула и слетела со столба. Шофер и я, мы напряженно вглядывались в осенний туман. А Владимир вдруг засуетился. Вскоре он выдвинул ножки штатива и водрузил на него громоздкий диковинный аппарат с надписью «Меркурiй-2». Серж, оглянувшись, покачал головой. Владимир спешно спускался к воде и устанавливал фотоаппарат в ящике на треноге. В тумане странно белела его перебинтованная голова.
И вот из осеннего мглистого морока выплыл внушительный плот, а на нем люди и телега с лошадью. Вскоре можно было различить паромщика, лошадь с белесой гривой, мальчишку на телеге и низкорослого коренастого мужика в сапогах и шляпе. Он стоял, подбоченясь, подкручивал усы и внимательно смотрел на нас.
И в этот момент камера звучно щелкнула, поглощая навсегда речной вид, исполненный неверного тщетного света и осенней бедности. Наступал вечер, сгущались сумерки, и казалось, ничего здесь нет и никогда не будет: тщета и скука, холодные воды, глина. А на этой глине уже цвели тихие краски. В глазах мальчика и цвели.
Землемер об этом еще узнает и дополнит свою памятку тремя пунктами.
Не бывает живописной земли без поэта.
И любая земля живописна, если на ней родился поэт.
Третий пункт посвящен свету, землемер впишет в него световую строчку, найденную в этой местности.
А пока плот темнел меж двух берегов как основание для зыбкого и будто живого моста на гудящем мокром канате. Течение напирало на бревна, все ежесекундно менялось, дрожало, свет рос клочьями, сливаясь с рекой. И фотограф еще раз нажал кнопку затвора.
Смоленск
Все фото автора. Фоторепродукции китайской живописи; фотографии фрагментов настенной росписи и мозаики Николая Рериха храма Св. Духа во Фленове.
Примечания
1
Глиняная ограда в кишлаках.
2
К.: 24, 35.
3
С. Калмыков. Вечное солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика (вторая половина XIX – начало XX века). М.: Молодая гвардия, 1979.
4
С. Калмыков. Вечное солнце. Русская социальная утопия и научная фантастика (вторая половина XIX – начало XX века). М.: Молодая гвардия, 1979.
5
Второе послание Коринфянам, 3, 2–3.
