Виктория Лебедева - В ролях (сборник)
– Не мешай ему есть, – сказала Катя мягче. – Я же тебя не тискаю, когда ты обедаешь.
– Ма, он уже доел! – заверила Дарька.
Она снова схватила хозяина и потащила в свою комнату. Катя проводила их взглядом, вздохнула и стала собирать со стола грязные чайные чашки.
В это время на другом конце города, в отмоленной квартире, теща тоже мыла посуду. Посуды было много – хватило бы устроить банкет на полсотни посадочных мест. На столах, на подоконнике и даже на плите громоздились тарелки, ложки, вилки, чашки, блюдца, селедочницы и салатницы, креманки и розетки для варенья, фарфор и хрусталь, сталь и мельхиор – теща собирала все это богатство с момента замужества и практически не использовала по прямому назначению, разве по большим праздникам, и торжественные столовые наборы на шесть и двенадцать персон, с цветами, как положено, и золотым ободком по борту, обычно жили в серванте, в гостиной, расставленные за стеклом в раз и навсегда определенном художественном порядке. Теперь теща принесла все это в кухню и принялась отмывать; она крупно вздрагивала плечами, по одутловатому лицу катились обильные прозрачные слезы. Стала ли она счастливее от того, что сделка сорвалась? Нет! Катя домой не вернулась, Сергей никуда не исчез, а все только сложнее запуталось и повисло в полной неопределенности. Теща по-прежнему оставалась в разоренном гнезде, одна-одинешенька. «Господи, за что ты так наказываешь меня, грешную? – шептала теща открытому крану, фукала на очередную тарелку жидкостью для мытья посуды и тщательно мылила губкой. – Чем я тебя прогневила?» Потом ополаскивала, вытирала насухо белым вафельным полотенцем, заворачивала в несколько слоев газеты, каждый предмет отдельно, и раскладывала по картонным коробкам. Когда еще только внесли по первому кругу авансы и готовились к разъезду, она уже это прошла – так же мыла, вытирала, паковала, – но потом сделка сорвалась, и на радостях парк посуды снова отправился в сервант. Но, получается, зря.
И двух месяцев не прошло, а тещины молитвы изменились. Теперь она просила у Бога разъезда как особой милости и обещала со своей стороны кое-какие жертвы в пользу Катеньки и Дашеньки. Она снова сошлась с теми знакомыми, которые в начале процесса пытались подавать голос в защиту молодых, и теперь подолгу рассказывала им по телефону, как все тяжело и затянуто, и уж скорее бы, моим девочкам в чужом доме не сахар. Она делала это совершенно искренне, с присущим ей напором, так что очень скоро снова перестала заставать людей дома, а в трубках нудели длинные гудки и включались навстречу тещиному «Алло!» равнодушные автоматические приветствия.
– Во-от… дожила-а… – всхлипнула теща, заворачивая краны. – Даже поговори-ить на старости ле-ет не-е с кем…
В комнате зазвонил телефон. Теща наспех стряхнула мокрые руки и, рукавом халата вытирая слезы на ходу, побежала на звонок. Звонила Марья Марковна.
– Да я же их не гоню, Ниночка Михална, – горячо говорила Марья Марковна час спустя, когда выслушала тещины жалобы на Господню немилость. – Ну что вы, право… Прямо даже обидно! Была у них сегодня, да. Чистенько у Катюши – ничего тут плохого не могу сказать. При бабке, царствие ей небесное, никогда такой чистоты не было. Тимофея вот только жалко. Скелет скелетом стал. Прямо до слез! Я уж Катюше говорю – пожалей старика, лишний кусок положи. Разве это трудно? А она так сразу в обиду…
– Это я с ней побеседую, Машенька Марковна! Объясню! – заверила теща. – Молодые еще, глупые. Думают, взрослые они. А какие они взрослые?!
– И не говорите! Они, нынешние, инфантильные все какие-то. Без матери шагу ступить не могут, а всё туда же, самостоятельность им подавай, – поддакивала Марья Марковна. – Мы-то в ихние годы, помните?
– Как не помнить! Я в Катины годы овдовела уже, а она все в девочку играется, жить ей, вишь, отдельно захотелось! Такая обида – вы себе не представляете, какая обида!
– Да мои-то разве лучше? – вздыхала Марья Марковна. – Юрок-то мой, представляете, пацан сопливый, девицу нашел да по подъездам обжимается, сколько раз уже ловила! Школу еще не кончил, а туда же!
– Это все наш, Сергей! Барин выискался! Это он Катьку с панталыку сбивает, точно вам говорю!
– А девица-то эта – размалеванная вся, как папуас. Полголовы выбрито, в ухе серег – как колец на шторе… Тьфу!
– И ведь подумаю грешным делом – уж хоть бы он ее бросил… Нашел бы себе другую дуру, с квартирой, да и бросил бы! Уж она бы узнала тогда, с кем дело имеет…
– Так мало что кольца! Ведь курит! Своими собственными глазами видела!
– А потом сяду, поплачу да и подумаю: чего же это я родной дочери желаю? Доконал! Все жилы из меня этот Сергей вытянул, верите? Все жилы!
Так они проговорили еще часа полтора и распрощались. Тема балкончика тоже не осталась без внимания.Балкончик… Балкончик что? Марья Марковна забыла о балкончике на следующий день за более насущными проблемами. Он и всплыл-то случайно, балкончик этот – Марья Марковна, прихлебывая чай с малиной, сидела к окну лицом, а в доме напротив, на четвертом этаже, двое гастарбайтеров как раз монтировали новые рамы, вот и сказала – машинально. Красиво – белый пластик, зелененькая евровагонка… Да и про кота она тоже не со зла… Давление что-то подскочило, суставы ныли, сердце опять же… И не то чтобы Тимофей показался ей особенно худым, но так вдруг жалко стало – его, себя, молодости ушедшей и прошлого непоколебимого здоровья. А Катя уж сразу обижаться… Эх, молодежь! Утро следующего дня было чудесным – солнечным и по-весеннему теплым, улеглась магнитная буря, отпустила мигрень, и деятельная Марья Марковна взялась пылесосить ковры и драить плиту. Она даже напевала себе под нос – что-то такое бодрое, из середины шестидесятых.
Марья Марковна пела, а Кате было не до веселья. Долгих две недели она прикидывала, как сказать про балкончик мужу, чтобы не слишком его расстроить. Высчитывала, у кого бы перехватить денег, ходила потихонечку в интернет изучать кредитные проценты, звонила по рекламным бумажкам из почтового ящика, где предлагали остекление из серии «только у нас, дешевле некуда». По самым скромным подсчетам, балкончик обходился в две полные зарплаты. И ведь как назло – последний этаж хрущевки. Если бы какой другой балкончик, – а этому конкретному нужна была кроме стекол еще крыша…
Вид у Кати в конце концов стал такой напряженный, что Сергей тоже начал беспокоиться и сам спросил, какие, собственно, проблемы.
– Балкон… Марья Марковна просила застеклить балкон… Раз мы тут… Раз мы тут так задержались… – нехотя призналась Катя. И заплакала.
Сергей смотрел на жену. Долго смотрел. Потом притянул к себе, обнял.
– Ну ты даешь…
– А чего? – виновато спросила Катя. Она говорила, уткнувшись мужу в плечо, не поднимая головы, и голос от этого был особенно глухой и жалостный. – Денег-то нету. И взять негде…
– Ну, Кать… Не ожидал от тебя… – Сергей взял жену за подбородок, посмотрел в глаза. – Вот, опять ты плачешь!
Он вытащил из кармана чистый носовой платок и стал вытирать Кате глаза.
– Что я, безрукий какой? – вытирал и отчитывал. – Коробки дверные поменял? Поменял! Трубы в кухне, в ванной развел? Развел! Линолеум постелил, плитку положил. Что я, какой-то паршивый балкон не застеклю? Прямо даже обидно, Кать! Ну, не реви у меня! Хватит сырость разводить!
Кате было стыдно. От этого она совсем уж расплакалась и еще долго стояла, уткнувшись мужу в плечо, силясь объяснить, но не находя нужных слов.
Ей нужно было просто выговориться, но она не смогла. Даже Сергею не смогла сказать, что думает. Просто язык не повернулся. Она все время, каждую секунду чувствовала себя виноватой. Перед Марьей Марковной, которая пустила в дом на полгода максимум, почти даром, а они тут зависли; перед мамой – ей ведь было уже за шестьдесят и оставлять ее одну было страшно, а не оставить – невозможно; перед мужем – ведь есть на свете матери как матери, которые не пилят и не давят, а, наоборот, жалеют и помогают, но только не теща, теща это не умела, и надо же было, чтобы такая не умеющая уступать досталась именно Кате; перед Тимофеем – за то, что его все время хотелось пнуть под хвост, и не было тут ничего личного, лишь непроизвольная физиологическая реакция; а больше всех перед Дарькой, которая по вине взрослых вынуждена была обитать в спартанских условиях, и даже лишнюю конфету ей купить не всегда получалось – всего лишь конфету! Как хотелось Кате почувствовать себя по-настоящему взрослой, быть хозяйкой собственной жизни! Да только никак не получалось – она оказалась всем должна, и от нее ничего не зависело. Это в тридцать с копейками! Что же дальше-то? Все это она молча выплакала мужу в плечо и пошла играть в свой бесконечный квест – убирать и готовить. Сергей, вооружившись строительной рулеткой, блокнотом и карандашом, отправился мерить балкон. И только хозяин невозмутимо лежал в своем любимом кресле. Он был кот и ни за что в этой жизни не отвечал. Живут же коты!
