Андрей Битов - Нулевой том (сборник)
– Вот… – говорит он. И обессиленный опускается на песок. – Все.
Он закрывает глаза: последние, отчаянные мысли разглаживают его лицо. Ему страшно.
– Это – конец, – шепчет он.
Но – пот и слезы просыхают, дыхание выравнивается. Он садится. Смотрит с удивлением на широкую воду. Усмехается.
– Плаваю я хорошо… – усмехается он. – Отравиться я не могу, потому что успею найти противоядие… Ружье в этой пьесе уже стреляло… Господи! – в глубоком отчаянии восклицает он. – Что делать?..
Делать нечего. Он входит в баню…
– Ого-го-го! Огогогого!! Сюда, Сергей Андреевич! Веничек…
Общество расположилось на полках так: на самом верху, порхая под потолком, Харитоныч (стоя на лавке), чуть пониже (сидя на лавке) Степанов, на верхнем полке – директор, ступенькой ниже – корреспондент.
– Ох!.. – вздохнул Сергей Андреевич, и лицо его просветлело. – Хорошо… Господи, как хорошо! Каждый раз не верю, что такое счастье… И каждый раз – оказывается. Казалось, позавчера всего парился. И – опять хорошо, – приговаривал он, медленно поднимаясь по ступеням. – О-ох!..
– Позавчера? – откликнулся Степанов. – Неужели в Москве еще парятся?..
– Еще как! – рассмеялся корреспондент столь наивному удивлению.
– Я думал, это только у нас в глуши, вроде пережиток…
– Пережиток! Да это сейчас самая мода! Сауна – финская баня – по всему миру… Все высшее общество теперь парится.
– Финна баня губит, – отозвался из-под потолка Харитоныч.
– Финна?
– Пословица такая.
– Слышал, Харитоныч, – сказал Степанов. – Ты высшее общество! Вон куда забрался, под самый потолок!
– А чего финны так париться-то любят?
– Кровь холодная.
– Финна – баня губит, ха-ха! А хохла – сало…
– А русского?
– Русского известно что. Она, стервь мутноглазая…
– Чеха – пиво!
– Интересно, что англичанина губит?..
– Американца, известно, жвачка.
– Англичанина-то? Туман…
– Пар! У англичан пар холодный…
– Кайф! Кайф!.. – хохотал, хлопая себя по груди, корреспондент.
Так они перехохатывались и перегугукивались под шлеп веников.
Варя выбежала, прорвавшись сквозь ту же чащу, на берег, где только что предавался самоубийственным мыслям Сергей.
Его не было.
Медленно она побрела назад…
– Что характерно, – говорит корреспондент, кусая бороду, – для Токио… это что полицейские там в часы «пик» меняются через каждые полчаса, чтобы забежать к себе в участок и вдохнуть немного кислорода из баллона.
– Маркс все-таки жил в девятнадцатом веке, – сказал Сергей Андреевич, – а вот что Мальтус создал свою теорию еще в восемнадцатом – поверить невозможно. Чистый воздух, рощи, птицы, редкие села, экипажи, маскарады, а он – о перенаселении.
– Хорошо, что я не в Японии служу, – сказал Степанов.
Корреспондент захохотал.
– Степанов, как всегда, в корень…
– Да, корень у него… – отозвался Харитоныч.
– Любопытно, – продолжал, нахлестываясь, директор, – что мы сейчас рассуждаем, как твой Мальтус: беседуем об ужасах цивилизации в заповеднике, где у нас по сто километров…
– На одного квадратного человека… – подхватил корреспондент.
– Но, может, потому и можем говорить об этом, – сказал Сергей Андреевич.
– Непосредственно здесь, где мы сейчас находимся, у нас повышенная плотность населения… Космическая пустота снаружи и коммунальная плотность внутри… Что ни говори, Россия – заповедная страна!
– С заповедниками – проблема… – подключился корреспондент. – Вы читали в нашей газете…
– Знаем… «Берегите мужчин!»
– Берегись! – Харитоныч плеснул на каменку.
– А что, эта тема не так смешна, как кажется, – защищал газету корреспондент, – вполне возможно, что приближается новый матриархат.
– Ну, что перенаселение зависит от женщин, – мрачно сострил Сергей Андреевич, – это, кажется, точно.
– Что характерно, – сказал корреспондент, – это я читал по внутреннему ТАССу, ЮНЕСКО сообщило: каждый родившийся сейчас человек отнимает жизнь у трех в 2000-м году…
– Вот-вот, – сказал Сергей Андреевич.
– Экология установила, – сказал директор, – что каждый биологический вид обладает весьма точным, до конца еще не раскрытым аппаратом регуляции своей численности… Это не только миграции или битвы за территорию. Например, если перенаселить, скажем, клетку, мыши начинают умирать просто ни с того ни с сего. Вскрытия показывают крайне незначительные изменения в печени… Причину смерти объяснить пока не удается.
– Им просто не хочется жить, – сказал Сергей Андреевич.
– Берегись! – Харитоныч плеснул еще.
– Стресс! – пояснил корреспондент.
Уже стемнело, почти ночь. Светятся окна дома. Екатерина Андреевна убитыми движениями накрывает там стол к чаю.
Из темноты на нее смотрит Варя. Наконец решается и входит.
– Екатерина Андреевна! – говорит она бодрым голосом. – А где Сережа?
– Ты не уехала? – обрадовалась Екатерина Андреевна. – А Сережа в бане.
– В бане?.. – Варя изумилась. – Надо же…
– Я думала, ты не дождалась меня, обиделась, уехала…
– Нет, я не обиделась и не уехала… – медленно, враскачку цедила Варя. – Екатерина Андреевна!..
– Да, милая…
– Что вы наговорили Сереже?
– Я? Наговорила?.. – Екатерина Андреевна засуетилась и смутилась. – Ничего… – сказала она неуверенно.
– Зачем же вы меня прятали?
– Да по дурости, по старой дурости. Ты прости…
– Все-таки, что вы сказали? Я случайно кое-что слышала, но не все…
– Вот как? Ты слышала… – Екатерина Андреевна совсем потерялась. – Что же ты слышала?
Варя посмотрела на фальшивую растерянность Екатерины Андреевны, которая так непривычно, так неуклюже у нее выходила, посмотрела, будто это она старуха, а Екатерина Андреевна – дитя.
– Впрочем, все это неважно, – сказала она. – Только я вас прошу больше ничего Сереже обо мне не говорить. Вы уж меня простите… Что я вам?.. Не надо…
– Ты с ним говорила? – испугалась Екатерина Андреевна. – Когда? Сейчас? Что он тебе сказал?..
– Он? Ничего. Да вы не волнуйтесь. Просто я теперь все поняла. Он меня не любит – мне этого вполне достаточно.
– Постой, постой… – суетилась Екатерина Андреевна.
– Только вы больше с ним не говорите, пожалуйста. Будто мы с вами ни о чем… Будто меня не было… Не стало. А я исчезну.
У Екатерины Андреевны опустились руки.
– Простите… – и Варя выбежала опрометью в ночь.
Варя растворилась в ночи.
Екатерина Андреевна схватилась за сердце.
– Нет… не верю… Он не решился бы ей сказать… – тихо говорила она никому.
– Варя! Варя! – шепотом звала Екатерина Андреевна, держась за сердце, тихо выползая на крыльцо и спускаясь во двор.
Екатерина Андреевна добрела до сарая-лаборатории. Зажгла свечу, отперла сейф. Накапала себе в склянку. Выпила и так стояла некоторое время, поджидая.
– Нашла!.. – сказала она про сердце и вздохнула. – Господи! – тут же опомнилась она со страстью. – Что же она слышала?! Варя! Варя-а! – закричала она и выбежала из сарая. – Варя-а…
Как только фигура ее растаяла в темноте, в дверь просунулся Иван Модестович. Увидел распахнутый сейф. Озираясь и трепеща, бросился к склянкам. Стал судорожно рыться. Уронил склянку. Что-то посыпалось и в сейфе. Он рылся и не находил. Наконец он наткнулся на то, что ему было нужно, – бутыль стояла на самом виду.
– Нашел… – Он отлил себе в мензурку трясущимися руками и выпил.
Задыхаясь, поставил на место бутыль и попытался навести прежний порядок. Но отчаянно трусил. Банка с угрожающей этикеткой «Яд» оказалась запихнутой вглубь…
Варя в это время решительно гребла к тому берегу…
Екатерина Андреевна все искала и звала Варю.
Наткнулась на девиц, страстно целовавшихся в лопухах. Они перепугались, застигнутые, а она прошла мимо, будто их нет.
– У-у-у! – вдруг выскочил Иван Модестович, приставив ко лбу пальцы, как рога. – Забодаю, забодаю!
Екатерина Андреевна шарахнулась и, узнав, посмотрела на него с презрением.
– Дурак несчастный! Где ты так нализался?..
Иван Модестович идиотски захохотал и пропал.
Сквозь рваное, быстрое облако выглянула луна и осветила двор.
– Варя… – обращаясь к реке, тихо позвала Екатерина Андреевна.
Варя остановила лодку, посреди реки. Потом нерешительно стала грести назад.
– Природу совершенно не интересует, – горячо говорил директор, – истинное знание – ее интересует прямое достижение цели. Для птицы земля плоская, и все тут. Ей надо взять азимут, а азимут берется на плоскости. И для нас земля всегда была плоская – это чистое умозрение, что она шар…
– Точно так и у крокодилов, – сказал Иван Модестович, примостившийся на нижней ступеньке. Он сидел в кальсонах, шевелил пальцами ног. – У крокодилов считается низкий интеллект, однако он прокладывает к жертве математически идеальную траекторию. Как бы ни петлял человек, убегая, крокодил будет бежать, казалось бы, совершенно в неправильном направлении и ровно изловит его там, где наметил…
