Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
Мы вышли на террасу, которая располагалась с другой стороны от парадного входа дома. За ней отражала солнечные лучи зеркальная синева бассейна.
– Люблю плавать, – сообщил Вознесенский. – Вода подогревается, поэтому можно купаться даже в плохую погоду. А вы любите плавать?
– Люблю.
– Если возникнет желание по плавать, милости прошу. Только предупредите заранее моего начальника охраны и за вами пришлют машину. Даже если вам захочется искупаться ночью, под звездами, это не проблема. Иногда, когда у меня бессонница, я ныряю в бассейн. Впечатление незабываемое. Кажется, вот-вот услышишь зов Бога.
Я с удивлением посмотрел на Вознесенского. Тот понял мой немой вопрос.
– Я не религиозен, я полагаю, что можно верить в Бога и не быть религиозным. Достаточно ощущать его присутствие и корректировать в соответствие с этим свое поведение. Вам так не кажется?
Слова Вознесенского заставили меня задуматься.
– Откровенно говоря, до сих пор у меня не было времени как следует поразмышлять о Боге. Хотя кто знает, если бы я это делал по-настоящему, то Алексей мог бы остаться жив.
Вознесенский серьезно взглянул на меня.
– Если бы мы все думали о Боге, мир скорее всего был бы совсем иным. Но он такой, какой есть и с этим придется нам всем считаться Иллюзии всегда обходятся дорого, лучше видит его таким, какой он есть. Кстати, о вашем брате, вам известно, что завтра его похороны?
– Я думал… – начал ошеломленно я.
– Милиция долго не выдавала тело, поэтому похороны проходят через столько времени после убийства.
– Я должен идти, – поспешно сказал я.
– Вас доставят туда, куда вы попросите. Я уверен, что скоро мы с вами увидимся.
Я неопределенно кивнул головой. Пока я не мог точно сказать, хотел ли я увидеть Вознесенского еще раз.
Глава третья
Когда тебя не зовут на похороны брата, это означает, что тебя не желают видеть ни при каких обстоятельствах. Но не отдать последний долг Алексею я не мог. Около подъезда дома толпился народ. Людей собралось так много, что я даже удивился; я никогда не считал Алексея популярной личностью, всю свою недлинную жизнь он прожил одиноко, почти без друзей. Все ждали выноса тела. Я не стал подниматься в квартиру, а присоединился к толпе. Сперва на мою личность никто не обращал внимания, но потом кто-то узнал меня; сразу же побежали волны шепота. И через несколько минут я оказался в центре всеобщего внимания. Я понимал, что убийство Алексея наделало в городе много шума и люди, быстро забыв зачем сюда пришли, стали с интересом наблюдать за одним из главных действующих персонажей этой трагической истории. Такое внимание мне было весьма неприятно, но что делать в такой ситуации я не знал.
В этот момент из подъезда вышло несколько человек, а затем – выплыл темный гроб. Он был закрыт крышкой, так как труп был слишком изувечен. За гробом показалась мать и жена Алексея – Оксана. За ними шли двое его сыновей.
Мать была вся в черном. Смотреть на нее в таком одеянии было непривычно, так как в обычной жизни она любила наряжаться очень ярко, даже подчас пестро. Ее лицо было бледным, она не плакала, но из платка выбивалась совершенно седая прядь. А ведь я хорошо помнил, что когда видел ее в последний раз недели три назад, волосы, несмотря на возраст, были у нее, как и в молодости, каштановые, без малейших намеков на седину.
Наши глаза встретились, и я вздрогнул, словно от внезапного прикосновение к коже раскаленного железа, – такую жгучую ненависть к себе я прочитал в ее взгляде. Глаза же Оксаны, которые также на несколько секунд задержались на мне, были так затуманены, что прочитать в них ничего было невозможно. Мне даже показалась, что она находится в полной прострации и смутно представляет, что происходит вокруг.
Гроб с телом брата погрузили на катафалк. Рядом стояли еще несколько автобусов. Все устремились к ним, стараясь занять сидячие места. Я тоже сел в одну из машин.
Путь длился недолго – минут пятнадцать, и караван автобусов остановился возле монастырских стен. Это был древний, известный на всю Россию монастырь. Когда-то сюда приезжали на богослужения люди со всей огромной страны; в темных узких кельях здесь проживали старцы, славившиеся своим благочестием и мудростью. После известных событий семнадцатого года оказалось, что мрачные обиталище монахов идеально подходят для камер противников новой власти; затем когда времена стали менее страшные здесь организовали школу для детдомовцев, а после нее – какое-то мебельное производство. Но теперь весь монастырский комплекс возвратили церкви и под древними сводами полуразрушенного собора снова зазвучали обращенные к Богу молитвы. Именно здесь должно было состояться отпевание.
Я вдруг вспомнил один из последних наших разговоров. Я был целиком поглощен коммерцией, до открытия магазина оставались считанные дни, а списком из не сделанных дел можно было завернуться как простыней. И в этот самый неподходящий момент Алексей неожиданно заговорил о Боге. Мы никогда не разговаривали с ним на такие темы, я даже не знал – верующий ли мой брат да признаться и не интересовался. И занятый своими думами я слушал его в пол-уха. Что же он тогда говорил? Я напряг память, чтобы вспомнить. И внезапно отчетливо услышал его голос: «Владислав, ты не думаешь о том, что мы непременно будем наказаны, потому что занимаемся не тем делом. Ни я, ни ты не предназначены для него.
Бог против нас.» «Почему, – спросил я, размышляя о чем-то своем, – откуда ты знаешь, что он против? Он тебе что, прислал факс? А может, как раз в эту самую минуту он благосклонно взирает на нашу затею и дает нам свое благословение?» «Нет, я чувствую, он против. Для другого он нас готовил. А в нас сейчас говорит только жажда наживы».
Неужели его слова оказались пророческими, и Бог наказал нас зато, что мы взялись не за свое дело, какое он для нас намечал? Но тогда почему он наказал Алексея, а не меня; ведь это я втравил его в эту трижды проклятую коммерцию. «Умирают всегда лучшие», – вдруг вспомнил я сказанные мне слова Вознесенского. Кажется, эта фраза прилипла ко мне так прочно, что ее уже не отодрать даже наждачной бумагой. Но неужели Алексей оказался разодранный бомбой именно потому, что был лучшим? Если это так, то это означает, что в мире нет вообще ни малейшей справедливости.
Но дальше разматывать эту мысль я не стал, потому что я вдруг увидел до боли знакомое лицо. Отпевавший Алексея священник был ни кто иной, как Толька Нечаев, мой одноклассник и лучший друг. Это преображение его в священнослужителя поразило меня столь сильно, что в первое мгновение я даже не поверил своим глазам. И все же хотя мы не виделись лет пятнадцать, у меня не было сомнений, что это был именно он.
Служба закончилась, к гробу подошли несколько незнакомых мне мужчин и понесли его к выходу. Я слегка задержался, и мы оказались со священником в нескольких метрах друг от друга. Наши глаза встретились, но на лице Анатолия я не заметил никого выражения. Неужели он меня не узнал? В это я поверить не мог, тем более ему было известно, что Алексей – мой брат. Ведь он не раз бывал у нас дома и был знаком со всеми моими домочадцами.
Но для выяснения этого вопроса момент сейчас был самый что ни на есть неподходящий, так как процессия уже покинула собор. Пришлось ее догонять. Я едва успел вскочить в готовый отъехать автобус. И как только я оказался внутри салона, как он тронулся с места. Начался последний для Алексея путь по родной земле. На кладбище состоялся митинг.
Речи произносили в основном бывшие сослуживцы Алексея по заводу. Они были вполне трафаретные, кроме одного выступления. Молодая женщина звонким сильным голосом говорила о том, что город находится под властью сил зла. Никто не смеет противостоять им и нам остается лишь одно – хоронить все новых и новых ее жертв. Но неужели мы бессильны изменить эту ситуацию, боимся бросить вызов негодяям, которые творят тут все, что хотят. Пусть они знают, что нас не устрашат новые могильные холмы, вырастающие на городском погосте, мы все равно в конечном итоге окажемся сильнее их.
Гроб медленно опускался в могилу. Сухая земля быстро скрыла его от наших глаз, навечно приняла его в свои владения. Все стали подходить к матери и вдове. Я тоже подошел.
– Уйди! – вдруг во весь голос завопила мать, – я не хочу тебя знать. Ты не сын мне, ты душегуб. Ты погубил Алешу.
Как и у подъезда нашего дома, я снова оказался в центре всеобщего внимания. Но на этот раз быть под обстрелом любопытствующих глаз мне хотелось еще меньше. Между мной и матерью все было ясно; мне ничего не оставалось делать как лишь поскорее скрыться с ее глаз.
Глава четвертая
Я лежал на кровати, по моему лицу, словно муравьи, бегали солнечные блики, но я не обращал на них никого внимания. Болела голова, да так сильно, что я не мог повернуть ее в сторону и проверить – осталось ли что-то в бутылке.
