Коллектив авторов - Вслед за путеводною звездой (сборник)
Париж
Москвою снова правит листопад.Почти тысячелетие подрядУсталая листва под ветром сохнет.Пускай непритязателен, но храбр, –Берет палитру с красками октябрьИ сурик густо смешивает с охрой.
День-два – и город тяжело узнать;Едва ли это можно оправдатьИздержками сезанновского взгляда.Он был замысловат, лукавый галл,Но сам себе при этом он не лгал,И, стало быть, его винить не надо.
Париж; всегда был тайной под замком,И все ж казалось, – нас туда пешкомВела географическая карта.Уж за семь лет с тобою как-нибудьНебрежно мы преодолели путьОт Крымской набережной до Монмартра.
Там тот же листопад во всей красе;Но все под дебаркадером д'ОрсеПредпочитают черпать впечатленья.А я, набрев на игроков в шарыНа пятачке у сада Тюильри,Был счастлив, как участник приключенья.
Я смог припарковать «Рено» на спорУ самой базилики Сакре-Кёр,Как будто выиграл пари на тышу.Сведя на полушепот разговор,Мы не спеша с тобой прошли в собор,Кощунственно не подавая нищим.
Перед тобой рассеивалась тень;Степенно, со ступени на ступеньТы восходила, словно королева.И верилось, что мир – неразделим,И нас хранит Саровский Серафим,Как нас хранит святая Женевьева.
Через три дня, на праздник ПокроваНас будет ждать осенняя Москва,Дождливых улиц дрожь и ветер колкий.Но вновь Парижем станет воздух пьян,Когда с тобой нас позовет СезаннК Цветаевскому дому на Волхонке.
Ярославль
Сойду в уснувшем городке,Где никому я неизвестен,Но здесь я, кажется, уместенХотя бы тем, что – налегке.
Спрошу в курилке огонька,А заодно и сигарету.А в кошельке – копейки нету,Да впрочем, нет и кошелька.
Под утро тающий снежокУкроет землю слоем тонким,И я отправлюсь потихонькуСквозь посветлевший городок.
Отнюдь не праздный экскурсант,Уткнувшийся в путеводитель,Я здесь почти как местный житель –Бреду куда не зная сам.
Вперед? Назад? Да все равно.Дойду по улице до храмаИ обращусь к старушке: «Мама,Простите, я не ел давно».
Мне повезет в который раз,И сердобольная старушкаПротянет хлеба мне краюшкуИ молча гривенник подаст.
Осень в горном Алтае
Сперва трава – зеленая, как быль,рассказанная наспех, как попало;зеленая, как океанский штиль,как бледная нимфетка среди бала;зеленая, как утренний базар,где вместо сладостей торгуют луком,и сморщенный старик болтает с внуком,как с юнгой опустившийся корсар.Почем тут зелень? Подходи, бери –растет трава, хозяина не зная,над речкою – снаружи и внутрихолма, – под дождь дрожащий прорастая.Сентябрь, бряцая цитровой струной,стекает к берегам тревожной речки,и гида патетические речиуже не спорят с шаткой тишиной.
Но я отвлекся. Значит, холм. На немзеленая трава. На ней рядамирастут березы и погожим днемкачают полновесными ветвями.Но не в деревьях суть, хотя они,по струнке стоя, очевидно, странны:как будто кто-то наводил в их станепорядок в незапамятные дни.
А главное – в листве: она желта,как рот птенца, орущего о пище,как кровь крота, как ржавчина болтаи корабля затопленного днище.Листва манит жеманной желтизной –сплошной, неосыпающейся с веток:на листопад наложенное ветосвязало воздух вязкостью сквозной.
И в этом непадении листвы –желанье избежать кровосмешенья:покуда краски на холме чисты,земля не поддается искушенью.Я видел эти листья и травус контрастом их затейливым и броским –в неосязаемых пейзажах Босха,но вот теперь, впервые, наяву.
Тоской по искуплению влеком,на склон взобравшись, я присел на камень,чтобы, никем не видимый, тайкомкоснуться мира этого руками:еще два дня – и в дымке снеговой(кто б мог предвидеть, что исход так близко!)шуршащий слой членистоногих листьевсмешается с пожухшею травой.
Венеция
Железная дорога – ferrovia(Дословный итальянский перевод) –Простуженной январскою равнинойОпять меня в Венецию везет.
Погода нынче выдалась не очень,Но, впрочем, я другой не ожидал;И через мост, ведущий в Санта-Кроче,Я, молча, перешел Большой канал.
Здесь солнца в эту пору – кот наплакал,У улочек-каналов бледный вид;И взвесь из миллиона пресных капель,Едва колышась, в воздухе висит.
Непрошеному визитеру тошноПо городу бродить в такие дни.И лишь немного утешает то, чтоПогода – настроению сродни.
Но, чтоб поездка не пошла насмарку,И было, чем похвастаться потом,Иду через Риальто до Сан-МаркоОбычным туристическим путем.
Вальяжные паломники со стажемВсех, кажется, немыслимых мастей.И вот уже не раздражает дажеНавязчивая свора голубей.
Пора бежать, пока не утомилиДурные мысли, невозможный сплин.Какие дожи?! Господи помилуй!Когда ты здесь – в Венеции – один!
Меж; небом и землей посередине.Нарочно, что ли? Сам себе назло?И, как стеклянный шарик в глицерине,Не весишь ровным счетом ничего.
Романс
из к/ф «Третье транспортное»
Не первый год я у тебя хожу в любовниках,Но вот опять не понимаю, что же я творю,На третье транспортное заезжаю в Мневниках,А дальше против часовой, по навигатору.
Когда расстались в прошлый раз, хотелось выть с тоски,Но твой нечаянный звонок из гроба поднял бы,И я на всем ходу пересекаю Шмитовский,Как будто на аэроплане по небу.
Там где-то слева новостройки Сити высятся,А мне плевать на все на свете, я на газ давлю.Сегодня ночью нам с тобой опять не выспаться,И значит, встреча наша будет не напрасною.
Москва-река повеселит своею узостью,Мне океан сейчас – не шире рукомойника,И я ныряю, будто в бездну, под Кутузовский,Всего лишь пять минут, и я уже в Хамовниках.
Кто потерял и вновь нашел, любить не ленится,Ну, а для нас любовь всегда была, как таинство.Еще один тоннель, и до свиданья, Ленинский,А от Варшавки мне совсем чуть-чуть останется.
Как я устал бесцельно ждать с рассвета дотемна,Не будь тебя, я б до утра сидел за водкою.Но вот теперь моя возлюбленная ждет меня,И я, как проклятый, несусь Автозаводскою.
Менты опешили, когда промчался мимо я.Забудьте обо мне, как я забуду прошлое.И вот уже родная улица Трофимова,Я в твою дверь звоню, встречай, моя хорошая.
Княз Гочаг
86 ХМАО-Югра, г. Пыть-Ях
Были в саду абрикосы
Красивые, с бархатистой кожицей, сочные плоды этого дерева напротив нашего дома были величиной с куриное яйцо. Наши односельчане не переставали удивляться:
– Чудо природы, подарок судьбы! Ну и везёт же тебе, Гочаг! Мир твоему дому, счастья, благополучия твоей семье!
Летом мы садились прямо под абрикосину, расстилали покрывала и тут же пили густой ароматный чай. Чай цвета петушиного гребешка. Порой от малейшего дуновения ветра прямо «на наш стол» падал спелый плод.
И мы, восемь братьев, наперегонки кидались к нему. Кто всех ловчее, тот и съест.
Часто к нам приходили соседи. Приходили с большими пустыми вёдрами.
– Слушай, Гочаг, – обращались они к моему отцу. – Разреши набрать фруктов. Уж больно хороши! Сын-студент приехал домой, хочет в город хозяйке квартиры гостинец отвезти. Так что – можно?
Конечно, можно! Этим и другим пришедшим отец никогда не отказывал. Ещё, бывало, и меня, как одного из самых шустрых, пошлёт:
– Полезай! Потряси ветки.
Я изо всех сил тряс, и фрукты, как град, сыпались на землю. Так из года в год всем селом мы весело собирали урожай с щедрого дерева. И мы, дети, воспринимали это как должное: тем, чем богат, человек всегда должен делиться с другими. Наше дерево было не как у всех. На нём были такие заманчивые плоды – крупные и сочные.
– А ты к ним, что с вёдрами у тебя толпятся, часто за чем-нибудь обращаешься? – однажды, чуть прищурившись, спросил вдруг моего отца старик-сосед. – Часто?
Я не понял тогда этого вопроса. Очень многого я тогда ещё не понимал.
Но время, годы, обстоятельства заставили задуматься: некий, и не очень уж добрый, смысл в том вопросе был всё-таки заключён. Он был как предостережение.
Я хорошо помню, как люди со словами благодарности клялись в своей готовности выручить отца, когда будет нужно. Клялись. Но, что были те слова? Далеко уносил их ветер…
В нашем селении стали появляться незнакомые люди. Они что-то строили, объясняли, что наше старое селение должно превратиться в посёлок городского типа. Наше чудо-дерево попадало, как говорили, «под план». Здесь должна была проходить теперь дорога.
