Сергей Носов - Страница номер шесть (сборник)
– Алле.
– Здравствуйте, – послышалось в трубке, – здравствуйте, Олег Николаевич.
Я с ней поздоровался:
– Здравствуйте. (...с трубкой.)
– Хорошо? Хорошо ли здравствуете? Как здоровье ваше? (Тю-тю?)
– Хорошо, – отвечаю, – спасибо, хорошее.
– Это вас Долмат Фомич беспокоит. Помните, мы в троллейбусе ехали?.. У меня еще книга ваша осталась?
– Книга?.. Моя?
– Ваш экземпляр... Мне Аглая Петровна про вас рассказала, как найти. Через Аглаю Петровну и Надежду Евстигнеевну.
– Какую Евстигнеевну?
– Через Надежду Евстигнеевну, которая в вашей квартире живет. Вместе с Валерием Игнатьевичем. Они телефон подсказали.
– Как же, как же... я понял.
– Олег Николаевич, дорогой, у меня радостная новость для вас. Сюрприз. Я писал вам в больницу, вы помните?
– Да, спасибо, был тронут... и этот... как его... киви...
– Экзотический фрукт...
– Да, спасибо, я получил...
– Ну так слушайте...
– Да...
– Олег Николаевич?..
– Да...
– Вы приняты в наше Общество!
– Да?..
– Общество друзей книги!
Что же мне оставалось, как опять «да» не спросить.
Я и спросил:
– Да?
– Да, Олег Николаевич! Поздравляю вас! Состоялся Совет, и ни одного голоса против! Все – за! Редчайший случай!.. С вас даже не требуется формального заявления, моей рекомендации оказалось достаточно. Так что примите мои искренние поздравления, Олег Николаевич.
– Спасибо, – отвечаю растерянно.
Долмат Фомич забеспокоился:
– Ну что вы, что вы, это я вас благодарить должен!.. Такую книгу мне одолжили!.. С печатью... С печатью такой замечательной!.. Не сомневайтесь, Олег Николаевич, я все переснял, зарегистрировал... Спасибо вам... большое спасибо...
Тут я вдруг ощутил необходимость самому членораздельно высказаться и вроде того залепетал, что рад, что не меньше моего Долмат Фомич тоже рад и что оказался ему чем-то полезен, – а сам думаю: на кой леший мне Общество это?
– Олег Николаевич, – между тем продолжал Долмат Фомич, – завтра у нас очередное заседание состоится. Очень вас прошу прийти. Заодно и книгу верну. Приходите, не пожалеете, доклад будет интересный. И еще кое-что.
– Но... простите... мне как-то неловко в некотором смысле... знаете, такое ощущение, что я злоупотребляю вашим доверием...
– Только этого не надо. Завтра в семь вечера в Доме писателей на Шпалерной. Знаете дворец Шереметева?
– Так вы писатели, значит?
Долмат Фомич словно даже обиделся.
– Ни в коем случае. К писателям никакого отношения не имеем. Просто мы помещение там арендуем, Дубовую гостиную – раз в неделю. Запомните, мы – Общество друзей книги. Общество друзей книги. Повторите, пожалуйста, – попросил Долмат Фомич неожиданно.
– Общество друзей книги, – произнес я нерешительно.
– До завтра. Жму руку.
– Жму руку, – повторил я опять и как будто в самом деле пожал руку своему собеседнику.
– Что с тобой? – спросила меня Екатерина Львовна, когда я положил трубку. – Побледнел как покойник.
– Ничего, ничего, все в порядке.
Когда я поднимался наверх, меня заметно пошатывало. Тю-тю.
Глава третья
ДРУЗЬЯ КНИГИ
1
Иначе Дом назывался Дворцом – Дворцом Шереметева. Хотя, говорят, он не был дворцом в силу какого-то формального правила: будто бы никто из царской семьи не ночевал в этих стенах...
В этих стенах, по мнению некоторых, бродят по ночам привидения. Речь не о них. О живых.
Там я познакомился с живыми писателями, но сначала как раз не с писателями, а, наоборот, с читателями, дотошными и ретивыми, впрочем, в силу своей необъяснимой ревнивости не признающими тех живых, с которыми, говорю, я потом познакомился, классиками или хотя бы не классиками.
Только сразу хочу подчеркнуть, к поджогу Дома писателей я не имею ни малейшего отношения. Дом сгорел через три года после описываемых событий.
Нет – не о себе; но будь он хоть трижды провидцем, никто из обитателей Дома не смог бы в ту осень даже вообразить подобного: великолепный особняк с дворцовыми гостиными, роскошной библиотекой, величественным актовым залом превращается, объятый пламенем, в жуткий кирпичный футляр, который потом вообще заколотят на годы...
Соблазн оживить повествование описанием грандиозного пожара, исполненного невероятной символики, по правде говоря, имеет присутствовать (и есть что сказать, главное), но оставим эту тему в покое. Это другая история.
Итак, первым в Доме писателей я встретил вахтера. Точнее, вахтер встретил меня. Он встретил меня решительным возгласом:
– Пропуск!
Нет, не «пропуск»:
– Билет!
То есть членский билет писательского Союза.
Понятно, я, посторонний, был без билета.
– Куда?!
Я сказал, что в Дубовую...
– К кому?! – был краток вахтер.
Не будучи уверенным, что он знает Долмата Фомича, все-таки опять же не писателя, а даже наоборот, как я уже отметил, читателя, я, было, взялся объяснить вахтеру, что там, в Дубовой, заседает некое общество, если я, конечно, правильно понял... которое...
– Я знаю, кто заседает в Дубовой!
Ну что с таким разговаривать? Хотел повернуться и уйти. Стоило тащиться на эту Шпалерную...
И тут вахтер преобразился.
– Вижу, вижу! Что же я, голова садовая! Ай-ай-ай!.. – запричитал вахтер покаянно. – Вас же только что приняли!.. Да? Вы же член Общества библиофилов? Да? Идемте. – Он вынырнул из-за своей загородки.
Прежней спеси и след простыл. Сам повел меня, демонстрируя теперь чудеса предупредительности. В гардеробе – где было объявлено мне: «Гардероб!» (словно я никогда не видел гардероба) – он чуть не снял с меня куртку мою китайскую, и мне стоило труда изловчиться разоблачиться без его непрошеной помощи. Далее он рекомендовал: «Туалет», – потому что мы проходили мимо туалета. И сказал про статую Маяковского: «Маяковский».
Дом писателя был имени В.В.Маяковского.
Сам В.В. стоял у подножия лестницы, он был высок и надтреснут. Вахтер извинялся за качество гипса: гипс уже старенький, рыхлый, а тот бугай (я не спрашивал который) – молодой, резвый, вот в день путча злость и сорвал, отломал голову – за стихи, поди, о советском паспорте. Еле приклеили.
А поскольку смотрел Маяковский на парадный вход, по-видимому, надежно закрытый, вахтер, перехватив взгляд статуи, счел необходимым сказать мне:
– Открывается, только когда панихида гражданская... Отсюда выносят... Смертность у писателей – увы, увы...
Мы поднялись по мраморным ступеням на уровень головы Маяковского, здесь была просторная площадка, до Дубовой гостиной семь шагов каких-нибудь, и вдруг вахтер перегородил путь:
– А загадочку не хотите ли разгадать? Хорошая такая. Я всем загадываю. Живая живулечка сидит на живом стулечке, теребит живое мясцо.
Не могу объяснить, что произошло со мною, было ли это озарение или какое-то внутреннее чутье безотчетно себя проявило, но ответил я незамедлительно:
– Младенец, сосущий молоко матери.
Вахтер уставился на меня обалдело, на губах задрожала кривая улыбка, и, почтительно тронув меня за локоть, пятясь, ретировался.
2
На самом деле я и не собирался входить в Дубовую гостиную. Я хотел подойти к Долмату Фомичу после. Потому и опоздал нарочно. Но пока они еще заседали, решил подождать, благо, рядом был стул, вот я и сел.
Сижу, мимо нет-нет да и пройдет писатель.
Я тогда в лицо никого не знал из писателей. Писатели и писатели. Но некоторые были приметные. Вот идет, на клюку опираясь, – бородат, волосат, а кто – кто, кто? конь в пальто! – теперь-то я точно знаю кто: живой классик, поэт... Еще примета: встретишь – к перемене погоды...
А вот двое идут: один невысокий, в строгом костюме, при галстуке, без бороды, причесанный весь и взгляд суровый, холодный, сразу и не догадаешься, что поэт, а другой, приземистый, в свитере в сером и с бородой, а лицо доброе-доброе, догадайся, что критик... друзья!
А вот седовласый, волосы назад зачесаны, военная осанка, идет уверенно – знаю кто: я его книжки еще в раннем детстве читал – «Зеленая рыбка», «Самый лучший пароход»...
Еще была серия такая – «Мои первые книжки»...
– Здравствуйте, Святослав Владимирович, – мог бы сказать, – я ваши книжки в детстве читал. Была такая серия «Мои первые книжки».
Но не сказал. Потому что не знал тогда, что он – это он (кого в детстве читал). А если б и знал, тогда что ж из этого?
Короче, я убивал время.
Некая писательница остановилась:
– Если вы в бильярдную, лучше зайти с той стороны.
Ага, есть бильярдная.
– Нет, я в Дубовую.
Она хотела сказать мне что-то про Дубовую (или про меня в свете Дубовой), но не сказала, прошла.
И тогда я приоткрыл дверь.
И когда приоткрыл дверь – лишь посмотреть, там ли сидят библиофилы, – даже растерялся – от того, что был сразу ими замечен. Все повернулись в мою сторону, словно только и ждали меня, а Долмат Фомич (я его еще и распознать не успел) объявил радостно: «Вот он! Олег Николаевич! Олег Николаевич, милости просим! Вот место свободное».
