Наталия Терентьева - Страсти по Митрофану
В аэропорт Эля вызвала такси, Митя нехотя согласился поехать за ее счет – выхода не было, денег у него совсем не осталось, сорок рублей разве что, он даже поменял в Риге пятьсот рублей из копилки и купил на них толстые шоколадные подковы – родителям и Нине Георгиевне, – когда ушел от Эли, ходил один, обижался на нее, на Эдмундаса, на свою жизнь. Поэтому и купил подковы – как внятный символ счастья, который к тому же можно еще и съесть.
– Ты помнишь: деньги – песок, – приговаривала Эля, Митя лишь кивал, его мысли были уже о другом.
Ему нужно собраться. К порке можно приготовиться. Ко всему можно приготовиться. Будет больно, но можно будет терпеть. И еще. Он дал себе слово – как бы отец ни настаивал, он не скажет ему об Эле. О том, что было. Почему? Ведь отец – самый близкий, самый родной… Митя не хотел объяснять себе, почему. Потому. Лучше не думать, мысли в голове сталкиваются, становится больно, ответ очень болезненный. Не скажет – и все.
Эля довезла Митю на такси до его дома, Митя попросил во двор не заезжать, вышел на проезжей улице. Эля выскочила за ним, обняла, прижалась.
– До завтра! – шепнула она. – Завтра в десять у моего дома, да?
Митя провел губами по лбу девушки, вдохнул запах ее волос. Он не был уверен, что его завтра отпустят. Но говорить ничего не стал, кивнул.
Эля смотрела, как Митя шел к дому, наклонив голову и не оборачиваясь. Потерянный тюлень – так, кажется, она называла его весной, когда он часто шел по школе, как в безлюдном мире – не обращая ни на кого внимания, казалось, шел, не очень понимая, куда идет.
* * *– Элька! – ахнули родители, когда Эля поднялась вместе с шофером и отперла дверь своим ключом.
– Пап, вы дома? – обрадовалась девочка. – Заплати, пожалуйста, за такси, у меня денег нет.
Родители переглянулись, почему-то очень весело засмеялись, Лариса помчалась за деньгами, Федор подошел и обнял дочь.
– Пять дней тебя не видел, забыл, какая же ты красотка, ужас просто! – искренне сказал Федор и обнял дочь. – Заходи, заходи, там тебе сюрприз!
В гостиной стоял огромный, больше самого любимого отцовского кресла, торт, весь усыпанный мармеладными, марципановыми нотками, а из середины возвышался, понятно, большой, изящный шоколадный скрипичный ключ.
– Ешь, дочка, и не забывай, что дома у тебя старые родители, которые тебя любят и волнуются, если ты им не звонишь! – хохотнул Федор. – Ну что такое, почему телефон не заряжала, а?
– Глючил, – коротко сказала Элька. – Прости, пап. Чудо какое… А как же мы его съедим? Придется звать гостей?
– Да! Поедем вечером на дачу, позовем гостей, соседей, ну всех, в общем. Ты тоже зови, кого хочешь.
– Мне утром в Москву надо, пап… – растерянно ответила Элька.
– А что у тебя? Сидела бы на даче…
– Дело одно важное, пап… Помочь надо… друзьям.
– Ну, приедешь! – легко согласился Федор. – Утром мы же сами по делам, у нас открывается один цех после реконструкции, телевидение будет. Вот мы как раз, – отец подмигнул, – там всем идейку нашу и расскажем – про «царский хлеб».
Эля отковырнула белый шоколадный бемоль и села с ним в кресло.
– М-м-м… шоколад какой… Это что за шоколад, пап? Вкусный очень… во рту тает.
– Ты давно последний раз ела? – подозрительно спросила мать. – С тебя одежда сваливается, вон…
– Ела! – Элька вскочила, потянулась. – Я помою руки, посплю… нет, сначала поем, потом посплю… Я сегодня не выспалась.
– Почему? – Федор подошел, обнял дочь. – Какая ты взрослая… Посмотрим обязательно твое выступление вместе, да?
– Вы еще не смотрели?
– Дочка, ну не обижайся, нет. Почему не выспалась?
– Белые ночи, пап! Вчера было закрытие, потом разговаривали с интересными людьми, потом по морю гуляли, а утром спать ложиться было уже не к чему…
– Ну, поспи сейчас. – Лариса подошла к ним, тоже обняла дочь.
Эля посмотрела на родителей. Может, зря она на них обижается? Разве есть лучше родители, чем у нее? Умные, любящие, терпеливые, работают с утра до вечера, у нее все есть, все вообще, что она захочет. Она может учиться, где хочет, если попросит, ей купят собаку, обезьяну, попугая, мотоцикл, она может поехать, куда хочет летом, хоть каждый день перелетать в другую страну и объехать за лето весь мир.
Но ей хотелось бы, чтобы они сели сейчас, пусть один из них, посмотрел бы ей в глаза и спросил: «А что у тебя в душе, дочка?» Может быть, она бы и не рассказала ничего. Но чтобы им было интересно.
– Мы тебя поздравляем с победой, дочка! Вот, поёшь за меня, значит… – Федор похлопал ее по спине. – Ну, иди, отдыхай, а мы с матерью помчались, уже опаздываем. Просто не хотели уезжать, не повидавшись с тобой. Встретили бы в аэропорту, если бы ты позвонила.
Эля с сомнением посмотрела на отца. Может, она что-то не так понимает? Да нет, все так. Вон уже бегут к выходу, не оборачиваясь, как только что Митя ушел, ни разу не обернувшись на нее, весь в своих мыслях. И они тоже, за ручку, как дети, пихаясь, смеясь, поправляя друг на друге одежду. Успешные, взрослые люди… Здорово, наверно, иметь такого мужа или жену… Эля сама усмехнулась своим мыслям. Никогда она не думала о своих родителях с этой точки зрения.
Она обошла торт с другой стороны. О, там, оказывается, еще и надпись! «Элька – звезда!» Очень смешно! Эля старательно сковырнула все переливающиеся помадные буквы, сложила их горкой рядом с тортом. Забавные у нее родители, очень хорошие. И ничего вообще не понимают.
– Как у нее с тем мальчиком, как ты думаешь? – озабоченно спросил Федор жену в машине.
Лариса взглянула на мужа. Сказать, или Федор расстроится?
– Мне кажется, все очень серьезно, Федь, – все-таки ответила Лариса. – Она другая приехала, ты же видишь.
– Ты хочешь сказать… – Федор мгновенно покраснел и стал освобождать воротник от галстука. – Ты…
– Нет, Феденька… – Лариса погладила мужа по щеке. – Паш, чуть припусти, а? – попросила она шофера. – Опаздываем. Нет, Федя, я уверена в Эльке. Я имею в виду ее чувства.
– Чувства… Чувства… – Федор все-таки сдернул галстук и протянул его Ларисе. – Возьми.
– Зачем мне твой галстук? – удивилась жена.
– Возьми, Лара! Завяжешь мне потом… Да ну тебя… Упустим дочь…
– Так говоришь, как будто все это только мне надо…
– Да я вообще… – Федор с неожиданной тоской посмотрел в окно. – Я вообще, может, петь снова пойду.
– Вот и хорошо… – Лариса с нежностью положила голову на плечо мужа. – А я всем заправлять буду. Я только рада буду, Феденька…
– Да куда уж теперь… – Федор махнул рукой. – Поздно мне в театр… Кто меня теперь возьмет… Паш, ты же возил этого парня? Ну, и что он, как?
Павел посмотрел в зеркальце на хозяина.
– Бедный очень и себе на уме.
– Вот тебе и ответ! – засмеялся Федор. – Отбрил. А человек хороший, как ты думаешь?
– Я лучше, – тоже улыбнулся Павел.
– Ну ты, Пашенька, для Эльки староват, – заметила Лариса.
– Так, что за разговоры! – нахмурился Федор. – Мы что, замуж, что ли, ее выдаем? Я просто спрашиваю.
– Она мне тут сообщала, что в Мурманске можно выходить замуж в четырнадцать лет, – вздохнула Лариса.
– Так там лето короткое, радостей у людей мало, – опять засмеялся Федор. – Слушай, а что ты вообще такие разговоры с ней ведешь? Какое замуж? О чем это? Учиться надо, а не замуж… Давай-ка, может, с родителями этого мальчика познакомимся, кстати, или хотя бы с ним самим. Вот пусть завтра приходит. Бедный, богатый, что за разговоры вообще? В Латвию поехал, не такой уж бедный, значит.
– Он на Элькин грант поехал, не забывай.
– Все, пусть завтра приходит, я с ним поговорю, что там вообще и как… В Мурманске… Где Мурманск, а где мы… – Федор все приговаривал, качая головой, а Лариса тем временем листала в телефоне фотографии, которые Элька успела выложить Вконтакте.
– Красиво там, в Юрмале… Холодно, видно, было… Ну-ка, Федя, посмотри…
Федор взглянул на фотографии улыбающейся, счастливой, разрумянившейся дочери и ахнул, увидев среди ее фото Митины портреты.
– Хорошо снимает Элька, правда? Видит кадр…
– Какой кадр, ты что? Убери это! Немедленно убери! Что это такое? Это что? Это зачем вообще? Это кто? Хлыщ какой, а!
– Федь, ты что, это же Митя…
– А что он так смотрит в камеру? Это что за взгляд, а? Он же на нее так смотрит, ты не понимаешь? Это же она снимала, она?
– Да успокойся ты… Она. А что такого? Ну, смотрит…
– А ее кто снимал? Тоже он? Хлыщ этот самодовольный?
– Ну наверно… Только почему хлыщ, Федя? Симпатичный мальчик, лицо хорошее…
– А-ах… – Федор открыл окно и глубоко подышал. – Лара, ты что, вообще ничего не понимаешь? Ничего себе, я-то и не знал, какой он…
– Какой?
– А ты не видишь… Ничего себе… Зачем она его вообще снимала? Так, ну все, я понял… Ну-ка, Паша, обратно поворачивай…
– Федь, Федь… – Лариса примирительно положила руку на ладонь мужа и мигнула водителю: – Езжай, как ехал! Федюша, все хорошо! Приедет, посмотрим на него и разберемся.
