Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану
– Да успокойся ты… Она. А что такого? Ну, смотрит…
– А ее кто снимал? Тоже он? Хлыщ этот самодовольный?
– Ну наверно… Только почему хлыщ, Федя? Симпатичный мальчик, лицо хорошее…
– А-ах… – Федор открыл окно и глубоко подышал. – Лара, ты что, вообще ничего не понимаешь? Ничего себе, я-то и не знал, какой он…
– Какой?
– А ты не видишь… Ничего себе… Зачем она его вообще снимала? Так, ну все, я понял… Ну-ка, Паша, обратно поворачивай…
– Федь, Федь… – Лариса примирительно положила руку на ладонь мужа и мигнула водителю: – Езжай, как ехал! Федюша, все хорошо! Приедет, посмотрим на него и разберемся.
– Уши ему надрать… – пробурчал Федор. – Я уже все понял, увидел… Красавчик… Кому нужен такой красавчик… Ты смотри, а… Аполлон… Нам такие не подходят… Еще смотрит он на Эльку, вы глядите-ка! Смо-отрит! Да не только уши ему надрать за такой взгляд! Что за свинство вообще!..
– Федя, ей пятнадцать лет! Успокойся!
– Лариса Сергеевна, – Павел кивнул ей на две незнакомые машины, въезжая во двор фабрики. – Приехали уже к вам.
– Всё, Феденька, дела домашние дома оставь.
– Да! – Федор взъерошил коротко остриженные волосы. – Всё, да. Работа. Всё забыли на время. У нас сегодня важный день.
– Вот именно, – проговорила Лариса, протягивая мужу галстук. – Давай, приди в себя, ревнивый отец. Надо же, меня так никогда не ревновал…
Глава 23
Митя стоял под дверью, собираясь с духом. Сейчас он позвонит, сейчас… Отец обычно в это время спит, но только не сегодня… Наверняка сидит уже на кухне, широко расставив ноги, поигрывая ремнем, ждет не дождется, когда же любимый сына в дверь постучится. Митя выдохнул и коротко нажал на звонок. Он услышал, как мать сказала: «Приехал». Все, сейчас начнется.
Марьяна открыла дверь, руки у нее были в муке. Митя удивился – мать крайне редко что-то готовила.
– Сынок! – Марьяна поцеловала Митю, отводя руки в стороны, чтобы не испачкать его. – Заходи, мой хороший! Как у тебя дела? Как долетел?
– Все нормально, мам… – буркнул Митя, ничего не понимая. Он заглянул в комнату, отца нигде не было видно. – А… А где папа?
– Я здесь, сына, – тихо, но внятно ответил откуда-то отец, видимо, с кухни.
Митя быстро скинул ботинки и пробежал на кухню. Нет, отца там не было. Филипп сидел в его комнате, на его стуле. Перед ним лежал открытый альбом с Митиными детскими рисунками. Откуда они его только раскопали – Митя уже много лет не видел этот альбом. И рядом лежала открытая нотная тетрадка – маленький Митя сочинил когда-то две короткие пьески, им задавали по сольфеджио. Одна называлась «Спешу», а другая – «Грустный дождик».
Филипп развернулся к нему на крутящемся стуле. На голове у отца была Митина повязка. Сам Филипп был в тельняшке, в которой он иногда копал в огороде у бабушки. Отец сейчас был очень похож на него самого, ведь он обычно ходит дома в тельняшке и в повязке.
Филипп широко распахнул руки:
– Иди ко мне, сына!
Митя, оглядываясь на мать, осторожно подошел к отцу.
– Да иди ты, не бойся! Обниму тебя, уж душа вся у бати изболелась. Звонили мы на этот ваш фестиваль, нашла мать телефон, знаем, что ты в порядке…
Митя подошел к отцу, тот сгреб его в охапку, усадил себе на колени, крепко обнял.
– Что с телефоном-то у тебя, сынок?
– Вырубился… – проговорил Митя, зарываясь в большие плечи отца, не поднимая глаз.
– Ну хорошо, сынок, что телефон вырубился, а не ты сам. Как сыграли-то, а? Показал ты им всем там, зажег? Заставил девчонку попотеть, за тобой небось не успевала, а? Как? Ну, показывай свой Гран-при, показывай, победитель! Поздравляю тебя, сына, ты начал свой звездный путь! Сейчас будем праздновать! А телефон мы тебе с матерью уже присмотрели другой. Что же это такое, негоже будущей мировой звезде с таким телефоном ходить!
Митя растерянно поднял голову на отца. Ничего себе… Его родители сумели найти телефон организаторов, дозвонились, ну да, Марьяна, конечно, может, но ему бы в голову не пришло… И не сердится отец. Какой же у него замечательный отец.
– Спасибо, батя, – искренне сказал Митя, чувствуя, что сейчас расплачется. Все то напряжение, которое он испытывал уже несколько часов, подъезжая к дому, сейчас вылилось в слезы.
– Ну, сына мой, ты ж мой маленький сына… – Филипп отер сыну слезы. – Соскучился о бате, да? Устал там, на чужбинке-то? Как там все было-то? Ну, все нам рассказывай! Мать сейчас блины нажарит, да на работу ей надо, а мы с тобой как сядем, ты мне все рассказывать и показывать будешь! Пленку всю отснял?
– Всю. И еще Элька… – Митя запнулся.
– Что? – улыбнулся Филипп, и ничего плохого в этой улыбке не было.
– Элька тоже много снимала… И еще мне свою старую видеокамеру на время дала… Я тоже на нее поснимал… И видео, и фотки…
– Здорово… – опять улыбнулся Филипп.
В старой растянутой тельняшке, с Митиным ободком на голове отец был похож на очень усталого, внезапно поседевшего подростка. Когда он убрал волосы со лба, то оказалось, что лоб у отца в веснушках и прорезан двумя глубокими морщинами. У Мити защемило сердце.
– Бать… Ты как себя чувствуешь? – спросил он, не слезая с колен отца.
– Плохо, сына. Но… как только узнал, что ты Гран-при получил, сразу стало лучше. Но вообще плохо, тяжело дышать и вообще… Мне нельзя волноваться.
– А приезжал тогда врач? Что сказал?
– Да какой там врач, сына! Какой врач! Разве их дождешься? Не дозвонишься даже! Помрешь, а ты никому и не нужен! Мать вот прискакала вечером, валерьянки мне заварила да валидол с кухни принесла.
– А ты так и лежал до самого вечера один, без помощи? – ужаснулся Митя.
– Лежал, сына. А что мне было делать? Сын – на гастролях в Европе, матери его до меня дела нет…
Марьяна высунулась с кухни:
– Ну ладно уже пугать-то Митрофана, отец! Все хорошо, ты же видишь, сыночек!
Филипп крепко сжал Митино плечо.
– Ей хорошо, она думает, и мне хорошо. А у меня душа болит за тебя. Ну, все, мать, иди давай, поработай немножко, мы тут сами разберемся, а то опоздаешь! Дожарим блины, да, сына? Кубок показывай!
– А… – растерялся Митя. – А у меня его и нет, батя.
– Нет? Вот дают капиталисты… Ну, грамоту хотя бы дали?
– И грамоты нет.
– Это как? – нахмурился Филипп. – В смысле – нет? А что есть?
Митя развел руками. Вот это поворот. Меньше всего он думал о том, как рассказать отцу, чем закончилось его выступление на фестивале. Ничем. Но говорить это было совершенно невозможно.
– Так, ну сейчас разберемся. Давай, мать, по блинку с нами съешь да и топай на работу, опаздывать нехорошо!
Они сели втроем за маленький столик на кухне.
Митя чувствовал, что как-то не может приехать домой. Вот вроде он и дома, а вроде и нет. Эли рядом нет, а он чувствует ее присутствие, видит ее взгляд, слышит ее, ощущает, уже скучает. Он даже толком не попрощался с ней, убежал домой.
– Сына? – Филипп вопросительно посмотрел на него. – О чем думаешь? Ты где был сейчас?
– Когда?
– Когда я с тобой разговаривал.
– Я… Да нет, батя, не обращай внимания, я просто… не выспался. Вчера долго было закрытие фестиваля, а сегодня утром рано уже на самолет… – Митя говорил, чувствуя, что отец пролезает ему в душу, слышит не то, что он говорит, а то, что сказать не собирался.
Марьяна быстро съела блин со сметаной, поцеловала Митю, потрепала его за волосы и убежала на работу. Филипп сходил, запер за ней дверь, что-то негромко сказал, Митя не расслышал, Марьяна засмеялась.
– Ну, сына, вот теперь мы с тобой одни. Рассказывай.
– Что, батя?
– Почему телефон выключил. Почему не звонил отцу, больному, который чуть не умер. Почему так выглядишь. Почему чужой. Почему ешь так, как будто голодал две недели. Почему от тебя пахнет… Не пойму, чем пахнет… Чужим чем-то!..
Филипп сгреб несколько салфеток, которыми Марьяна аккуратно промакивала уже накрашенный на работу рот, яростно их сжал и бросил обратно на стол. Они легли живописной кучкой – неровный клубок белоснежных салфеток с красными ободками от яркой материной помады.
– Что скажешь, сына, своему бате? – Филипп улыбался, сидя совсем рядом с Митей, зажимая его ногу своей огромной коленкой.
Митя задрожал. Ну вот, сейчас начнется… Филипп взял его рукой за шею, приблизил Митино лицо к своему.
– Что, сына, загулял?
– Батя…
– Ну, и как она? – Лицо отца было близко-близко. Митя никак не мог сосредоточиться на его зрачках, попытался отодвинуться, Филипп не дал – крепко держал его шею.
– Батя… – Митя опустил голову. Нет. Нет, он не готов, он не будет говорить об этом.
– Повторяю вопрос: ну, и как она?
– Кто? – спросил Митя.
– Она. Смотри мне в глаза! В глаза!!!
Митя поднял голову и посмотрел отцу в глаза.
– Никак, батя. Я… не понимаю… Я устал, можно я посплю? Я почти не спал сегодня.
– А-а-ах… – выдохнул Филипп. – Не спал!.. Что делал, сына? Расскажи…
– Вещи собирал, не мог уснуть перед самолетом. – Митя заставил себя не отводить глаз.
