Антон Кротков - Я – пират
– Я ведь принадлежу к очень древнему цыганскому роду – каким-то сдавленным унылым голосом пояснил Мирча. – У меня мать и бабка зарабатывали деньги гаданием. Правда, мужчины в нашем роду карты в руки никогда не брали, но всё равно мы умеем чувствовать судьбу, причём не только чужую, но и свою. Теперь я точно знаю, что мне не сойти с этого проклятого корабля. Моё тело не будет похоронено в земле и не попадёт сразу на весёлый пир предков. Могилой мне станет море. Для цыгана это очень плохая смерть. У нас есть легенда, что душа утопленника будет неприкаянно скитаться по тёмным глубинам до тех пор, пока его тело полностью не разложится. И только когда плоть и кости полностью растворяться в воде дух обрётёт свободу и счастье. Но на это может уйти очень много времени.
Я стал уговаривать товарища, чтобы он не придавал значения сомнительным предчувствиям. Но Ходжи остановил меня резким взмахом руки.
– Не трать понапрасну слов, док. Послушай лучше, что я тебе скажу. В портовых кабаках и в судовых кубриках с меня не однажды пытались снять этот ремень. И каждый раз воры уползали прочь, харкая кровью и выплёвывая по дороге выбитые зубы. В нашей семье существует старинное предание: пока мужчина способен сохранить на себе отцовский ремень удача и сила прибудут с ним. Я прошу тебя, док, попытайся сохранить этот ремень и передай его моему младшему сыну. Он живёт в небольшом городке под Веной. Адрес я тебе оставлю. Знаю, что это будет не просто сделать. Этот корабль кишит мародёрами с крысиными повадками, но ты всё же попытайся. Тогда моя бродяжья цыганская душа будет вечно у тебя в неоплатном долгу…
На обед охранник-китаец принёс с камбуза поднос с несколькими дымящимися, аппетитно пахнущими блюдами. Угощение предназначалась только для раненых. Про двух голодных пленников на судовой кухне похоже забыли. Но сына Дуче я перед этим покормил через особую резиновую трубку специальной питательной смесью, предназначенную для ухода за больными с челюстно-лицевыми травмами. А пациент с перебитой рукой от еды решительно отказался.
Мы с Ходжи решили было оставить себе принесённый китайцем суп и жареное мясо, но охранник потребовал, чтобы раненных непременно кормили в его присутствии. Тогда мне пришлось объяснить пирату, что пациенты есть не будут. Скуластое злое лицо молодого охранника вдруг расплылось в довольной улыбке. Видимо, впервые за долгое время этому тщедушному искателю лучшей доли предоставлялась возможность плотно пообедать. Нам же с Ходжи оставалось довольствоваться небольшим кусочком засохшего сыра на двоих и ополовиненной бутылкой минеральной воды – это было всё, что мы нашли в холодильнике камбуза санчасти.
Естественно, что после столь скромной трапезы мы были преисполнены желанием свернуть шею худосочному конвоиру.
– Мне кажется, что на главном камбузе нам выделили хотя бы горсть варёного риса, ведь мы заботимся об их раненых дружках, – размышлял вслух Мирча, – но по дороге этот мешок с костями сожрал нашу пайку. Если мы не прикончим его сейчас, он и дальше будет отъедаться за нас счёт. И вообще, за крысятничество полагается шило в печень.
Подозрение товарища показалось мне более чем обоснованным. Я живо представил себе, как через недельку на наших посеревших лицах заострятся скулы, ввалятся глаза. Мы с трудом будем передвигать ноги. Зато китайский доброволец округлиться и перестанет походить на вечно голодного уличного пса. Скорей всего он уже возносил хвалы своим богам, за то, что они послали ему такую выгодную службу. Словно в подтверждение моих мыслей из-за неплотно закрытой двери санчасти вдруг донеслись довольные мурлыкающие завывания нашего конвоира. Должно быть он пел что-то в том духе, что жизнь удалась и всё такое.
Ходжи возбуждённо заметался по тесному пространству больничного блока, словно тигр по клетке. Цыган явно относился к типу людей, которые, даже взойдя на эшафот, попробуют нокаутировать палача и пробиться через оцепление солдат. А вдруг повезёт? Как говориться, чем чёрт не шутит.
Вчера Ходжи нашёл авантюрный способ избежать расстрельной участи, уготованной большинству его товарищей по экипажу. Сейчас же он попросил у меня хирургический скальпель, чтобы ближайшей ночью вогнать его остро заточенное лезвие в горло вороватого пирата.
Мирча принялся горячо убеждать меня, что прекрасно знает корабль и сумеет найти в хитросплетении его коридоров и трапов безопасный путь, который выведет нас на кормовую шлюпочную галерею.
– Я тут прикинул: пиратов человек двадцать, ну, максимум – тридцать – заговорщицки понизил голос Ходжи. – У этого Дуче просто не хватит людей, чтобы поставить по часовому у каждого трапа, люка и двери. Скорей всего серьёзно контролируется только верхняя палуба, жилые помещения главной надстройки, да капитанский мостик. Но даже если рядом со шлюпками кто-то окажется на свою беду, я его сниму без шума.
Я не сомневался, что при его то широких плечах и мускулистых руках цыган сумеет быстро свернуть часовому шею. Да и в морском деле он явно был не новичок, и, стало быть, знает, как управлять лодкой в открытом море. С таким напарником можно было идти на рискованное дело.
Но мы не успели обсудить в деталях план ночного побега, так как вновь явился китаец. Он выглядел гораздо более благодушным, чем обычно. На ломаном английском языке бывший рыбак объявил, что ему приказано сопровождать нас наверх вместе с телом умершего ночью пирата.
– Труп велено кидать море. Брать его рука-ноги и тащить вверх! Живо, живо!!!
Парнишка с удовольствием использовал каждую возможность покомандовать – почувствовать свою власть над нами. Но нас с Мирчей грозные крики молодого конвоира почему-то не особенно пугали, хотя широкое лезвие мачете в его умелых руках было страшным оружием. Но мы понимали, что мальчишка всего лишь пешка. А жизни наши всецело зависят от другого человека.
– О чём мечтает такой хороший солдат, как ты? – с насмешкой спросил конвоира Ходжи, и тут же получил простодушный ответ:
– Мне осталось резать ещё три голова и тогда большой капитан даст мне «Калашников» и возьмёт в дело. Я стану очень богатый и могу содержать родителей, семья брата и многочисленную родню, которой у меня почти половина деревни. Я единственный из наших парней хорошо знаю язык белых господ, и поэтому только меня одного большой капитан примет на службу, когда я уплачу ему взнос. Мои товарищи получили деньги за этот корабль и разошлись по своим деревням, а я достану ещё три голова и стану уважаемый человек.
Можно было не сомневаться, что бывший рыбак очень хочет заполучить и наши с Ходжи головы, чтобы поскорее стать полноправным членом пиратского экипажа. Он был предан только своей семье и родовому клану. Поэтому, я знал наверняка, что если через какое-то время Дуче прикажет этому охотнику за головами прикончить нас, молить палача о пощаде будет совершенно бесполезно.
Более того, я был уверен, что даже если бы перед ним стояла на коленях плачущая пассажирка туристического лайнера, он всё равно без малейших колебаний намотал бы на руку её волосы и уверенно взмахнул своим мачете – женская голова ведь тоже принимается в «стажёрский зачёт». И не один мускул не дрогнул бы на обветренном, тёмно-коричневом от загара лице азиата. Вряд ли это можно было назвать жестокостью. Скорее парень не испытывал садистского удовольствия от процесса убийства. У меня создалось ощущение, что для него не было особенной разницы между тем, чтобы перерезать горло человеку или, например, заколоть свинью. Это был идеальный исполнитель для грязных поручений.
Я объяснил конвоиру, что даже на короткое время не могу оставить без присмотра своих пациентов. Особенно я подчеркнул, что несу ответственность за жизнь сына Дуче. Последний довод не мог не подействовать на китайца. При упоминании имени большого капитана глаза конвоира наполнились благоговейным ужасом. Он сразу же отошёл от меня.
Для переноса трупа наверх я нашёл в кладовой санчасти складные носилки. Китайцу пришлось на время забыть о своём привилегированном положении надсмотрщика и наравне с Ходжи взяться за ручки носилок.
Глава 5
Мирча вернулся примерно через час в очень мрачном настроении. Я стал расспрашивать его, как прошла похоронная церемония, но цыган лишь махнул рукой:
– Да какая там церемония! Покойника бросили за борт без молитвы и прощальных слов, будто это не человек, а мешок с помоями. Похоже, что наши хозяева не верят ни в Бога, ни в чёрта. Это какие-то выродки!
Ходжи рассказал, что встретил на палубе нескольких своих товарищей по экипажу. Охранника-китайца его начальство сразу отправило по каким-то делам, а Мирчу заставили вместе с другими пленниками-рабами участвовать в ремонтно-уборочных работах – надо было отмыть палубу от следов ночного захвата. От приятелей Мирча узнал о событиях этого утра.
