Елена Котова - Акционерное общество женщин
Даже из машины было видно, что в воздухе висит марево. «Как же хорошо было на Байкале без этой удушающей жары», – подумала Полина, а «Ягуар» тем временем уже въехал в ворота поселка, свернул налево.
Безмолвный темнокожий водитель привычным жестом открыл пультом ворота дачи, и машина остановилась перед высоким крыльцом.
Полина вошла в только что прибранный дом, полный прохлады и полумрака, за который Полина особенно его любила. Сняв шляпку и положив ее в холле вместе с сумочкой на консольный столик в стиле бидермейер, поднялась в спальню, переоделась в джинсы, накинув поверх тонкой шелковой блузки темно-вишневую кружевную шаль, в далекой юности связанную собственноручно.
– Стеша, на большой террасе накрывайте! – крикнула она.
– Какой сервиз ставить? – поинтересовалась Стеша.
– Голубой, мейсенского фарфора. У вас, надеюсь, есть накрахмаленные салфетки, не надо вас контролировать? Чайника два – с черным чаем и с зеленым. Остальное сами знаете…
Полина уселась на маленькой, ближней террасе с сигаретой, поджидая Вульфа-Бобоевича, который должен был вот-вот подъехать, ломая голову, зачем он к ней едет? Она не так много общалась с ним в ходе Катькиного следствия, но человек он, ясное дело, незаурядный, всегда обдумывающий огромные пласты ситуаций, обсуждая с собеседниками лишь малую их толику. «Интересно, с чем он решил пожаловать и почему ко мне? Один, без Катьки, без Мэтью или Алены».
Вульф почти вбежал в дом, почтительно наклонился поцеловать Полине руку – так забыто, старомодно и прекрасно! Затем, потирая руки, огляделся:
– Какая прекрасная у вас дача, Полина Альфовна. В ней есть что-то чеховское, такая же благородная чистота и прелесть. Вижу теперь, впрочем, я это всегда знал, что именно в этом месте и должен был родиться великий замысел. И вы его несомненный создатель.
– Герман Генрихович, господь с вами, какой я создатель, – отмахнулась Полина. – С вашим-то знанием людей! Бесстыдная ложь. Прекрасно понимаете, что только Катя и Алена могли превратить мои праздные мысли и сумрак души в грандиозный бизнес. Я на даче по большей части сижу, в офис наведываюсь один-два раза в неделю.
– Полина Альфовна, вот об этом я и хочу поговорить. Только вы сможете меня понять, только на вас уповаю, простите великодушно за высокопарный слог. Величие момента обязывает. Но все по порядку… Прежде чем о величии замысла говорить, придется о бренном и презренном…
– Понимаю, Герман Генрихович, как же без денег. Не озвучите ли, простите за вульгарный слог, сколько?
– Дороговизна в вашем городе ужасная… – Вульф наклонился к самому уху Полины.
– Не так трагично, как я думала, – невольно вырвалось у Полины, которая тут же об этом пожалела: конечно, эта цифра их компанию не разорит, но как она-то сплоховала перед Вульфом.
– К этому прибавьте еще десять, но лучше округлим – тринадцать процентов. На непредвиденные расходы. – Вульф тут же воспользовался ситуацией. – Не спешите, прикиньте, из каких вам удобнее средств. Мэтью полагает, что лучше из личных, да… Он не уверен, что будет правильно в такой ситуации оплачивать защиту Екатерины Степановны как корпоративные расходы. Конечно, то, что мне сверх этого причитается, то есть гонорар, компания, вероятно, может сама оплатить, а вот названное, это – тут я с Мэтью согласен – лучше бы из личных средств акционеров.
– Из личных так из личных. Скинемся. А что значит «не спешите»? Вопрос же надо закрывать как можно скорее.
– Так он уже считайте закрыт. Остались формальности, бумажки. А принципиально я все решил, пока вы отдыхали на Байкале.
– Как это – вы решили? Вы же сами только что мне озвучили…
– Решил, я все решил, Полина Альфовна. Вы отдыхали, и прекрасно. Было бы чертовски несправедливо вас беспокоить. Все решил самостоятельно, зная, что указанный расход вы согласитесь мне компенсировать без колебаний. Сумма, на мой взгляд, да и на ваш тоже, вполне адекватная. Так что если какие-то технические затруднения – могу и недельку подождать. Но дольше не хотелось бы.
– Герман Генрихович, не знаю, как вас благодарить. Мы можем вам на счет перевод сделать? Вы-то сами, извините, в иной, так сказать, форме?
– Сам, не сам, в какой форме… Нечего нам, Полина Альфовна, эту докуку обсуждать. Я свои реквизиты оставил Мэтью. Если решите переводом, то НДС не забудьте прибавить. Теперь же давайте, наконец, о важном поговорим.
– Что-то есть важнее денег? Уже заинтригована…
– Как я уже сказал – на вас только и уповаю, Полина Альфовна. Вы и только вы – душа вашего общества, простите за каламбур, никак не могу приструнить в себе природное лукавство и игру ума. Игра ума… Все от нее рождается.
– Не говорите загадками, Герман Генрихович!
– Приехал воззвать к вашему разуму и к вашему сердцу, чуткому и трепетному, как природа. У вас в руках великое дело, Полина Альфовна, и вы обязаны его спасти.
– Герман Генрихович, помилуйте! Мы же только что, пять минут назад, рассчитались. Именно за спасение Кати. О чем вы, право?
– Спасли мы только Катеньку. Дело же ваше, великое, спасать только предстоит. Все в ваших руках, Полина Альфовна.
– Да что же ему грозит, помилуйте… Скажите, наконец, внятно, в чем дело? И если это про нашу компанию, может, мне лучше Катю попросить приехать?
– Речь у нас не о бизнесе, а о замысле вашем великом, поэтому не стоит Екатерину Степановну тревожить. Она молчит последнее время, вот и славненько. Она очень много разговаривала все эти пять лет, слишком много. Силы у нее, конечно, недюжинные, но и ей надо отдохнуть.
– А вы откуда знаете, что она молчит? – спросила Полина.
– Тоже мне, бином Ньютона, – не сдержавшись, фыркнул Вульф, и в глазах его метнулся уже знакомый Полине всполох игривого огня. – Так надо было, разве вам самой не ясно? Екатерина Степановна – неординарная женщина. Наблюдал я за нею, изучал ее, как вы знаете, целый год. Выдающийся управленец, умница. Но слишком рациональна. Любой вопрос хочет непременно логикой решить. Анализирует блестяще, а вот синтезирует… Слишком, я бы сказал, прагматична, возможно, даже слишком витальна. Сильно в ней женское естество, причудливо перемешано оно с мужской логикой… Н-да… Только на вас рассчитываю, Полина Альфовна. Вы же помните, с чего все началось?
– Конечно. С моей болезни. Но это же Катя помогла мне понять, почему общество табуировало тему климакса, в результате чего все женщины либо впадают в депрессию, либо – если делают вид, что климакс это ерунда, – становятся злобными и агрессивными. Алена же сообразила, что, только построив на этом бизнес, мы можем…
– Позволю перебить вас, Полина Альфовна. Началось все, как вы помните, с явления. Явление же именно вам было.
– Какое явление?
– Вспомните дорогую вашему сердцу Мясницкую с ее чудесными образами… – Полина лишилась дара речи, а Вульф продолжал, глядя вдаль, поверх кустов отцветших роз и наливающихся соком яблонь. – Не ищите ненужных слов, Полина Альфовна. Вы сами назвали того незнакомца в сером плаще денницей. Вот уж многоликое слово – и дочь Солнца, и одно из имен Люцифера, кстати, и обозначенное на той визитной карточке… Сами сказали, что это был знак. Подви́г ваших подруг на создание страхового общества женщин, туманный его образ, который возник в разговоре с незнакомцем. Но это был знак и иного рода: о том, что все слова имеют свои пределы, ибо люди вкладывают в них лишь те смыслы, которые им дано постичь. Вспомните Фауста, этого строптивого ученика Мефистофеля, который все тщился что-то получить от своего учителя, все время от него что-то требовал. Лучше бы просто слушал… Тогда бы и Гретхен не погибла, и много иных печальных событий не произошло бы.
– Герман Генрихович, ну Гретхен-то тут при чем?
– Гретхен спросила Фауста, что есть религия. «Wie hast du’s mit der Religion?» Вопрос наивной женщины, которая хочет постичь смысл явления, стал одним из великих вопросов философии. Именно о том, что слова – всего лишь весьма ограниченная условность. Их безусловность лишь в том, что они всегда ограничивают смысл явления. Даже Фауст знал это и потому ответил бедной Гретхен:
Кто на поверку, разум чейСказать осмелится: «Я верю»?Чье существоВысокомерно скажет: «Я не верю»?
– Герман Генрихович, пощадите, я только из отпуска, а вы на меня такой шквал вашего интеллекта обрушили!
– Хочу, чтобы вы дали простор мыслям, обычно в слова закованным. Не только через слова, но и при помощи чувства постигаются истинно сложные материи. Денница лишь укрепил ваши собственные догадки о смысле жизни женщины и ваше понимание своего предназначения сделать что-то подлинно великое. Вам было позволено выносить эти устремления, как позволено женщине выносить дитя. Хоть вы и забыли о встрече с денницей, но работа ума, этого истинного чрева всего сущего, не прекращалась, и ваша болезнь вернула эту подспудную работу из подсознания в активный мыслительный процесс. С Катенькой, Аленой вы решили построить компанию. Из простого противоречия все развивается, и вы начали с простого, с самой сути: схватка женского естества и времени. Страховать женщин, переходящих ту грань, где естество их превращается в нечто непознанное, но иное, чем женское. Противоречие разрешается в пользу времени, женщина повержена, как якобы предписано природой и мужчиной, и ей уготована, как вы сформулировали, первая смерть, более страшная, чем окончательная.
